– Ты меня удивляешь.
Ответом ему был сердитый взгляд. Джулия подалась вперед и, взяв окурок, словно дротик, с силой бросила его в камин.
– Удивляю? Ну, ладно же, скажу откровенно! Я ее смертельно ненавижу!
Глава 4
Элли Стрит накрывала на стол к ужину. Поскольку должны были приехать Энтони и Джулия, она особенно старалась. Радующие глаз цветы стояли в вазе из старого стекла – более красивого, чем серебро, – и все было начищено до блеска. К сожалению, придать блеск себе она не могла. Голландское зеркало между портретами прадеда Джимми с широким галстуком и прабабушки в бледно-желтом атласном платье с высокой талией и с бирюзовой повязкой на волосах отражало Элли Стрит с беспощадной четкостью – ее застиранное ситцевое платье, худое бледное лицо, вьющиеся светлые волосы, ставшие прямыми и бесцветными, выступающие вперед плечи, вялую походку. Неудивительно, что Ронни поглядывает на свою хорошенькую медсестру.
Требовалось побыстрее закончить работу, переодеться во что-то приличное и подкрасить лицо до приезда Джулии. Только Элли так устала, что ей было все равно. Эти десять миль до Крэмптона и обратно отнимали у нее чуть ли не все силы, но расписание автобусов ее не устраивало, а ей требовалось навещать Ронни. Ну что ж, здесь уже все в порядке, и она сможет спокойно посидеть двадцать минут, перед тем как начать одеваться к ужину. Элли отступила на шаг, чтобы напоследок оглядеть стол.
В коридоре послышались шаги, и вошла Лоис.
– О, ты уже закончила? Надеюсь, почистила серебро. Оно не выглядело должным образом.
– Да, почистила, – вяло отозвалась Элли.
Два года назад она была красивой, стройной и миловидной, обладала легким румянцем и хрупкостью дрезденской статуэтки. Этот тип внешности не выносит долгого утомления и напряжения. Если голландское зеркало не льстило ей, то и не лгало. Она стала просто тенью прежней Элли Уэйн. Подняв взгляд усталых голубых глаз на Лоис, она повторила:
– Да, я его почистила.
– Ну, эти ложки можно бы протереть еще раз. И… О, разве я не велела тебе поставить цветы в большую серебряную вазу? Она нравится Джимми.
Элли продолжала смотреть на нее. И наконец сказала:
– Лоис, тебе очень важна эта ваза? Мне уже некогда снова заниматься цветами.
Голос был под стать ей – мягким и очень усталым.
– Мне казалось, ты будешь рада сделать что-то для Джимми. Как-никак… – Лоис издала красивый серебристый смешок, – …он немало сделал для тебя и для Джулии. Но, конечно, если это такой большой труд…
Она подошла к столу и стала вынимать по одному цветы, портя их и роняя капли воды на полированную поверхность.
Джулия подняла бы скандал. Элли лишь посмотрела и произнесла угасшим голосом:
– Я переставлю их. Лоис, прошу тебя – ты плещешь воду на стол.
Когда она вошла в подсобку, чтобы взять серебряную вазу, там была миссис Мэнипл.
– Что такое, милочка? Еще не закончила? Тебе нужно полежать с полчаса, пока они не пришли. Времени как раз хватит.
Добрая старая Мэнни. Элли благодарно ей улыбнулась. Должно быть, она очень старая, раз помнит рождение Джимми, но совершенно не менялась, не выглядела старше с тех пор, как Элли с Джулией потихоньку забегали в кухню за изюмом, свежим горячим джемом, булочками и сахарными мышками. Мэнни готовила замечательных сахарных мышек, розовых и зеленых, с шоколадными глазками. В пять лет сахарная мышка – большая радость.
Миссис Мэнипл обняла ее за плечи пухлой рукой.
– Иди, дорогая, приляг.
– Не могу, Мэнни. Миссис Леттер хочет, чтобы цветы стояли в серебряной вазе, а та нуждается в чистке. Ею не пользовались несколько месяцев.
Рука Мэнни напряглась. Элли отступила.
– Мэнни, ничего не поделаешь.
Миссис Мэнипл промолчала. Если она была не в состоянии сделать что-то другое для мисс Элли, то это могла. Ярко-розовый яблочный румянец ее больших, крепких щек потемнел, стал лиловым, как слива.
Она резко повернула голову через плечо и требовательно позвала:
– Полли! Иди сюда!
Потом взяла вазу из рук Элли.
– Ступай наверх, дорогая. Полли все сделает, и я присмотрю, чтобы сделала как надо. Цветы я поставлю сама, и если не в том порядке, можешь переставить их, когда спустишься. И подрумянь щеки, а то мисс Джулия меня убьет.
Идя по коридору, Элли услышала ее довольный смех.
Она поднялась по черной лестнице, так было быстрее. И улыбнулась: Мэнни просто ангел. Однажды она сказала это Энтони, и он нарисовал на витраже шарж на Мэнни в ночной рубашке, облегающей ее формы, и с громадными крыльями, никак не способными поднять ее в воздух.
Элли собиралась войти в свою комнату, и тут ее окликнула Минни. Она занимала комнату, где раньше жила мисс Смизерс, а Элли ту, где, сколько помнила, жила вместе с Джулией. Элли открыла дверь и вошла. Минни Мерсер стояла у туалетного столика с зеркалом, прикалывая брошь, подаренную родителями на двадцать первый день рождения почти тридцать лет назад. Она представляла собой монограмму из двух переплетенных «М», усеянных мелким жемчугом, и жемчужины казались уже не такими белыми, как раньше. Эта брошь была у нее самой лучшей, и она надела свое лучшее платье ради Джулии и Энтони. Оно было не таким старым, как брошь, и хранилось очень тщательно, но застало начало войны и ее конец. «Стильным», по выражению Минни, оно никогда не было, и его ярко-синий цвет не шел к ее маленькому худому лицу, а облегающий покрой – к маленькому худому телу. Но оно было у нее лучшим, и она наивно им гордилась.
Когда Минни повернулась, в сознании Элли возникла мучительная мысль: «Вот как я буду выглядеть. Вот какой я уже становлюсь. О, Ронни!»
Тридцать лет назад Минни Мерсер была «хорошенькой Минни Мерсер» или «хорошенькой дочерью доктора Мерсера». Теперь ее черты заострились, а лицо покрылось морщинами. Густые светлые волосы выглядели бы красивыми, будь должным образом уложены. Они еще даже не поседели, просто казались вялыми, безжизненными. Но ни годы, ни что другое не могло отнять обаятельной улыбки Минни и доброты в ее глазах. Некогда они были ярко-голубыми, – со временем этот цвет потускнел. Однако доброта ее никогда не потускнеет.
Минни мягко сказала:
– Элли, дорогая, ты устало выглядишь. Сядь и расскажи мне о Ронни. Как он?
Элли опустилась в мягкое кресло.
– Изменений никаких. Лучше ему там не станет – так говорит старшая медсестра. Завтра я поговорю с Джимми.
– Он очень добрый, – произнесла Минни, отводя взгляд. – Думаю, не лучше ли – надеюсь, ты не обидишься на меня за эти слова, дорогая – не лучше ли поговорить сперва с миссис Леттер?
Лоис была «миссис Леттер» для Минни Мерсер, а Лоис звала ее просто «Минни» – красноречивая мелочь, указывающая на разницу между ними: между женой Джимми и жалкой нахлебницей Джимми. Это было одной из причин ненависти Джулии к Лоис. И закрепляло Минни в приниженном положении.
Элли наморщила лоб. Похоже, у нее это уже входит в привычку. Ей было только двадцать четыре года, но на светлой коже уже образовалась легкая морщинка. Она проговорила:
– Что толку?
– Думаю, так может быть лучше.
Наступило короткое молчание. Минни снова повернулась к туалетному столику и принялась раскладывать по местам вещи – гребенку, щетку для волос, зеркало – подарки миссис Уэйн.
За ее спиной послышался усталый голос Элли:
– Она непременно откажет. Но если сперва поговорю с Джимми, то может… может…
Она не договорила. Никто из знавших Джимми Леттера не мог утверждать, что он способен выстоять против Лоис. Он всерьез скажет «да» – ему всегда было легче говорить «да», чем «нет». Но эта черта его характера была на руку и нашим, и вашим – он не мог сказать «нет» и Лоис, которая наверняка сыщет десяток веских причин не предоставлять Ронни Стриту места в доме.
Минни повернулась к Элли.
– Дорогая, не беспокойся сейчас об этом. Знаешь, я подумала, не окажешь ли ты мне небольшую любезность…
– Само собой, окажу. Какую?
– Ну, в общем – это было так нелепо, – но сегодня со мной случился легкий обморок, когда мы занимались благотворительной работой в доме священника… Ничего страшного, сущий пустяк, но миссис Летбридж – ты знаешь, какая она добрая, – так вот, она сказала, что позвонит по этому поводу миссис Леттер, а это, дорогая моя, никуда не годится. Я упрашивала ее, как только могла, но ты знаешь, какая она – очень добрая, но не очень тактичная, и мне страшно. Я подумала: может, ты позвонишь ей и попросишь этого не делать? Она собиралась навестить мисс Грин, но уже, наверно, вернулась. Можешь сказать ей, что я уже совершенно здорова.
– Да, немедленно позвоню. Она не должна сообщать Лоис – поднимется страшный шум.
Эта перспектива ужаснула Элли. Она сбежала по лестнице, но, подойдя к приоткрытой двери кабинета, с упавшим сердцем обнаружила, что опоздала. Высокий благозвучный голос Лоис был четко слышан:
– Сразу упала в обморок? Моя дорогая миссис Летбридж, какая это неприятность для вас! Я вам очень сочувствую… Да, я знаю – она слишком много работает, а потом с ней случаются нервные припадки. Разумеется, тут беспокоиться не о чем – но большое спасибо, что сообщили мне… Я сделаю все, что смогу – она ведь очень упрямая. – Лоис издала легкий смешок, чтобы смягчить сказанное. – Боюсь, вам придется освободить ее от рабочих собраний. Я буду в этом непреклонна. Добрых людей, как вы говорите, мало – мы должны о ней позаботиться. Спасибо, что сообщили мне.
Элли услышала щелчок телефонной трубки. Слегка вздрогнула, повернулась и побежала вверх по лестнице. Вошла в комнату Минни, тяжело дыша.
– Элли, дорогая!
– Мин, я опоздала. Лоис была там… разговаривала…
– С миссис Летбридж? Элли кивнула.
Минни вздохнула:
– Что ж, ничего не поделаешь. Дорогая, тебе не следует бегать – ты совсем запыхалась.
– Ничего, это пустяк. Мин, слышала бы ты ее. «Добрых людей мало – мы должны о ней позаботиться». Джулия называет этот ее голос медово-змеиным. И знаешь, Мин, она сказала миссис Летбридж, что она больше не должна ждать тебя на рабочие собрания. Но ты воспротивишься, правда? Это у тебя единственное удовольствие.
Минни замерла. И через несколько секунд ответила:
– Дорогая, противиться у меня получается плохо. К тому же это расстраивает домашних, а я не хочу этого делать.
О Джимми она не упомянула, но он был на уме у обеих. Это его не следовало расстраивать. Мин-ни сделала бы что угодно, вынесла бы что угодно, только бы не огорчать его. Обе это знали. «Она относится к нему, как я к Ронни», – подумала Элли. И с этой мыслью кое-что изменилось. Дочь доктора Мерсера жила здесь так долго, что все привыкли к ее привязанности и о причине такого отношения к ним даже не задумывались. А вот сегодня у Элли этот вопрос возник.
Минни терпеливо улыбнулась:
– Дорогая, тебе нужно одеться. Я приду, помогу тебе. Не будем этим вечером думать о неприятном, ведь приезжают Энтони с Джулией. Какая радость! Нам следует быть веселыми.
Когда они вошли в комнату Элли, Минни продолжала говорить:
– Ты не представляешь, как я рада, что наконец приезжает Джулия. Со стороны миссис Летбридж было очень любезно пригласить ее к себе, когда она приезжала повидаться с тобой, но то, что она не заночевала здесь, вызвало множество разговоров. И они наверняка расстроили твоего брата и… миссис Леттер. Ты наденешь голубое, так ведь?
Элли ответила:
– Да.
Она повесила хлопчатобумажный халат и надела голубое крепдешиновое платье. Оно стало ей великовато.
– Дорогая, взбей волосы и немного подрумянься. Джулия не должна видеть твою бледность.
Элли втирала в лицо крем наброшенным на плечи полотенцем. Следовало сделать это до того, как надевать платье. Но снимать его она уже не стала. Вот так всегда: сделать что-нибудь как нужно не хватает времени. Втерев остатки крема в кожу, Элли взяла пуховку и сказала:
– Мин, я боюсь, что Джулия устроит ссору с Лоис.
– Дорогая, она этого не сделает!
– Она может, – возразила Элли.
– Нет-нет!
– Возможно, она хочет этого.
Минни негромко ахнула:
– Никто не может хотеть ссоры.
– Джулия может.
– Дорогая моя, зачем?
– Чтобы устроить скандал. Джулия такая – сама знаешь. И она смертельно ненавидит Лоис.
В зеркале Элли видела, что Минни стоит прямо позади нее. Вид у нее был такой, будто она снова на грани обморока. Минни негромко произнесла дрожащим голосом:
– Ненависть – это яд.
Глава 5
Эта вечеринка радовала по-настоящему только Джимми Леттера. Все прочие облегченно вздохнули, когда она закончилась, однако Джимми был очень доволен. Он держался весело и очень оживленно. Семейство не собиралось вместе уже два года, и теперь он радостно оглядывал снова всех за столом – Элли сидела по одну его сторону, Джулия по другую, Энтони рядом с Элли, Минни рядом с Джулией, а его красавица Лоис улыбалась ему, сидя во главе стола. Это была традиционная семейная вечеринка, и к ней прибавилась Лоис. Лоис – его жена – его красивая, замечательная жена! Джимми не представлял, почему она вышла за него – ведь могла бы выбрать себе буквально любого мужа. Но все-таки Лоис стала его женой. И они собрались все вместе: Энтони вернулся из-за границы, и Джулия тоже здесь! Джимми нешуточно огорчался, когда она перестала приезжать и останавливаться в Леттер-Энде. Видимо, она ревновала из-за его женитьбы – и очень напрасно. Но такова уж Джулия – необузданная, своевольная. С детских лет этим отличается. Однако такая сердечная, что ее нельзя не любить. Джимми очень любит ее, а Лоис относится к ее ревности просто по-ангельски. Лоис настоящий ангел, в этом нет ни малейшего сомнения. Она говорила, что нужно только подождать, и Джулия приедет. И вот она приехала, и они обе здесь!
Джулия в красном платье – красивом темно-красном, как дамасская роза, – это приятный, очень идущий ей цвет. А Элли в голубом. Выглядит усталой, бедняжка. Расстраивается из-за Рон-ни. Жаль, что он лишился ноги. Какое счастье, что о ней заботится Лоис.
Жаль, что с ними уже не было бедной Марсии. Джимми посмотрел мимо Лоис на портрет, висевший на задней стене, – Марсия Уэйн в красном платье, очень похожем на то, что на одной из ее дочерей, на Джулии. Джулия заметно на нее похожа. Марсия была очень красивой, привлекательной женщиной, но несладкая у нее вышла жизнь – дважды теряла мужей и умерла слишком рано. Джимми был очень привязан к Марсии. Ей бы жить да жить. Он с легкой печалью представил, как Марсия и Лоис счастливо живут под одной крышей в Леттер-Энде. И тогда, конечно, Джулия не уехала бы и все они были бы одной счастливой семьей. Но, разумеется, им всем есть чему радоваться. И у него еще есть Лоис. Джимми улыбнулся ей и получил в ответ очаровательную улыбку.
Вечеринка на первый взгляд получилась вполне веселой. Об этом позаботились Лоис и Энтони. Они не давали всем скучать, Джимми тоже время от времени принимал участие в беседе. Джулия, хоть и была слишком молчаливой, вела себя очень достойно. Не хмурилась, не бросала сердитых взглядов, сказала то, что хотела сказать, была вежливой с Лоис и ласковой с Джимми.
Держаться с Джимми ласково было совсем нетрудно. В пятнадцать лет он был беспечным кудрявым подростком. В пятьдесят один год это описание все еще ему подходило. Он не стал ни выше, ни напыщеннее. Кудри слегка поредели на висках, но оставались такими же светлыми, почти без седины.
Миссис Мэнипл приготовила им превосходный обед. Когда Элли встала, чтобы сменить тарелки, Джулия тоже поднялась. Приятно снова заниматься делом вместе с Элли, и если Лоис торжествовала, Джулии на сей раз было наплевать. Она положила руку на плечо Минни, веля ей не вставать, и со смехом покачала головой сидевшему напротив Энтони.
– Оставьте – прошу всех, – я делаю это с удовольствием.
Все было как прежде, только во главе стола должна была сидеть мама, заботливая, добрая, красивая, а не Лоис в облегающем белом платье, надетом для того, чтобы продемонстрировать, какая у нее прекрасная фигура. «Я терпеть ее не могу, это так. Мне все равно, какая у нее фигура. Хотя нет, нет, нет! Она будто бы в купальнике! Если это и все, что привлекает Энтони, она может забирать его, и пожалуйста. Нет, не может – раз теперь она жена Джимми, – Энтони не пойдет на это. Он бы не приехал, если бы не порвал с ней». Дух ее воспарил и понесся в долгий, головокружительный полет с россыпью радужных огней в конце.