А ведь мыс Бичи-Хед очень популярен среди самоубийц, вдруг всплыло в голове. Падение на камни с высоты в пятьсот футов… Чем не решение? Туда езды с полчаса.
Может, так и поступить? Покончить со всем, к чертям собачьим?
Следы заметены тщательно, поэтому жена и дочь избегут позора. Никогда не узнают, что натворил их муж и отец.
Он снял фотографию со стены и спрятал под пиджаком. На полу у дверей оставил полиэтиленовую сумку – словно ее не успели выкинуть – и сбежал вниз.
На парадном крыльце пригнул голову, быстро огляделся, никого не увидел.
Зато с другой стороны улицы его увидела незаметная личность, скрытая собственной тенью.
Впрочем, ему уже было все равно, увидят его или нет. Через час он умрет.
Тем не менее по пути к машине он вытряхнул окурки из карманов.
Я – бесстыжий нарушитель. Мусорю на улице.
Плевать!
Шестьдесят минут.
Шестьдесят минут, и его здесь не будет. Не станет совсем.
Он еще раз намусорит – выбросит себя.
Глава 20
Среда, 20 апреля
Строчки прочитанного когда-то стихотворения вертелись в голове, точно заевшая пластинка. Он ехал по узкой извилистой ленте дороги на Бичи-Хед и пытался вспомнить, кто это написал. Слева, невидимые в темноте, тянулись сельскохозяйственные угодья Саут-Даунс. Справа, за неширокой травяной лужайкой, шли отвесные кручи. За ними – небо. Под ними – море.
Севен-Систерс, Семь сестер. Меловые утесы, которые вздымались прямо из Ла-Манша. Высота невероятная, откуда ни глянь, а самая высокая точка – скала Бичи-Хед. Неминуемая смерть. Проверено на практике. Главное – шагнуть вниз в нужном месте.
Высота всегда его немного пугала, но и завораживала тоже. В детстве он часто налегал на перила, смотрел вниз и пытался вообразить падение. Что это за чувство? Неужели свободы? Ведь ты летишь и понимаешь, что вот-вот все кончится. Тебя не станет. Ты исчезнешь.
Будет ли больно – в последнюю секунду?
Он думал об этом и сейчас.
Думал, будет ли больно, и вспоминал, кто сочинил проклятые стихи.
Странно, размышлял он и мельком подмечал стадо овец слева в свете фар. С друзьями они иногда шутили – мол, кто что станет делать, если ему останется жить двадцать четыре часа. В ответах преобладали секс, еда и выпивка. А теперь, когда ему остались не часы даже, а минуты, его мысли заняты совсем другим. Он, видите ли, вспоминает имя проклятого поэта и гадает, больно ли умирать.
Произойдет ли все мгновенно? Или он будет лежать на камнях, разбитый в лепешку, но в сознании – секунды, минуты или даже часы, пока жизнь его не угаснет?
Лежать, ждать смерти и думать о стихотворении.
Неважно. Он спокоен. Совершенно безмятежен. Сегодняшние события куда-то отступили, подернулись дымкой. Семья – тоже. Все казалось удивительно простым, словно он принял волшебную таблетку.
Кто написал стихи?
Неважно. Скоро вообще все станет неважно, все и навсегда. Для него.
Мелькали придорожные указатели. Пять миль… Две мили… И вот – подсвеченная вывеска гостиницы «Бичи-Хед».
Может, когда-то здесь и была гостиница, но теперь в длинном невысоком здании располагались паб и ресторан. В них подавали напитки и еду посетителям местных красот да пешим туристам, гуляющим по холмам Саут-Даунс. К счастью, поздно вечером в апрельскую среду в этой ветрено-дождливой глуши в двадцати милях от Брайтона оказалось не так уж много туристов. Судя по пустой автостоянке, их тут не было вовсе.
Он аккуратно припарковал «БМВ» между двумя белыми линиями. Зачем? Наверное, из любви к порядку. Будет неприятно, если завтра утром о его машине сообщат в полицию. Неправильно припарковался, занял два места, эгоист проклятый…
Он выключил зажигание, и огоньки на приборной доске погасли. Посидел в темноте, послушал, как стихия раскачивает машину. От забытья отделяет лишь несколько сотен ярдов – ветреных, соленых, хлестко-дождливых.
Так просто.
Лес чуден, темен и глубок…
Кто это сочинил? Кто? Ну же, всплыви в памяти, покажись, я тебя не съем!
Его испугали фары, вспыхнувшие в темноте за спиной. Машина на хорошей скорости пронеслась мимо, и спокойствие вернулось.
Я поступаю правильно.
Другого выхода нет.
Я – убийца.
Неужели?
Нет. Конечно, нет.
Кто-то побывал в квартире, пока я бродил вокруг. Вот он и есть убийца. Разве я способен убить? Ведь нет?
Сколько воспоминаний, самых разных! Не обращать на них внимания. Просто шагнуть со скалы в нужном месте – он примерно знал, в каком, – а дальше…
Ничего.
Что было на земле до рождения, то останется и после кончины.
Пустота неизменно побеждает. Она лишь ждет своей очереди.
Может, позвонить жене? Исповедаться. Рассказать, как он сейчас поступит, – порядочно.
Нет, этого ему не вынести.
Лучше послать записку. Что написать? Он начал набирать сообщение.
«Дорогая, у меня кое-что произошло. Я…»
Замер. Все удалил. В голову не приходило ничего осмысленного. Он вылез из машины. И сразу ощутил силу стихии – дуло так, что трудно было устоять на ногах; дождевые капли дробинками хлестали по лицу. Он нажал кнопку, запер двери. Хотя какая разница, украдут машину или нет?
Прощай, жестокая жизнь.
Мокрый до нитки – плевать! – он посветил мобильником, преодолел подъем, затем перешел дорогу. Слева горели огни в гостинице «Бичи-Хед». Может, еще открыто? Зайти бы туда, выпить кружку-другую пива, отполировать вискарем… Для храбрости.
Говорят, пьяному море по колено. Где и кто видел такое море? А еще есть выражение «смелость во хмелю»…
Да, охмелеть для смелости сейчас было бы неплохо.
Однако он двинулся вперед. Круто вверх, потом по мокрой траве. Дальше – кромешная тьма.
Вершина скалы. Внизу – камни и черная вода.
Чем ближе он подходил к пропасти, тем крепче становилась буря.
И гуще – тьма.
Далеко в море что-то мерцало. Яхта? Там никто о нем не знал – так же, как он не знал ничего о ее пассажирах. Те и не подозревали, что сегодня он убил женщину. Свою любовницу.
Только он ведь не убивал, правда?
Жизнь никогда не будет прежней.
Никому не под силу изменить случившееся – Лорна мертва. Ее не оживить.
Никак.
Когда он последний раз молился? Не вспомнить. Кажется, в раннем детстве – возносил молитвы о подарках на Рождество и на день рождения. Хочу радиоуправляемый самолет. Хочу спортивный велосипед.
Не самые высокие отношения с Богом. Хочу то, хочу это, не буду молиться, если не получу…
С другой стороны, где же Бог в нынешнюю трудную минуту?
Уж точно не здесь.
Животным проще. У него с женой была немецкая овчарка по кличке Роми, которая прожила двенадцать лет. Потом у нее отказали задние ноги, она волочила их по саду и отчаянно пыталась вести себя как прежде. Печальное было зрелище. Ветеринар сказал, что сохранять ей жизнь дальше – жестоко, что Роми мучается. Через несколько дней они согласились. Ветеринар с помощницей приехал к ним домой и усыпил Роми одним уколом. Через несколько мгновений чудесная, веселая, умная собака была мертва. Она больше не страдала.
Почему с людьми нельзя так же?
Или можно? Скоро выяснится…
Он подошел к краю пропасти, посветил на мокрую траву. Сквозь завывания бури было слышно море – далеко-далеко внизу.
Вдруг свет мобильника скрестился с лучом фонаря.
За спиной прозвучал грубоватый добродушный голос:
– Приветствую!
Кто здесь?
Сзади подошел бородач в зюйдвестке и с мощным фонарем.
– Я хотел глянуть, все ли у вас нормально, сэр?
– Нормально?
– Ну да. Вы прям у обрыва стоите. А у нас тут эрозия, мел размывает… Подходить к краю опасно.
– Понятно. Спасибо за предупреждение.
– Поболтаем немного?
– Поболтаем? – тупо переспросил он.
– Я из команды капелланов Бичи-Хед, мы патрулируем скалы. Меня зовут Билл, а вас?
– Меня… Роберт. Роберт Фрост.
Наконец-то в памяти всплыло имя поэта!
– У вас все хорошо? Погода совсем не прогулочная, да и ветер очень уж разошелся. На обрыве сейчас опасно.
– Все хорошо, не волнуйтесь. В полном порядке. Я… Я работаю над стихами… Я приехал за вдохновением.
– Вы поэт?
– Да, поэт.
– Вас зовут Роберт Фрост?
– Именно.
– С удовольствием почитаю ваши стихи, мистер Фрост. Поищу.
– Да, отлично, спасибо.
– Вот и ладно. Вы точно в порядке?
– Все хорошо. Спасибо.
А вот и неправда. Совсем не хорошо. Он вдруг вспомнил, что оставил на пассажирском сиденье фотографию – ту самую, которую забрал со стены в квартире. Они с Лорной.
Он брел к машине, а добрый самаритянин из капелланства шел в отдалении позади.
Вот и «БМВ». Залезть внутрь, завести машину.
В голове страшная путаница, миллион мыслей мечутся как сумасшедшие. Надо где-нибудь остановиться и подумать.
Подумать.
А еще найти урну и выкинуть фотографию.
А потом?
Он не знал.
Вернуться на Бичи-Хед? Только припарковать машину не там же, а где-то рядом…
По радио играла песня. Песня, под которую они с Лорной впервые занимались любовью. Их песня. «Городская девчонка» Билли Джоэла.
Проклятье.
Сколько воспоминаний. Прекрасных воспоминаний.
Что я натворил…
По телу пробежала дрожь. Как же он продрог, продрог до костей… В морге тоже холодно. Там завтра будет Лорна. А его собственное тело, упавшее со скалы? Привезут туда же, к Лорне? Положат их вместе?
Он вновь вздрогнул.
Машину раскачивало ветром.
Думай. Что? Что? Что делать?
Броситься в жуткую ледяную черноту?
Не надо.
Я скрыл свои следы.
Это был не я.
Глава 21
Четверг, 21 апреля
Немецкий адвокат Андреас Томас, которого Сэнди назначила своим душеприказчиком, неплохо говорил по-английски, однако по телефону Рой Грейс понимал не все, поэтому часто переспрашивал, и беседа затянулась.
Разрешение на перевоз тела Сэнди в Англию было готово, похоронное бюро в Брайтоне выбрано. Похороны запланировали на следующий четверг на огромном кладбище Хоува; там же, по случайному стечению обстоятельств, покоились бабушка и дедушка Сэнди. Бабушку и дедушку Роя в свое время кремировали на кладбище Вудвейл – более красивом, по мнению Роя. Сам же он до сих пор не знал, какой вариант «заказать» для себя. Грейса не привлекало ни то, ни другое. Он понимал, что нужно решать, однако в глубине души боялся, что окончательный выбор может накликать смерть. Ребячество? Ну и пусть.
В немецких завещаниях редко есть указания насчет похорон, пояснил Андреас Томас, ведь последнюю волю усопшего обычно находят или оглашают через несколько недель после смерти. Адвокат согласился с тем, что тело Сэнди лучше предать земле.
Непонятной пока была ситуация с внушительным состоянием Сэнди. Незадолго до ухода от Роя, сообщил Андреас Томас, на нее нежданно свалилось наследство от тети. Сэнди ничего не рассказала мужу и дала распоряжение перевести деньги на счет в швейцарском банке – она явно готовила побег. Возможно, именно это наследство и придало ей необходимого мужества, предположил адвокат. Сэнди оставила четкие указания: почти все ее средства должны перейти в трастовый фонд, из которого попечители будут оплачивать частное образование Бруно. В двадцать один год он получит оставшиеся деньги. Сейчас состояние оценивалось в четыре миллиона евро.
Сэнди вплотную занялась созданием трастового фонда еще до того, как попала под колеса такси. К неприятному удивлению Роя, попечителями она назначила своих родителей и мюнхенского адвоката.
Андреасу Томасу Грейс объяснил, что его волнуют вовсе не деньги. Он возьмет на себя ответственность за Бруно. Мальчик приедет в Англию, будет жить с Роем, Клио и малышом Ноем, пойдет в хорошую школу. Вот только Рой хотел сам принимать решения о судьбе Бруно, а не плясать под дудку родителей Сэнди.
Рой договорился с Андреасом Томасом о встрече завтра утром, в мюнхенском офисе адвоката, и уже собрался позвонить турагенту, когда ожил рабочий телефон. Звонил оперативный дежурный, инспектор Дэвид Грэм, которого все звали по инициалам – ДГ. Он работал в центральной диспетчерской, расположенной в современном здании на территории полицейского управления. Такой звонок не сулил ничего хорошего.
– Рой, мне сказали, что дежурный старший следователь нынче ты… А разве ты еще дежуришь?
– Не дежурю, ДГ, но на этой неделе подменяю Кевина Шепланда. Что произошло?
– Подозрительная смерть. Женщина в ванне. Многоквартирный дом в Хоуве. Женщину обнаружил электрик, который пришел ремонтировать проводку. На место прибыли отряд быстрого реагирования и «Скорая помощь», которая подтвердила – женщина мертва. Причем давно.
– Давно? Сколько? Дни, недели?
– Нет, несколько часов. Возможно, ночь.
– Причина смерти установлена?
– Похоже на несчастный случай, удар электротоком по неосторожности. Но у женщины на затылке – рана, а на стене ванной – кровь. Ребятам это не понравилось, они запросили совета у начальства. Приехал их сержант, согласился с ними и объявил квартиру возможным местом преступления. Уже вызвали старшего эксперта-криминалиста и дежурного дивизионного инспектора. Кое-какие обстоятельства наводят меня на мысль, что пора подключать отдел тяжких преступлений. Ты сможешь туда подъехать, Рой?
– Охрану выставили?
– Да.
– Хорошо. Нужно сообщить коронерам.
– Уже сообщил.
– Тогда диктуй адрес, я выезжаю. Что известно о жертве? И что там за особые обстоятельства, ДГ?
– Ее зовут Лорна Джейн Беллинг. Она жертва домашнего насилия – белая женщина, тридцать пять лет, замужем, работает парикмахером на дому, в Холлингбери. Однако нашли ее не там, а в арендованной квартире на набережной Хоува, в Валланс-Мэншнз. Это обветшалый многоквартирный дом, арендаторы уже не первый год жалуются на домовладельца из-за состояния жилья. Пару лет назад там даже была инспекция из агентства по безопасности и охране здоровья.
– Значит, домовладелец может быть виновен в непредумышленном убийстве?
– Не исключено, но есть одно дополнительное обстоятельство. В нынешний понедельник в семейный дом Лорны Беллинг выезжал экипаж быстрого реагирования – она сообщила о нападении мужа, Корина Беллинга. Причем сообщила уже третий раз за год. Мужа арестовали, о происшествии уведомили службу помощи жертвам домашнего насилия, и оттуда миссис Беллинг сразу же позвонили. На следующий вечер Корина Беллинга отпустили, поскольку его жена отказалась выдвигать обвинение. Похоже, квартира в Хоуве была тайным убежищем жертвы.
– Или любовным гнездышком?
– Возможно.
– Мужу сообщили?
– Учитывая обстоятельства, еще нет.
– Хорошо, пусть пока так и будет. Известно, где он работает?
– В компании под названием «Саут-Даунс ай-ти солюшнз».
– Что-то знакомое… – Грейс нахмурился.
– Еще бы, Рой! Эта фирма была в трех сотнях ярдов от Сассекс-Хаус, в промышленном районе, возле старого здания «Аргуса».
– Точно!
– Но сейчас она в Бёрджесс-Хилл.
Рой позвонил временному детективу-инспектору Гаю Батчелору и попросил немедленно зайти. Тот работал этажом выше, в новом кабинете следователей – большом помещении открытой планировки.
Через две минуты Гай Батчелор уже стучал в двери. Был он мужчиной крепким, голову брил, одевался и обувался консервативно, всегда крепко пах табачным дымом, обладал доброй душой и телосложением игрока в регби. В прежнем своем кабинете Рой сел бы вместе с Гаем за круглый столик для совещаний. Здесь же он мог предложить посетителю только пустой письменный стол напротив своего собственного.