Тимми поднялась и обошла вокруг стола, чтобы открыть дверь кабинета. В приемной ждали встречи с ней двое посетителей. Тимми улыбнулась обоим, попросила мужчину немного подождать, а женщину пригласила войти. Посетительница была моложе Тимми, со свалявшимися, как войлок, волосами и без зубов. На улицах она жила уже три года и с давних пор имела дело с наркотиками. Троих ее детей воспитывали приемные родители, все имущество посетительницы было у нее при себе – грязный спальный мешок и два пакета для мусора, набитых одеждой. Она дожидалась, когда освободится место для участия в программе лечения от наркомании, но Тимми нечем было порадовать ее. Работу по программе прекратили, и теперь посетительнице предстояло начинать все заново где-нибудь в другом месте – вставать в самый хвост очереди и ждать еще года два. Положение казалось безнадежным.
Тимми села за стол и принялась объяснять посетительнице, как обстоит дело. При этом она думала об отце и о том, какой нелепой, эгоистично и впустую потраченной выглядит его жизнь в сравнении с жизнью ее клиентов. Он ни разу пальцем о палец не ударил ради другого человека – кроме, пожалуй, женщин, с которыми встречался, да и то недолго, и самого себя. Он вел жизнь законченного сибарита, потакал всем своим желаниям, и отчасти именно поэтому Тимми работала так усердно. Повзрослев, она отчетливо осознала, что ни в коем случае не хочет стать хоть чем-нибудь похожей на отца. Так и получилось, и вот теперь ее отца не стало… Она вновь сосредоточилась мыслями на посетительнице и попыталась забыть об отце хотя бы на час-другой, пока не придет время позвонить маме и сообщать, что Пол умер. Тимми, как старшей из трех дочерей Вероники, всегда доставались самые трудные задачи: Джульетта ни за что не справилась бы с ними, а Джой отказывалась даже пытаться, поселившись вдали от родных в Лос-Анджелесе.
Звонок Арнольда застал Джульетту в ее маленькой булочной, расположенной в Парк-Слоуп – одном из районов Бруклина. Ежедневный обеденный наплыв посетителей был в разгаре. Булочная «Кухня Джульетты», в которой, кроме выпечки, продавались и сэндвичи, пользовалась популярностью все три года, прошедших с момента ее открытия. По настоянию матери Джульетта специализировалась на истории искусств и получила диплом магистра в Сорбонне – только чтобы обнаружить некоторое время спустя, посещая исключительно ради развлечения высшие кулинарные курсы «Кордон Блю», что выпечка – ее страсть. Она готовила сэндвичи и каждый день пекла бесподобные круассаны, продавала печенье, кексы, пирожки, приготовленные по рецептам, собственноручно собранным ею во Франции. Все планы Джульетты стать хранителем в музее или преподавателем оказались забытыми напрочь после кулинарных курсов. Только на кухне она чувствовала себя по-настоящему счастливой – заглядывая в духовку, подавая кружку дымящегося кофе пожилому посетителю, наливая горячий шоколад со взбитыми сливками малышу. Только здесь она могла удовлетворить свою потребность опекать и кормить людей, и потому ее скромная булочная процветала. После долгих споров и тщательных размышлений мать одолжила Джульетте денег на открытие своего дела, хоть и сожалела о заброшенной карьере искусствоведа. Вероника надеялась, что когда-нибудь Джульетта перерастет свое увлечение выпечкой. А пока, в свои двадцать восемь лет, Джульетта все еще была слишком юной. Вероника желала ей более интересной и интеллектуальной карьеры, чем работа в маленькой булочной, ей всегда нравилось думать, что Джульетта унаследовала тягу к искусству от нее и от своего деда, отца Вероники, заполучила ее генетическим путем. А Джульетта отказалась от искусства ради круассанов. Но как бы там ни было, мать помогла ей с кредитом.
Джульетта казалась более миниатюрной и нежной версией ее старшей сестры Тимми. Разница в возрасте между ними составляла всего один год, они росли как близнецы, но по характеру отличались, как день и ночь. И Тимми, и Джульетте достались отцовские зеленые глаза, Джульетта с детства была чуть полноватой, но миловидной. В отличие от рослой и тонкой Тимми, невысокая Джульетта обладала женственной округлостью форм и продолжала полнеть, поскольку первой пробовала все свои кулинарные шедевры. Как и у Тимми, волосы Джульетты были светлыми, но в детстве они ниспадали длинными, закрученными штопором локонами, и теперь все еще оставались волнистыми. Густые белокурые волосы особенно красили Джульетту, когда она распускала их, но за работой она не могла себе этого позволить и заплетала косу. Выбившиеся из нее пушистые кудряшки окружали ее лицо нежным ореолом. Все в Джульетте было милым и приятным, еще с детства она отличалась материнской заботливостью, стремилась всех опекать. Тимми часто повторяла, что Джульетта готова собрать под свое крыло всех незадачливых бедолаг мира, особенно мужчин.
Все романы Джульетты начинались потому, что мужчинам, с которыми она знакомилась, требовалась крыша над головой, деньги или работа. Поначалу они спали у нее в гостиной на диване, потом оказывались в ее постели, в конце концов добирались до ее банковского счета, которым некоторое время пользовались при поддержке и одобрении Джульетты, а потом, избалованные ее заботами, бросали ее ради других женщин. По мнению Тимми, одна и та же история повторялась слишком часто, чтобы считаться случайностью – скорее, она походила на закономерность или скверную привычку. Джульетта всегда ухитрялась отыскать видных мужчин, похожих на ее отца и без зазрения совести пользующихся ею. Среди них ни разу не попалось ни одного мало-мальски порядочного, обычно они усаживались ей на шею примерно на полгода, а затем бросали. Джульетта поначалу плакала, потом находила утешение в работе, придумывала несколько новых рецептов и набирала еще пару фунтов веса. Затем появлялся новый «птенчик с перебитым крылом» – мужчина в стесненных обстоятельствах. На миловидность Джульетты они слетались, как мухи на мед, поэтому ей не приходилось подолгу быть одной, – в отличие от Тимми, которая ни с кем не встречалась уже два года, приняв это решение и сердясь на себя за прежние просчеты. Джульетта же была готова простить любого, в том числе и себя, и, похоже, просто не умела учиться на ошибках. Единственной жертвой ее неудачных романов становилась лишь она сама. Самой яркой чертой ее характера была доброта ко всем окружающим – к ее покупателям, ее родным и ее мужчинам.
Она как раз заканчивала обслуживать одного из постоянных покупателей, когда позвонил Арнольд. Он знал, что в отличие от практичной Тимми, которую ничто не может выбить из колеи, Джульетта будет потрясена, потому и не хотел сообщать ей трагическую весть. Как и следовало ожидать, едва услышав, что ее отец скончался предыдущей ночью, Джульетта разрыдалась. К счастью, обеденный перерыв уже закончился, последний покупатель ушел, и на некоторое время она осталась в булочной одна.
Джульетта считала, что у нее сохранились наиболее близкие отношения с отцом, поскольку она была готова на все, лишь бы добиться его любви. По ее мнению, он был непогрешим. Еще до болезни она звонила ему каждый день, рассказывала о своей жизни, расспрашивала, как у него дела. В ее булочной отец побывал лишь однажды, но она делала вид, будто бы он заходит к ней постоянно. Она не задумывалась о том, что инициатором ежедневных телефонных разговоров с отцом всегда выступала она сама. Он не звонил никому из дочерей и порой неделями и месяцами от него не было никаких известий, пока дочери сами не звонили ему. Все отношения, в которых состоял Пол, были односторонними, старания в них прилагал не он, а другие. Тимми и Джой не тратили на это силы, а Джульетта продолжала упорствовать. Она даже привозила отцу домой свежую выпечку, чтобы он оценил ее новые рецепты. В ее попытках заслужить одобрение отца сквозило отчаяние.
А Пол Паркер и не думал никого осуждать – напротив, гордился своими дочерьми-красавицами. Просто не желал играть роль отца со всем, что принято понимать под этим словом. Дочери взрослели, и он предпочитал общаться с ними, как друг. Такой путаницы ролей с их матерью никогда не происходило: все дочери знали, что она им мать, а не подружка, хоть им и нравилось общаться с ней. Именно Вероника несла всю полноту ответственности за воспитание девочек, но Джульетта все-таки утверждала, что она близка с отцом. Как и предвидел Арнольд, она тяжело перенесла известие о смерти отца, словно и не замечала весь минувший год, что он стремительно угасает.
– А я думала, он выкарабкается… – всхлипнула она, вытирая глаза передником, и Арнольд вздохнул. Надежды на выздоровление Пола не было ни малейшей, долгие месяцы его состояние лишь ухудшалось. Но даже в последние недели, когда он почти не приходил в себя, Джульетта, навещая отца, разговаривала с ним, убежденная, что он ее слышит и обязательно поправится. Но этого не произошло, и Арнольд втайне считал смерть Пола удачным и милосердным исходом. Тот Пол, которого он знал и с которым дружил на протяжении тридцати лет, не захотел бы такой жизни. Арнольд печалился, глядя на него, еще недавно такого энергичного и полного сил, а теперь совсем беспомощного. Уход из жизни стал для Пола благом, и в разговорах, которые они с Арнольдом не раз вели за последний год, выяснилось, что Пол готов к смерти и не жалеет о том, что жизнь кончена. Но Джульетта не была готова отпустить отца – или расстаться со своими иллюзиями на его счет. Через двадцать минут, когда Арнольд уже заканчивал разговор, она по-прежнему плакала.
– Тимми обещала позвонить вашей матери через пару часов, так что пока не звони ей, – предупредил Арнольд.
– Не буду, – послушно ответила Джульетта, повесила трубку, бросилась к двери булочной и перевернула табличку «Открыто» обратной стороной. Наскоро написав объявление «Закрыто в связи со смертью родственника», она приклеила его скотчем к двери и ушла домой, в квартиру с одной спальней, на расстоянии четырех кварталов от булочной. Джульетта никогда не уделяла особого внимания обстановке своего дома: здесь она разве что спала, а все остальное время проводила на работе. Каждый день она приходила в булочную в четыре часа утра, готовила выпечку к завтраку для первых покупателей, обычно являвшихся к шести, простаивала за прилавком до семи часов вечера, потом возвращалась домой и несколько часов дремала перед телевизором, утомленная долгим днем. Как и у Тимми, вся ее жизнь вращалась вокруг работы.
Когда днем Джульетта вернулась домой, Арнольд уже звонил ее младшей сестре Джой. Дозвониться до нее было труднее, как он и предвидел: Джой вела совсем другую жизнь, нежели сестры. В Лос-Анджелесе она строила актерскую карьеру. У нее обнаружились большие способности к музыке, и мать уговаривала ее поступать в Джульярдскую школу, чтобы развить их. Но вместо этого Джой при первой же возможности бросила колледж и уехала в Лос-Анджелес. Она брала уроки вокала, которые оплачивала сама, работая официанткой, а когда полгода выступлений с одной музыкальной группой не дали никаких результатов, переключилась на уроки актерского мастерства и с тех пор не бросала их. Джой снялась в нескольких невзрачных рекламных роликах и эпизодических ролях на телевидении, и со временем рассчитывала на роль в сериале – ей особенно удавались комедийные роли. В свои двадцать шесть лет, спустя пять лет после переезда в Лос-Анджелес, она по-прежнему работала официанткой. Ее звездный час был еще впереди, и она верила, что он обязательно наступит. И отец тоже верил в это, и всегда подбадривал ее.
Джой отличалась редкой красотой: длинные темные волосы, огромные фиалковые глаза, точеная фигурка, и вдобавок голос настоящей певицы, хоть пела она теперь нечасто. Она охотно бралась за любую актерскую работу, какую только могла найти, ходила на все прослушивания и была готова вынести все трудности жизни начинающей актрисы. И не сомневалась, что когда-нибудь сделает блестящую карьеру. Сестрам она говорила, что если в Лос-Анджелесе не добьется успеха к тому времени, как ей исполнится тридцать, то попробует себя в Нью-Йорке, в каком-нибудь внебродвейском театре. А пока она не была готова ставить крест на эпизодических ролях в популярных сериалах, хоть ее заветной целью был Голливуд. Джой снялась в нескольких «мыльных операх», которые пускали в эфир в дневное время, но еще ни разу ей не доставались главные роли. Вероника смотрела дочь по телевизору, осталась довольна, но сетовала, что роли Джой слишком уж малы.
У Джой был парень, тоже актер. Он состоял в труппе, гастролирующей с посредственными постановками, и дома, в Лос-Анджелесе, появлялся редко. Джой почти не виделась с ним – впрочем, как и с другими мужчинами, которые появлялись в ее жизни. Она всегда выбирала тех, кто оставался недоступным эмоционально и далеким от нее физически. За последние пять лет, проведенных в Лос-Анджелесе, Джой отдалилась от родных. Ее жизнь была совершенно непохожа на жизнь ее сестер, между ними оставалось все меньше общего, Джой даже внешне заметно отличалась от них. Порой ей казалось, что ее подменили при рождении и что своим близким она не родная. И хотя отец всегда носился с ней, как курица с яйцом, в основном потому, что она была хорошенькой малышкой, Джой находила у себя мало общего с ним. Ее миловидность льстила его самолюбию, но Джой всегда подозревала, что на самом деле отец понятия не имеет, какой она человек, и не пытается понять.
В отношениях Джой с матерью давно возникли трения. Вероника по-прежнему расстраивалась из-за того, что Джой бросила колледж, но еще больше ее огорчал образ жизни, который вела младшая дочь, работая официанткой гораздо чаще, чем снимаясь в сериалах. Совсем не такой участи желала для нее Вероника. Джой была способна на большее, но зашла в тупик, и оставалось лишь надеяться, что она одумается и вернется в Нью-Йорк. По этому вопросу родители Джой никак не могли прийти к согласию, между ними вечно вспыхивали споры. Отец отмахивался: «Да пусть себе развлекается!», и, в сущности, не беспокоился о младшей дочери, а мать тревожилась за нее не на шутку. Старшие сестры не принимали Джой всерьез. Им казалось маловероятным, что она станет голливудской актрисой, к ее актерству они относились как к игре.
Но несмотря на все доводы родителей, Джой занималась делом, которое выбрала сама, ни у кого не просила помощи, зарабатывая вполне достаточно. Она мечтала найти приличного агента и менеджера получше, но пока не встретила подходящих кандидатов. Эта задача требовала времени. Ей нравилась выбранная работа, посвященные ей годы не казались потраченными напрасно. А время шло. Джой подыскала квартиру в Западном Голливуде, которая ей нравилась и была по карману. Звонок Арнольда застал ее на кастинге актеров для рекламного ролика. Видя, как тяжело болен отец, Джой понимала, к чему все идет, просто не ожидала услышать горестное известие именно сегодня. Очередь Джой на прослушивание была еще не скоро, и она вышла в коридор, чтобы поговорить с Арнольдом.
– А-а… – вырвалось у нее, когда Арнольд сообщил печальную весть, и оба умолкли. Джой не знала, что еще сказать. Как у ее сестер, у нее было связано с отцом немало разочарований, хотя она никогда не спорила и не ссорилась с ним. Однако Джой всегда испытывала странное чувство, когда отец называл ее своей любимицей открыто, в присутствии сестер: наедине с ней он об этом даже не заговаривал. Отец вообще ни с кем не вел задушевные разговоры. Поэтому Джой не верилось, что она и вправду его любимица, – просто ему почему-то нравились эти слова. Но несмотря ни на что, известие Арнольда глубоко опечалило ее: все-таки он приходился ей отцом, хоть и неважно справлялся с родительскими обязанностями.
– Как ты? Ничего? – спросил Арнольд, когда пауза затянулась.
– Да… наверное, просто не ожидала. Не думала, что это произойдет так скоро, – последние два месяца Джой не виделась с отцом, поэтому в отличие от сестер не знала, что он стремительно угасает. – Вы не знаете, когда похороны?
– Похоронами занимается Тимми. Она собирается позвонить вашей матери часа через два. А потом, наверное, родные свяжутся с тобой, – и Арнольд просто добавил: – Мне очень жаль, Джой. Все мы знаем, как он любил тебя. Ты всегда была папиной дочкой.
Джой кивнула, на ее глаза навернулись слезы.
– Знаю, – сдавленным голосом откликнулась она, внезапно ошеломленная мыслью, что отца больше нет. Как бы там ни было, он всегда одобрял ее актерскую карьеру и мечты стать звездой – в отличие от остальных близких, которые держались так, словно ее актерство – болезнь, которой она должна переболеть и забыть навсегда. Отец был ее самым увлеченным поклонником, она отправляла ему диски с записями всех своих ролей. И он утверждал, что с удовольствием посмотрел их все, хоть Джой и не знала, правда это или нет. Кроме отца, больше никто не хвалил ее работу.