Иногда кажется, что поступая вопреки опыту родителей, который мы оцениваем, как неудачный, можно добиться положительного результата. Но отвергнуть – значит впасть в другую крайность. Это протест, а не попытка самостоятельно обдумывать и принимать решение. Борьба с родительскими взглядами оборачивается пленом других установок. В протесте человек не может критически оценить свои взгляды и очень долго не замечает их бесполезности, или даже вреда. Это характерно для подростков, но, зачастую, вырастая, мы остаемся все теми же протестующими детьми.
Почти на каждом тренинге я узнаю историю «битвы взглядов», которую ведут взрослые люди со своими родителями. Очень часто, «противник» – то есть родители, находится далеко, иногда его уже нет в живых, но выросший ребенок продолжает бороться. Психологи называют этот феномен «присвоением внешнего агрессора».
– Я не знаю, что мне делать. Дети постоянно болеют. В садике им плохо, я это вижу. Мы пробовали нанимать няню, но я ей не доверяю. Посторонний человек не может дать ребенку той заботы, которую дает мать…
– У меня такое ощущение, что ты сама не хочешь расставаться с детьми и с удовольствием сидела бы с ними дома?
– Нет, ну что ты, у меня работа, я должна строить свою карьеру, меня ценят…
– Это «должна», а что ты хочешь?
– Признаюсь, когда дети заболевают, у меня возникает чувство облегчения: я могу остаться дома и быть с ними.
– Ну, вот видишь – зачем же заставлять себя и мучить детей?
– Тогда я стану, как моя мама: всю жизнь у плиты!
– Но речь-то идет не о всей жизни, а о том, что сейчас происходит в твоей семье.
Мировоззрение не тождественно логической, продуманной, оформленной в систему картине мира. Оно включает в себя неосознаваемые структуры мировосприятия. Очень рано – многие исследователи утверждают, что еще в младенчестве – появляется ощущение того, безопасен ли этот мир, желанны ли мы в нем, любят ли нас и надо ли нам любить себя. Позже от взрослых мы узнаем, что есть добро, а что зло, что такое красота и что есть истина и справедливость. Еще позже мы начинаем задумываться о том, зачем мы живем. Детство и вся наша «зависимая» жизнь наложила свой отпечаток на наши нынешние взгляды. Наверное, нельзя все переписать с чистого листа, да и надо ли? Но как бы ни был несправедлив и жесток мир «тогда», есть шанс изменить его «сейчас». Известно, что формирование нового мировоззрения идет на базе прошлых установок и содержит позитивные моменты прежнего.
Работа с мировоззренческими ловушками прошлого сложна тем, что:
– очень часто они не осознаются. Человек не замечает, что за каким-то проблемным поведением или чертой характера стоит установка;
– человек всеми силами отстаивает убеждение, которое принесло ему уже немало неприятностей. Речь идет об упрямстве и стремлении настаивать на своем;
– понимая, что установка связана с детством и любимыми людьми, её смена рассматривается как предательство.
Я не буду описывать последовательность работы с ограничениями – это материал прекрасно изложен, к примеру, Альбертом Эллисом (Практика рационально-эмоциональной поведенческой терапии). Скажу лишь, что я верю в силу разума и логики. И если нас сумели когда-то убедить в чем-то, то мы в силах найти контраргументы и, подключив эмоции, можем создать свою картину мира. Во что верим – так и живем.
ДЕТСКИЕ ОБИДЫ
А помнишь, как…
…ты обвинила меня в краже брошки, а я её не трогала?
…вы договорились со мною не разговаривать? Всем классом, без причины, просто так…
…ты обещал купить мне на день рождения велосипед, а купил куртку? А я делал вид, что рад.
…моего щенка отдали соседке…
…выбросили мои фантики…
…смеялись, когда я поскользнулась и упала в грязь…
Мы вспоминаем и смеемся, надеясь, что уже не больно. Вместе с нами смеются наши обидчики. Но боль вдруг вспыхивает с новой силой – детские обиды живучи.
Ну, что с того: случай вроде ерундовый, да и лет прошло сколько?! И ничего трагического не произошло…
…брошку нашли через несколько лет за подкладкой твоего пальто.
…бойкот длился всего неделю, а потом, как ни в чем не бывало.
…велик купили через два года, но я на нем почти не катался.
…щенок через полгода умер от чумки.
…я перестала собирать фантики. И вообще больше ничего не собирала.
…я смеялась вместе с вами. И научилась прятать свою обиду.
Детские чувства не постигаются умом. Взрослые объяснения тонут в море боли, фразы «…и нечего тебе обижаться!», «Ты что надулся?», «На обиженных воду возят!» бьют наотмашь, и ребенок понимает, что он одинок. Не понят. Высмеян. Унижен. Продолжение может быть разным, но оно будет обязательно. Непроявленные чувства найдут свой выход.
«Собирание обид». Коллекция, которая заводится вместо выброшенных фантиков. Ребенок становится очень внимательным к поведению окружающих – он ждет, когда его обидят! И чувство начинает возникать даже по самым незначительным поводам: не так посмотрели, спросили последним, отрезали самый маленький кусок… Ребенок становится грустным, пассивным, безучастным. А взрослые (спектакль рассчитан именно на них) озадачены и растеряны: «Что случилось?». Ребенок не плачет, не требует и не просит, он даже в обиде не признается. Он просто печален. И в ответ на это возникает чувство вины – мы что-то сделали не так! Если ребенку удается «обвиноватить» своих обидчиков, то он отомщен. Так появляются на свет Мученики – люди, которые добиваются почти всего при помощи демонстрации своей печали.
«Все хорошо!». Привычка «глотать» обиды, делать вид, что ничего не произошло: «До моих чувств никому нет дела, люди любят веселых детей». Проглоченные чувства чаще всего застревают в горле, оно начинает болеть. Взрослые недоумевают: от чего? Даже летом! А ребенок ходит с опухшими железками, хрипит, с трудом глотает. Потом вырастает для всех приятный, воспитанный, доброжелательный, слова грубого не скажет. И безотказный, и безответный. Только у близких и тех, кто находится часто с ним рядом, возникает иногда непреодолимое желание стукнуть его посильнее – словом ли, делом ли, поступком, взглядом. Чтобы рассердился, возмутился, проявил протест. Но в ответ лишь улыбка или вообще никакого ответа. Бывают слезы, но одинокие, тайком в подушку.
«Эффект пароварки». Накопленные обиды создают непреодолимое внутреннее напряжение и ребенок «взрывается». Это может быть истерика, может быть ярость. В любом случае последствия ужасны. Принародная истерика моментально создает репутацию «псих ненормальный», а после реакции гнева еще добавляются разрушения, испорченные отношения, а иногда и непоправимые трагедии. Ребенок пугается своих чувств, пытается их не показывать, и все идет по кругу: спрятанная обида, еще одна, и еще, а потом взрыв. С возрастом сценарий мало в чем изменяется, разве что интервалы становятся длиннее, а последствия пострашнее: увольнения с работы, разводы, потеря друзей, одиночество.
Во всех этих сценариях одно общее – обида числится в «плохих» чувствах.
Когда-то это случается в первый раз, и ребенок получает ответ от окружающих: обижаться плохо, мы тебя таким не любим.
…На день рождения Тани родители пригласили много гостей. Пришли незнакомые люди с детьми. Тане вручали подарки, гладили по голове, восторгались её новым платьем и тем, как она выросла… А потом разом все забыли, что она именинница. К ней в комнату набились дети разных возрастов, они стали вытаскивать игрушки, книги, разбросали по полу карандаши, выпачкали тортом новое платье. И Таня расплакалась, с горькими жалобами бросилась к родителям, но тут же была выведена в прихожую и отчитана за слезы. «Не реви! Ничего страшного, потом все уберем. Нельзя так вести себя при гостях!». Уже много лет подряд Татьяна с ужасом ждет своего дня рождения: накормить, напоить, развлечь гостей, а потом разгребать последствия праздника и считать деньги до получки. А как же иначе? Что скажут люди?
Мы вырастаем и начинаем поступать с собою так же, как раньше с нами поступали взрослые – мы начинаем игнорировать свои чувства. Между тем, обиженный Ребенок никуда не делся, он совсем близко, и готов расплакаться, и даже разрыдаться, только бы нашлись уши, умеющие слушать, руки, умеющие обнимать, сердце, умеющее понимать и сочувствовать.
– Скажи, вот сейчас ты это рассказываешь, и тебе на самом деле смешно?
– Нет, не очень…
– А что на самом деле?
– Мне обидно…
– До сих пор?
– Да, да, они не имели права так поступать со мной!
Пусть звучат слова, пусть текут слезы, пусть произойдет выплакивание, без этого невозможно.
Однажды я наблюдала по телевизору, как один психотерапевт, работая с детскими обидами, повел беседу в таком русле:
– А как ты думаешь, почему мама так поступила?
– Ей было неудобно перед людьми, она заботилась, чтобы у меня было много друзей…
– Значит, она хотела тебе добра?
– Да.
– А почему ей было это важно?
– Потому, что я её дочь, и она меня любит.
– Значит, все, что делала мама, она делала от любви к тебе?
– Да.
– Может это повод, чтобы простить её?
– Да…
Это был ужас: тысячи людей смотрели на это и верили, что так надо поступать с нашими душевными ранами! Замазать гнойник зеленкой и успокоиться! В очередной раз, но уже во взрослом возрасте, и уже специалист – душевед ей провозгласил: «Ты не правильно чувствуешь! Надо чувствовать любовь, а ты обижаешься!».
Еще один случай: ко мне на консультацию приходит женщина и буквально с порога заявляет:
– Только не надо расспрашивать меня про моё детство. Я уже все проработала и простила свою маму.
– А что, было чего прощать?
– Ну да, мама у меня женщина жесткая, принципиальная, и случалось всякое…
– И как же ты её простила?
– Я в одной книжке прочитала, что надо шестьдесят раз написать «Мама, я тебя прощаю», и еще на стену повесить аффирмацию на двадцать один день.
– Ну и что, полегчало?
– Да, конечно, поэтому давай не будем трогать эту тему!
Через несколько дней поздним вечером у меня раздался телефонный звонок:
– Ира, мне надо срочно с тобой встретиться, мне очень плохо.
– Что произошло?
– Ко мне в гости приехала мама…
На следующий день у меня в кабинете, давясь слезами, она рассказывала: «Моя мама работала учительницей в нашем классе. И мне надо было называть её по имени – отчеству. И она всегда спрашивала у меня то, что я не успела выучить или не поняла. Дома ничего не объясняла, считала, что я всё должна, как и другие, понимать в классе. Она не менялась, когда приходила домой – тот же тон, те же требования, те же фразы… Я иногда путалась и дома её тоже называла по отчеству…». Так продолжалось три дня – изливание всего, что накопилось в детстве. На четвертой встрече слез уже не было, были только рассуждения:
– Почему моя мама не могла быть просто любящей и ласковой?
– А ты как думаешь?
– Не умела, наверное. Она и сейчас, так старается держаться строго. Хотя годы берут свое. Когда уезжает – плачет. Украдкой, чтобы не видели. Она ведь детдомовка, у неё родителей репрессировали. Рассказывает, что дед был ученым, преподавал в университете. Она в семье всего три года жила. Как подумаю – такой ужас, маленькое дитё и от родной матери в казенный дом!
– Тебе её жалко?
– В эти моменты очень. Когда моей дочери было три года, я вдруг вспомнила эту историю. Если бы у меня забрали ребенка, я бы просто умерла от горя.
Еще было продолжение. И много разговоров, и воспоминаний, и выводов, и вопросов. Только через несколько месяцев она смогла сказать во время консультации фразу: «Мама, я хочу тебя простить». И только через полгода смогла написать в письме матери «Целую. Твоя дочь». И только через год при встрече смогла обнять и поцеловать. Прощение – это очень долгий путь. Простить быстро невозможно. Это процесс, а не результат. В конце этого пути будет освобождение от обид. И очень важно по нему идти.
Не стоит забывать, что обида – это вид злости. Иногда говорят «молчаливая злость». Но, в отличии от гнева, обида может длиться годами и быть незаметной для окружающих. Если детское воспоминание вызывает не жалость к себе, а возмущение, значит, пришло время его проявить. Не ради того, чтобы выяснить отношения с обидчиком – его вообще не должно быть рядом, а ради избавления от душевного напряжения.
В детстве Костя жил в военном гарнизоне вместе с матерью и младшей сестрой. Отец бросил семью и уехал, мама тянула двоих детей на зарплату почтальона. Между тем, в городке было много детей офицеров, и отношения выстраивались в зависимости от звания отца: дети старших офицеров не общались со сверстниками «не своего круга», дети прапорщиков – с детьми гражданских. Костя по своему социальному положению относился к самым низам. Но в школе у него неожиданно прорезался музыкальный талант – мальчика взяли в музыкальную школу на льготных основаниях, он стал ездить по конкурсам и смотрам. Сверстники не могли простить «выскочку», которого ставили в пример учителя и которому хлопали на гарнизонных концертах их родители.
Дальнейший ход событий можно предугадать: из школьного ансамбля пропала гитара, кто-то сказал, что видел её у Кости на веранде. Пионервожатая с руководителем ансамбля, действительно, нашли инструмент у Кости дома… Оправдаться он не смог, свидетелями выступали дети местного начальства, и, если у взрослых и были сомнения, то высказать их, а тем более заступиться за мальчика, они не посмели. Его выгнали из музыкальной школы, и до окончания школы за ним закрепилась репутация вора.
Рассказывая эту историю на тренинге, молодой человек сжимал кулаки.
– А ты знал, кто тебя подставил?
– Конечно, знал, но у этой гниды отец политруком был. В случае чего мать могла работы лишиться, военный городок – это государство со своими законами.
– А чем все закончилось?
– Я ушел после 8 класса, поступил в техникум и вскоре переехал в общежитие. А через несколько лет наша семья уехала на родину матери.
– А что сейчас ты чувствуешь по поводу всего, что случилось?
– Знаешь, я до сих пор в голове план мести строю. Эти мысли помогли мне тогда справиться: вот вырасту, я тебя достану! Одно время даже убить его хотел. Потом прошло, поумнел, но обида не отпускает.
– Это не обида, это злость. Тебе она мешает?
– Да.
– Хочешь, прямо сейчас с ней разберемся?
– Боюсь, не получится…
– А чего ты боишься?
– Я боюсь, что не смогу её сдержать.
– Так и не надо.
Дальше проделывается психотерапевтическое упражнение с криком. Когда источник гнева – реальный человек, я предпочитаю не брать другого на эту роль, как принято у терапевтов: считаю, что это не безопасно для заместителя. Кричать можно в пустоту- в стену, открытое окно, стоящий стул. Чтобы спровоцировать злость и снять защиты, желательно организовать сопротивление:
– Сейчас ты встанешь напротив стула. Представь себе, что на нем сидит тот самый пацан. Он сидит, и самодовольно улыбается: он испортил тебе жизнь, и ему все сошло с рук. Ты можешь кричать, даже орать, можешь выкрикивать любые слова – не стесняйся в выражениях! Ты можешь рваться к стулу, но дотронуться до воображаемого обидчика тебе не удастся – ребята будут тебя удерживать.
Упражнение обычно длится 4—5 минут, дольше кричать невозможно: заканчиваются силы. Наступает опустошенность, а вместе с нею приходит и облегчение.
Через полгода Костя позвонил мне:
– Знаешь, а я ездил в свою школу на встречу с одноклассниками. Они собираются каждые пять лет, а я поехал впервые.
– Ну и как впечатления?
– Разные. Я хотел рассказать по поводу наших «царьков»: серенькие, неприметные, ничего не добившиеся, разговоры только вокруг квартир и машин. Сын политрука стал толстым и лысым, как его папаша, дослужился до какого-то звания, считает годы до пенсии. Тоскливый такой, мне его было даже жалко… Сколько раз я в уме рисовал эту встречу, готовил для неё слова, а на деле оказалось, что они мне уже все безразличны.