Ночь. Я недалеко от дома, но мне страшно туда идти, потому что у меня на окнах нет занавесок. К тому же я боюсь, что убийца меня увидит. Я вползаю на четвереньках в подворотню. Вижу маленькую арку, туннельчик под старым соседским домом, ведущий в сторону моего дома. Заползаю туда. Грязь, холод, узкий проход и темнота, я с ног до головы в грязи. Долгое время я лежу в туннеле, карауля и дожидаясь, чтобы убийца ушел, хотя даже не знаю, есть ли он там. А когда наконец оказываюсь дома, испытываю такой ужас, что не могу говорить о том, что произошло.
– Мама рассказывала мне, что рожала меня тяжело. Она так устала, что отказалась меня рожать, и врачам пришлось давить ей на живот, чтобы вытолкнуть меня, как пробку из бутылки шампанского. Я родилась синевато-зеленой, потому что к этому моменту уже начала задыхаться.
Иногда кажется, что я так и не научилась дышать. Я продолжаю задыхаться, потому что мама так и не смогла родить меня по-настоящему. Я тону в околоплодных водах. Неужели я так и умру, никогда по-настоящему не родившись?
С помощью снов в процессе терапии мы можем создать связь с более ранними событиями нашей жизни. В этом сне отразился родовой опыт Киры и связанный с ним ужас, который на сознательном уровне запомнить невозможно.
Такой сон, который, казалось бы, не связан с настоящим временем, на самом деле может указывать на эмоциональную регрессию, на возвращение и актуализацию тех эмоций, которые не были преодолены в раннем возрасте. Следует подчеркнуть, что младенец без помощи родителя неспособен справиться со своими чувствами. Предположительно, этот сон показывает беспомощность Киры, ее ужас и потребность в ком-то, кто сможет о ней позаботиться.
– Я никогда не была достойна маминой любви, не была достаточно ценна, достаточно хороша для того, чтобы меня любить. В детстве я постоянно слышала, что все время ленюсь, что я плохая, неаккуратная, избалованная. Что во мне живут плохие гены отца.
Я могла согрешить, даже не зная, в чем. Грехи были как микробы, они копошились во всех углах нашего дома.
Моей любви и жажды маминой близости никогда не было достаточно для того, чтобы открыть ее сердце и взять капельку нежности и ласки. Моя безрассудная жажда любви так и осталась неутоленной.
Сформированные в детстве убеждения по поводу окружающего мира и своего места в нем чрезвычайно стойкие. Они влияют на все наше существование. Они как призма, через которую человек смотрит на жизнь.
Если в силу каких-то причин родители не смогли дать ребенку позитивный опыт, в его психике начинает формироваться искажённое восприятие действительности, и в какой-то момент человек может стать в определенной области дисфункционален. Например, он не сможет создавать устойчивые отношения или проявлять эмоции, не будет способен к глубокой привязанности.
Ребенок, выросший с уверенностью в том, что он плохой, бесполезный и недостоен любви, став взрослым, продолжает жить с ощущением того, что он не заслуживает ничего хорошего. Другими словами, человек живет в кошмаре, созданном искажениями собственной психики, где ценность его жизни и его самого равна нулю.
Глава 4. Девочка-хамелеон
– Я привыкла не впутывать других людей в свои проблемы, не отягощать их невзгодами. Я научилась самостоятельно справляться с трудностями, а когда чувствовала, что не справляюсь, приказывала себе перестать чувствовать, наплевать и забыть. Я действительно не знаю, как реагировать на поддержку со стороны другого человека и что с ней делать. Ведь я должна обязательно что-то дать взамен?
С самого детства меня преследовало ощущение, что я в постоянном долгу, что мне нужно ежедневно всем доказывать, что меня не напрасно выдавили из мамы, что я достаточно хороша для того, чтобы быть здесь, что у меня есть право на существование, и оно почти такое же, как у других.
Еще в детстве, после того как из семьи ушел папа, я приняла решение отказаться от себя, потому что я знала: такую, какая я есть – плачущую, перепуганную, желающую, чтобы меня любили, успокаивали и обнимали – меня не хотят. Мне было стыдно за себя. Стыдно за то, что маме больно. Я злилась на нее, потому что она мне не помогает, и одновременно было стыдно за то, что я жаждала этой помощи, зная о том, что она сама сейчас страдает. Злость на маму меня уничтожала. Я не могла позволить ей перерасти в ненависть. Если бы я начала ненавидеть маму, у меня бы вообще никого не осталось.
Мне стало намного легче жить, когда я научилась эту злость направлять на себя. Ненавидеть себя за эгоизм и потребность в любви было намного проще, чем ненавидеть маму за то, что она не способна дать мне любовь и защиту.
Мне было легче жить с мыслью о том, что это со мной не всё в порядке, чем думать, что мама эмоционально скупа.
Мне было легче смириться с мыслью, что у меня нет права на собственные желания и нужды, потому что я их не заслужила, чем признать, что мама просто не способна на заботу обо мне.
К своему удивлению, я довольно легко и бысто смогла уничтожить свое столь ненавистное «я». Убить ту себя, которая хотела, чтобы ее любили, обнимали и жалели, которая хотела чувствовать себя в безопасности, под защитой.
Придумать себя заново было вовсе не сложно. Придумать такой, которой, возможно, удастся найти кроху любви.
Мне всего лишь пришлось стать хамелеоном, приспособиться к окружающей среде.
Я перестала чувствовать, хотеть, научилась быть удобной.
Как радар я считывала потребности других людей или зачатки едва рождающейся мысли, чтобы изменить свой цвет, делать то, за что бы окружающие на меня не сердились, не думали обо мне плохо, не утруждались моим существованием.
При этом я понимала, что мать меня попросту уничтожила, убила. Я делала все возможное для того, чтобы она любила меня хотя бы вполовину так же сильно, как я ее, но нет… Мне нужно было убить свои потребности лишь для того, чтобы я смогла смириться с тем, что мамино прикосновение и нежность мне полагаются только в особых случаях.
Именно так формируется условная любовь – та, которую нужно заслужить, став хорошим и удобным. Если ребенку отказано в родительской любви, и он постоянно чувствует себя не соответствующим требованиям взрослых, он усваивает, что не должен быть собой, не должен быть естественным в своих потребностях, эмоциях и поведении.
Поскольку родительская любовь необходима ребенку для выживания, он готов делать что угодно, лишь бы не потерять родителей.
Став взрослым, этот человек скорее всего продолжит быть удобным. Он станет отрицать свои надобности и эмоции, не сможет распознавать и предотвращать ситуации, способные уничтожить его самоуважение и психоэмоциональное самочувствие.
Одной из главных задач терапии в данном случае будет восстановление истинного «я» – со всеми отринутыми чувствами и потребностями. Путь будет долгим и тяжелым, потому что возврат потребностей происходит через познание опыта таким, какой он есть на самом деле – без прикрас и утешений. Клиенту придется увидеть и признать, что родители не смогли дать ему то, что необходимо любому ребенку. Иллюзия о хороших родителях начнёт рушиться, вызывая злость, ненависть, чувство утраты, несправедливости, скорби и другие эмоции, годами хранимые в изолированной сфере. Это большая, но необходимая плата за то, чтобы вернуть свое «я», чтобы научиться чувствовать, хотеть, любить и реализовывать себя.
Каждому человеку необходимо обрести уверенность в том, что он может сказать «нет», может быть неудобным, что он имеет право чувствовать и хотеть, право на личное пространство, границы и тело независимо от того, чего хотят или во что верят другие, даже если это родители.
Убегая от кого-то, я заблудилась в здании, где полно людоедов, которые кажутся мне мертвыми. Повсюду, в каждой комнате, в каждом углу – мужчины, скованные цепями. Они рвутся изо всех сил, чтобы напасть на меня, потому что я, единственная, ещё жива здесь. Я в ужасе, потому что знаю: мне не выбраться.
– Вчера посреди вечеринки я вдруг расплакалась и рассказала двоюродному брату об изнасиловании, а сейчас чувствую себя окончательно растерянной. Я не понимаю, зачем рассказала об этом Крису, на данный момент я вообще уже ничего не чувствую кроме стыда, из-за того что теперь Крис знает о случившемся. Разве жертвам насилия не полагается страдать? Что-то со мной не в порядке!
Реакции на психотравматические события могут быть очень разными. В случае Киры эпизоды эмоциональных всплесков без возможности идентифицировать отдельные чувства из-за их экстремальной интенсивности сменяются длительными эпизодами отсутствия ощущений вообще. Моменты, когда кажется, что нет эмоций, человек «отключается» и описывает события, как «происходящие не со мной», – связаны с защитным механизмом психики – диссоциацией. Диссоциация, как реакция на травму, отключает эмоции в момент психической истощенности, а восприятие себя со стороны дает возможность оставаться собранным, оценивать то, что происходит, и реагировать так, как необходимо для выживания.
Окружающих такая реакция может смутить и заставить отказаться от предложения эмоциональной поддержки. Пострадавший, в свою очередь, может чувствовать себя виноватым или думать, что пережитое событие вовсе не было травматичным, ведь он же ничего не чувствует. Хотим особенно подчеркнуть, что «отсутствие эмоций» может указывать на то, что травматическое событие вызвало чрезвычайно интенсивное напряжение, которое психика не была способна выдержать, не прибегнув к экстремальной психической амнезии. На самом деле интенсивность чувств очень высока, но Кира не в силах признать, что эти чувства связаны с изнасилованием. На этой стадии жертве психотравматического события очень нужна помощь.
– Мы с Амандой вернулись к вопросу о желании говорить про изнасилование в те моменты, когда я нахожусь в состоянии алкогольного опьянения. Меня смущает, что я чувствую эмоциональную дистанцию от события. Умом я понимаю, что произошло изнасилование, но эмоционально этого не ощущаю.
Аманда высказала предположение, что разговор с людьми является способом, которым я создаю контакт с эмоциями, в результате чего получаю сочувствие. Не раздумывая, я ответила, что не хочу сострадания, потому что не чувствую, что я его заслужила. Я уверена, что виновата в произошедшем.
Она попыталась меня успокоить, сказав, что я не могу нести полную ответственность за случившееся, потому что не хотела секса, меня взяли силой, но это не заставило меня почувствовать себя лучше, поскольку не меняло того факта, что я находилась в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, а это плохо.
Алкоголь не только уменьшает способность адекватно воспринимать реальность, создавая иллюзию улучшения эмоционального самочувствия, но и размывает психологические границы. Именно по этой причине люди, находящиеся в состоянии алкогольного опьянения, могут делать и говорить то, чего никогда бы не сделали и не сказали в трезвом виде.
Алкоголь является сильным депрессантом. Это значит, что при регулярном, даже в небольших дозах, потреблении алкоголя самочувствие человека понемногу, но существенно ухудшается, зачастую провоцируя эпизоды иррационального стыда и паники, тем самым прокладывая путь к депрессивным состояниям.
– В течение всей консультации я всё чаще смотрела на часы, потому что не могла дождаться её окончания. Я ушла в состоянии транса и опустошения, но, как ни странно, это состояние было приятным. Я наслаждалась им и радовалась, что могу ощущать себя так, а не иначе. Однако постепенно, по мере продвижения к дому, меня охватило сильнейшее чувство тоски. Навалилась тяжесть, ощущение сильного давления под ложечкой. Мне хотелось плакать, потому что внутри как будто что-то взорвалось, но я не могла вытащить наружу ничего. Глаза остались сухими.
Тревога на протяжении всего дня была невыносима, хотелось плакать и кричать что есть силы, только совершенно непонятно, о чем.
К вечеру я стала себе противна. Я ненавидела ту себя, которая слаба и беспомощна.
Глава 5. Признаки жизни – прочь!
Из окон выпрыгивают духи покончивших с собой людей. Кажется, будто льет дождь, только вместо капель падают мертвецы. Это напоминает петлю времени, в которой я застряла, их невозможно остановить, они снова и снова убивают себя, повторяя какой-то ритуал. Я стою на карнизе на втором этаже и вжимаюсь в стекло закрытого окна, чтобы на меня никто не упал. Я слышу, как падающие тела бьются о землю и разваливаются на куски. Внезапно я становлюсь духом женщины, рассказывающей о том, как она умерла. Вокруг моей шеи обвивается проволока и душит меня.
– Тяжесть в груди, одиночество, безразличие, усталость, бессмысленность… Я так устала! Вчера, когда мы обсуждали это с подружкой, я упомянула о самоубийстве как о выходе. Сейчас я пытаюсь вспомнить, но не могу. Не помню, почему и какими словами я это сказала. Сегодня мысль о самоубийстве как о выходе кажется абсурдной.
Если человек, находящийся в кризисе, в депрессии или страдающий от какого-то другого психического заболевания, упоминает о самоубийстве, его слова нужно воспринимать всерьез.
Зачастую отношение самого человека к самоубийству настолько противоречиво, что он отрицает эту мысль сразу же, как только выразит ее словами: «Нет-нет, не бери в голову! Это всего лишь глупые мысли. Не знаю, почему я так сказал».
Человек, который видит в самоубийстве реальный выход из невыносимой ситуации, одновременно испытывает сомнения, стыд и страх. Возможно, он долгое время отрицал свое желание, но он всегда будет искать возможность поговорить с кем-то о своих чувствах и мыслях.
Человек, который начал думать и говорить о самоубийстве, не сможет долго выносить интенсивность своих чувств. Разговор с кем-то, кто умеет слушать и может быть рядом без осуждения, значительно уменьшает эмоциональное напряжение, способствуя таким образом отступлению мыслей о самоубийстве.
Во время разговора о суициде, пожалуйста, воздержитесь от морализаторства, пристыжения, чрезмерного оптимизма и сравнения с другими «у которых все совсем плохо».
Также рекомендации «просто заняться спортом» в данном случае неуместны.
Иначе человек может закрыться в себе и опять останется один с тем ужасом, который заставляет его рассматривать суицид как вариант.
Если вы хотите помочь, ваша задача – выслушать. И самое сложное – это выдержать тяжесть этой темы и интенсивность чувств человека. Возможно, вы можете почувствовать беспомощность и отчаянье – это нормальная реакция на разговор с суицидальным человеком.
После разговора позаботьтесь о себе, возможно даже позвоните специалисту или в кризисный центр для эмоциональной поддержки и информации, что делать дальше.
– Вчера весь день я чувствовала тяжесть на душе, желание плакать и кричать. Так хотелось вытащить всё наружу! Но как это сделать? Что именно представляет собой это самое «всё», которое требует выхода? Я пыталась идентифицировать свои чувства и понять, испытывала ли я нечто похожее когда-либо раньше. Тогда пришло осознание, что именно так я себя чувствовала, когда меня изнасиловали. Психотерапия научила меня всматриваться в себя и определять свои чувства. Правда, полученные знания не очень-то помогают, потому что я не имею ни малейшего представления о том, как справиться с ними.