– Вот-вот, много власти! Так получается, что столько возможностей для злоупотреблений!
– Именно поэтому психологу требуется серьезная подготовка и прохождение серьезной и долгосрочной личной терапии. Она помогает обнаружить и осознать свои самые разные мотивы, в том числе властные, манипулятивные или разрушительные, присвоить их, переработать, научиться отслеживать их возникновение и как-то обходиться с ними, не отыгрывая их на клиентах.
– И кто же добровольно может согласиться на то, чтобы над ним имели столько власти?
– По-вашему, власть над вами – это всегда неприятно? Это всегда угроза, опасность?
– Конечно, ведь неизвестно, что у вас в голове: как вы решите воспользоваться мной, моим доверием, моей слабостью, в конце концов.
– Вам кажется, что я захочу что-то получить от вас? Нечто, что вы не хотели бы мне дать?
– Да кто его знает! Может быть, под вашим влиянием я, например, начну даже хотеть того же, что хотите вы. Начну смотреть на жизнь вашими, а не своими глазами. Вдруг вы повлияете на мои мысли и решения, «прочистите» мне мозг.
– О, это очень понятный страх. Знаете, не раз замечала за собой: приходит ко мне, например, женщина, которую время от времени бьет муж. Хорошо так бьет, сильно, с завидной периодичностью. Какой-то своей частью я вообще не могу понять, почему она терпит это, почему не уходит от него, не спасает себя и своих детей. Хочу ли я, чтобы она все же отстояла себя и ушла, чтобы перестала терпеть насилие, нашла новые отношения, в которых ее будут уважать и любить?
Конечно хочу. Очень. Но если я просто буду ей транслировать и даже навязывать свое желание, знаете, что будет? Она уйдет не от мужа, она уйдет от меня. И правильно сделает.
– Это еще почему?
– Потому что своим навязчивым желанием ее переделать я тоже буду совершать насилие, только не над ее телом, а над ее психикой. Хотя муж-насильник разрушает, конечно, не только тело своей женщины, но и психику тоже. Так вот – я стану подобна ему.
– А что же тогда вам делать?
– Мне придется как-то обходиться с моими желаниями, какими бы праведными и разумными они мне ни казались: нужно будет разбираться с ними, осознавать, переживать собственную злость и беспомощность от невозможности изменить ситуацию так быстро, как мне хочется. Я могу лишь предоставить женщине возможность меняться в своем темпе или не меняться вообще. То есть мне все время приходится отслеживать свои желания в отношении своих клиентов, потому что они всегда есть и всегда будут. И я, безусловно, даже не все из них могу отследить, ведь у меня, как у всех людей, есть то, что я вообще не могу осознать. Но хорошая новость знаете какая?
– Неужели есть и хорошие новости? Пока все, что вы рассказываете, не внушает никакого оптимизма.
– Есть, конечно. Хорошая новость в том, что мало того, что профессиональный психолог всегда совершает работу по осознаванию своих чувств и желаний на своей личной терапии и супервизии, так еще и у клиента работают его собственные защитные механизмы.
– И от чего же они его защищают? От вас?
– В том числе и от меня. От всего, что может угрожать его идентичности, его «Я». И если его жизненный опыт таков, что в тот период, когда его «Я» формировалось, насилие было естественной частью отношений, он может считать его нормой жизни, даже если с других точек зрения такое отношение совсем не норма. Насилие, если встречаешься с ним регулярно и с раннего детства, постепенно становится неотъемлемой частью восприятия себя и близких отношений.
– Так что же – получается, что вы все равно не можете поменять ни эту женщину, ни ее жизнь, потому что она считает ее нормой? А почему она к психологу-то пошла? Многие ведь так и живут себе всю жизнь…
– Вот именно! Она пришла! Это и дает нам какую-то надежду. Ведь это означает, что в ней есть не только та часть, которая привыкла к насилию, адаптировалась к побоям, но и та, которая страдает, ищет выхода, надеется на помощь, готова что-то для этого предпринять. И более того, та часть, которая помогла ей прийти, полагает, что она может что-то изменить в своей жизни, а не просто без конца жаловаться подругам: «Этот козел опять напился и куролесил». То есть у этой женщины есть ощущение: она может творить свою жизнь, влиять на нее, а не просто жертвенно жаловаться на «собачью жизнь» и неудачное замужество.
– Ой, ну вы впадаете в патетику: «Может творить свою жизнь». Фу! «Вы – творец своей жизни. Кузнец своего счастья!» Лозунги. Тривиальщина. Банальность. Вам самой не тошно?
– Тошно, если честно. В психологии много заезженных слов, иногда и не знаешь, как сказать, чтобы саму себя не довести до оскомины. Но как по-другому назвать активную, ответственную позицию в отношении своей жизни? У Ирвина Ялома есть хорошее слово «авторство». Может быть, оно не так патетично или заезженно звучит.
– Ну… так себе, конечно, но хотя бы не так шаблонно. Хотя…
– Вот видите, вашему «Я» свойственна чувствительность к фальши и стереотипам.
– Ну не начинайте… Кстати, а вы реально верите, что человек, как вы говорите, ответственно относящийся к своей жизни, находящийся в активной, а не в жертвенной позиции, живет более счастливо?
04
#психологи научат счастью?
– Безусловно, нет. Активность и счастье, полагаю, вообще никак не связаны между собой, а если и связаны, то отнюдь не линейно. Не думаю, что даже очень активные люди никогда не чувствуют себя жертвами обстоятельств. Ощущать исключительно себя автором своей жизни – чрезвычайно самонадеянно. Не только мы творим, но и нас творят. Природа, погода, гены, гормоны, социальная и политическая ситуация, да мало ли что…
К тому же нас когда-то сотворили родители – мы являемся результатом произвольного смешения их генов. Потом жизнь пропустила нас через шок рождения, предоставила какую-то семейную среду и внешнюю обстановку, в которой мы росли, и вуаля – появился человек, во многом сотворенный внешними силами, но с каждым годом способный увеличивать долю своего участия в творении себя.
– Это все понятно. Вы, кстати, обратили внимание, что вас все время куда-то восторженно заносит? Давайте лучше вернемся к нашему примеру. Вот вы хотите, чтобы эта женщина, которую бьет муж, изменилась, и она тоже хочет поменять свою жизнь. Но возникает много вопросов. Во-первых, если она страдает от побоев, то почему не уходит, зачем ей вообще для этого к психологу ходить? Во-вторых, если уж она пришла к вам, то, наверное, не затем, чтобы вы ей открыли глаза на то, что «терпеть побои нехорошо». И в-третьих, если вы не можете повлиять на клиента так, чтобы он изменился, то зачем тогда вообще это все? Ваша работа в чем тогда заключается?
– Ну, не так просто вырваться из ситуации семейного насилия, даже если страдаешь. У женщин, которые живут в этом много лет, как правило, низкая самооценка, нет веры в свои силы, они запуганы, у них порушено достоинство, они не знают свои права, их не может защитить закон. Некоторые с детства связали «бьет – значит любит», потому что жили в насилии в своей родительской семье и взрослые им внушили, что проявляют эмоциональное или физическое насилие для их же блага, что по-другому никак. Многим просто некуда идти, не на что жить, содержать детей. Некоторые небезосновательно боятся преследования их насильником. И так далее…
Все это непросто, даже если рассматривать проблему только с психологической точки зрения, а там ведь не только она. Ведь еще есть правовая схема, в которой наши женщины и дети не защищены. Есть культуральные особенности: в нашем менталитете, например, насилие не является чем-то «из ряда вон», и часто женщине трудно получить поддержку от своего окружения. И когда так много сомнений, тревог, нет представления о том, как может быть по-другому, когда не хватает опоры – ни внутри, ни снаружи, – то совершить такой смелый и решительный шаг чрезвычайно непросто. Вот за опорой подобные женщины, как правило, и приходят к психологу.
Помимо этого всего, для некоторых мысль о том, что никто не имеет права их бить, – действительно новость, открытие. Многие догадываются об этом, но не знают, насколько разрушительно домашнее насилие действует на психику и личность. Ведь дом – это место, где мы хотим расслабиться, где мы спим, болеем, обнажаемся, хотим чувствовать себя в безопасности. Вступая в брак, мы мечтаем о том, что нас будут любить, уважать, поддерживать и защищать. И если в какой-то момент все переворачивается с ног на голову: внутри вашего дома начинают постоянно «взрываться бомбы» ярости и разрушения, а близкий человек вместо опоры становится угрозой, то что-то и в психике переворачивается тоже. Дом перестает быть укрытием, близкий – тем, кем должен быть. И кем тогда являемся мы, если с нами так можно?
– Вы прям разнервничались, такой длинный текст выдали, эко вас задело!
– Это точно! Не зря же я привела этот пример, тема домашнего насилия и бесправия меня всегда задевает, как и некоторые другие ситуации, о которых рассказывают клиенты. Большинство из этих ситуаций мне знакомы, и я понимаю, почему это так меня задевает. Однако вы наблюдательны.
– Перестаньте. Вы еще не поняли, что ваша лесть на меня не действует?
– Я поняла, что вам не нравится, когда я вас замечаю. Вас устраивают просто разговоры, обмен идеями, так сказать. Ничего личного. Точнее, ничего личного в отношении вас. За мной-то вы постоянно наблюдаете, и вам это нравится, да и поддевать меня, судя по всему, тоже. Но вернемся к вашему «в-третьих». В чем заключается наша работа, если я не могу изменить клиента? Это тоже очень хороший вопрос. Коротко не ответишь. Но можно хотя бы начать отвечать.
05
#от чего и как мы защищаемся?
Наша работа возможна благодаря тому, что клиент имеет психологические защиты: какие-то установки, структуры, модели поведения, которые не позволяют ему сталкиваться с тем, что трудно пережить. Когда-то он именно так приспособился к тому миру, в котором появился, формировался и жил.
– Ну, если человеку что-то трудно было пережить и он от этого защитился, то, значит, ему сейчас хорошо, он в порядке. Зачем тогда ворошить все это, идя к психологу?
– Потому что он защитился от чего-то страшного, что сложно было пережить, но одновременно он защитился и от самой жизни. Защиты спасли его «Я» от разрушения, но при этом создали условия, в которых они же мешают самой жизни.
– Вот сейчас совсем не понял. Мутно все.
– Вернемся к примеру с женщиной, которую бьет муж. Если с детства на нее оказывали психологическое давление и применяли насилие, а она была маленькой и зависела от окружающих ее взрослых, то какая у нее могла быть стратегия выживания? Бороться в ответ?
Бессмысленно. Они больше, сильнее, у взрослых вообще больше власти, и ей от них никуда не деться. И вот она терпит, изучает их поведение и пытается сделать все, чтобы их не злить. Но часто и это не срабатывает, потому что они могут быть непоследовательными и нелогичными в своей агрессии, и, что бы она ни делала, ей достается. Тогда она может, например, отрываться на братьях и сестрах, на одноклассниках. То есть решить для себя: «Ну хорошо, если насилие – это норма, то и я буду бить тех, кого смогу».
А какая-то девочка, наоборот, может принять внутреннее решение: «Меня бьют, и я знаю, как это. Я никогда не буду применять насилие к другим людям» и… просто терпит, стараясь ничего не чувствовать, потому что если только начнет чувствовать всю ту боль, ужас и унижение, то может сойти с ума.
А кто-то может решить: «Если меня бьют и унижают – значит, я это заслужила. Я просто ужасный человек и не должна жить».
Есть даже девочки, которые понимают, что дома с ними обращаются неправильно: они чувствуют, что учителя в школе относятся к ним по-доброму; они видят, что других детей родители любят, что в их семьях царит другая атмосфера. И тогда они приходят к выводу:
«Дело не во мне. Мне нужно просто побыстрее вырасти и сбежать из дома. Заработать побольше денег и больше никогда не позволять себе зависеть от других людей: не доверять, не любить, не чувствовать привязанность и нужду в другом человеке. Зависимость от других – это нескончаемый ад, ведь в таких отношениях может воспроизводиться насилие и унижение, а выбраться из них будет очень трудно».
И у каждой из этих девочек, когда они вырастут и станут взрослыми женщинами, будет своя история, своя система приспособлений и свои последствия такого приспособления. Они выжили, сохранили свое «Я», но какой ценой?
– Ну и что плохого в том, что одна будет бить своих обидчиков, другая терпеть, а третья выберет независимость?
– Наверное, то, что первая будет бить не только обидчиков, но и всех, кто ей показался подозрительным, а иногда просто бить всех подряд, чтобы выразить всю ту ярость, которая в ней накопилась за жизнь. Она, возможно, будет бить своих детей, «наезжать» на одноклассников, друзей, потом на сотрудников и мужа, что вряд ли будет способствовать ее карьере, успеху и благополучию в личной жизни. Ее немотивированная агрессия будет разрушать личные отношения, и каждое последующее отвержение будет вызывать в ней еще бóльшую боль, ярость и ощущение одиночества.
Вторая, продолжая терпеть, может провоцировать еще более яростные вспышки агрессии, потому что насильнику часто так важно встречаться с реакцией своей жертвы, что иногда в глубине души ему даже хочется быть остановленным. Терпение этой женщины будет в результате не освобождать ее от боли, а усиливать ее. И чтобы страдания были выносимыми, она может совсем перестать ощущать себя живой, будет функционировать – и только, но не жить. Потому что жить слишком больно и страшно.
Третья, выбрав независимость и вырвавшись из ада, сначала ощущает себя в полном порядке, даже поначалу будет испытывать эйфорию от свободы, но неспособность и нежелание зависеть приведет ее в итоге к одиночеству, усталости от избыточного контроля и ответственности. Ей захочется быть с кем-то, но как довериться, расслабиться и проявить слабость?
Кстати, мы забыли и о четвертой, которую я тоже приводила в пример. Ту, которая решает, что она ужасная и жить недостойна. У нее все может закончиться серьезной депрессией, саморазрушительным поведением и в итоге явным или неявным суицидом.
Вот так каждую из них защитные механизмы когда-то спасли, позволив пережить сложную ситуацию, но потом те же механизмы стали ограничивать или разрушать. Хотя бы потому, что девочки эти не отдавали себе отчета в том, как и от чего они защищаются, не формулировали, не осознавали, что с ними происходит, и у них не было возможности поменять что-либо в этом.
– То есть если они сформулируют и осознают, как именно они защищались, то… что? Они перестанут защищаться? В этом смысл?
– Смысл чего? Нашей работы? Отчасти – да. Но не в том, чтобы помочь клиенту перестать защищаться, а в том, чтобы помочь ему лучше понять, как он устроен. В том, чтобы восстановить пробелы, выстроить связи, увидеть и признать свою зависимость от прошлого опыта и через это приобрести чуть больше свободы.
– Пробелы? Что еще за пробелы? Зачем их восстанавливать? А что, если я и так хорошо помню все, что со мной было? И с чего вы решили, что я как-то завишу от прошлого опыта? Я взрослый человек, детство давно осталось позади.
– Ну, пробелы не только в памяти, пробелы в связях между тем, что происходило с вами когда-то, и тем, что происходит с вами сейчас; между тем, что вы чувствуете сейчас, и тем, как вы переживали это когда-то; ну и между тем, что когда-то руководило вашими поступками, и тем, что руководит вашими решениями теперь.
– Так. Про пробелы мне ничего не понятно, это все слишком мудрено. Вы сами-то понимаете, что рассказываете?
– До какой-то степени.
– Ну и как вы работаете, если сами не знаете, что делаете?
– О том, что такое работа психолога, почему и как происходят изменения во внутренней и внешней жизни клиента, написаны тысячи книг. И не только представители разных подходов, но и даже психологи или психотерапевты, работающие в одном подходе, видят это по-разному. Потому что многим из нас нужно подобрать слова, формулировки, ви́дение, которое бы стало для нас опорным в работе. Ведь мы имеем дело с хаосом, неопределенностью, непознаваемостью, каковой является психика человека. Я вот тоже часто задаю себе все эти вопросы: как и при каких условиях происходят изменения в жизни и во внутреннем ощущении клиентов? Что помогает происходить прорывам, а что мешает им? Когда психотерапия становится неэффективной?