Когда-то раньше Кирилл предпочитал чай или какао, но его супруга давно и безвозвратно привила ему любовь к зерновому кофе – настоящему итальянскому с прекрасным ароматом и вкусом. Иногда он открывал коробку с зернами, брал одно из них – наиболее крупное подставлял к носу и наслаждался симфонией запахов. Ассоциации уносили его в какие-то далекие страны. Не смотря на то, что кофе был итальянский, Кирилл представлял Бразилию или Аргентину, эти очень далекие от него народы. Возможно, потому что когда-то он с забвением зачитывался романами Коэльо, где главные герои сохраняли мужество и спокойствие в самых невероятных и отчаянных ситуациях, полных мистицизма и опасности. Воспоминания о романах завораживали Кирилла, отвлекали от реальности и переносили куда-то в прошлое, где он беззаботно мог наслаждаться гением бразильского писателя.
«Юля, ты читала Коэльо, Фаулза?»
«Да когда-то читала Коэльо. Но это было очень давно. Еще читала Гарсиа Маркеса с его магическим реализмом. Это увлекательное путешествие в мир фантазий и человеческих судеб».
«Маркеса не читал, но читал Фаулза. Помню его Мантиссу. Это невероятное произведение. Я несколько дней усваивал его содержание. Знаешь, как бывает смысл не сразу открывается, а волнами, такие смысловые афтершоки? Накатывает, сотрясает твое сознание с новой силой после прочтения уже».
«Да, согласна, что-то подобное испытывала. Может это еще связано с нашим состоянием души».
«Писатели или художники говорят, что им для творчества нужно вдохновение. Но это же, самое вдохновение нужно и читателям и зрителям. Иначе не получится глубокого осмысления произведения или картины. Будет поверхностно».
«Ты интересно заметил, я об этом не думала. Мне казалось, что потребитель всегда пассивен».
«Пассивен только обделенный талантом потребитель. А талантливый потребитель, читатель, созерцатель всегда активен и усваивает работу целиком без остатка».
«Давай, наконец, посмотрим новости, может что-то важное скажут». Кирилл включил телевизор, хотя делал это без всякого удовольствия. Особенно его раздражали электронные звонки на телефон с расспросами о том, какой канал он смотрит.
В новостях Кирилл все больше и больше узнавал негативного, в социальных сетях поднимали свои головы экстремисты, садисты и просто агрессивно-настроенные люди. Агрессии точно стало намного больше, чем раньше, из-за этого он переживал. Кирилл прочитал странную новость, которая его поразила – одна известная певица снялась в скандальной киноленте, организованной на деньги американских спонсоров. И хотя Кирилл, сам лично не смотрел такие фильмы, но чутье подсказывало – то, что, снимают американцы про нашу страну, является плохо состряпанной фальшивкой.
Читая содержание киноленты и споры в сети, Кирилл понял, что как и раньше нападкам подвергалась история его страны, судьбы людей. На костях устроили свои пляски производители дешевого массового кино. И здесь Кирилл снова вспомнил о том, что согревало его души последние недели – важное событие, которое должно было произойти и которого он ждал, казалось ему отсрочилось во времени.
Доброе утро! – отозвалось в коридоре. Кирилл обернулся и увидел, супругу, которая потягивалась спросонья и бегущего навстречу к отцу малыша. Его кудри еще больше накрутились во сне и Кирилл, предвещая утреннее расчесывание, поморщился. Когда малыш кричал и плакал от попыток расчесать его, Кирилл сам испытывал дискомфорт и страдания, словно это его подвергали мукам инквизиции. В такие моменты он вспоминал «Молот ведьм», где описывались жестокие наказания в Средние века и ему становилось легче, поскольку он понимал, что человек может выдержать куда более невыносимые страдания, чем «поглаживание» гребешком по голове.
Как спалось? – спросил Кирилл
Очень даже неплохо – ответила Юля. Последнее время она совсем приуныла. Заточение и ограниченные походы в магазин ее совсем одолели. Да и как сохранить самообладание в такой ситуации, если все развлечения, даже прогулка в парке – все под запретом. Это было мучительно больно осознавать. Юлия даже в этой ситуации стала завидовать гастарбайтерам, которые свободно перемещались по столице, с них не требовали паспорта и электронные пропуска. Тем временем она как безработная домохозяйка, за которую не могли поручиться работодатели, могла рассчитывать лишь на быстрый визит в магазин и аптеку, что разрешалось действующими предписаниями. Она видела, как Кирилл пытается разнообразить ее жизнь, но старалась не выступать без причин, ведь понимала, что ему трудно в эти дни, как и всем людям, которые были в смятении и непонимании. Кирилл особенно остро реагировал на просьбы жены, ведь ее работа по дому возросла. Пустые слова и обещания не были репертуаром Кирилла в выражении любви, безмолвно делами и заботой он доказывал свою преданность и заботу.
Прогулка с ребенком была огромным испытанием для Кирилла, он переживал за супругу и сына, часто отговаривал, но понимая необходимость свежего воздуха для детского организма, быстро уступал в споре жене. Он занимал свой пост с военным биноклем и контролировал «горизонт событий». В случае появления наряда полиции, он немедленно должен дать условный сигнал. Все это ему напоминало военно-исторические фильмы, где советские партизаны и разведчики в тылу врага вели опасную игру. Подвергая себя огромной опасности, они совершали колоссальный подвиг. Удивительно, раздумывал Кирилл, но почему это демократы всегда ругают его народ, третируют и обвиняют в раболепии и подчинении. Советский народ – один из немногих в Европе, кто сражался за свою свободу и принял вызов фашистов. Все европейские народы за исключением некоторых пассионариев, отказались от свободы, выбрав жизнь при фашистской оккупации. Да, а что это уже за жизнь? – вздрогнул Кирилл. Это не жизнь, это существование. Поэтому наш народ – самый свободный в этом мире, по крайней мере, в годы войны он не словами, а делом доказал это. Показал пример другим народам, как нужно бороться за свою свободу с извергами и палачами. Приближался день Победы…
Кирилл постоянно вспоминал интервью известного тележурналиста, который оказался госпитализированным в одну из местных больниц с подозрением на заболевание легких. Кириллу особенно запомнилось описание холодных стен больницы и бездушных дезинфекторов, которые зачем-то по словам журналиста, разбудили всех в пять утра как в карцере, выпроводили в коридор и стали поливать хлоркой. Журналист рассказывал про дедушку с катетером в общей палате, который особенно мучительно переживал эту ситуацию. Зачем это нужно было делать в пять утра, журналист не понимал, как и Кирилл всей этой медицинской логики. Ему приходилось встречаться с разными врачами. Одни были заботливыми и обходительными, верно исполняли взятую клятву. Но были и те, кто не стеснялся брать с несчастных больных деньги, шантажировать, пугать их. Да, к сожалению, врачи – часть общества и если общество тяжело больно, то и врачи тоже. Кирилл рассуждал не про вирус, он рассуждал про моральные пороки современного общества.
После игры с ребенком и влажной уборки Кирилл снова взглянул в ленту интернета, где значился перенос, не то временная отмена празднования девятого мая. Для Кирилла, как и для большинства разумных людей это был священный праздник. Хотя Кириллу, откровенно говоря, не совсем нравились эта религиозная процессия с фотографиями покойных ветеранов, она ему напоминала древние языческие культы. Тем не менее, он давно приготовил фотографии своих дедов и водрузил их на холсты, которые использовал для рисования. Отмена Победы Кирилл воспринял с большей горечью. Какой-то невероятный символизм происходит! – размышлял он. Если мы не празднуем победу, что же тогда мы будем праздновать? Неужели поражение?
Фотография фронтовика и боевого офицера, деда Кирилла, наклеенная на лист картона – стояла мрачно в углу, погружаясь в тень самоизоляции. Какое-то чувство стыда накрыло Кирилла, ему было неприятно от того, что он не мог изменить ситуацию и совестно перед дедами, которые в свое время не испугались и не отсиживались в карантине при эпидемии фашизма, а он трусливо сидит.
Солнце быстро опускалось за горизонт, и очередной мрачный день подходил к завершению.
Глава 4. В диалогах о Боге.
Наступал восемьдесят седьмой день карантина, который объявили местные власти. Улица отдавала холодным пронзительным ветром с дождем. Даже если бы прогулки были разрешены, Кирилл бы точно никуда не пошёл. Погода, своим зловещим видом несла знамение – печать страха и отчаяния. Все парки, скверы и детские площадки были опечатаны и огорожены. На них висели отторгающие надписи и фантастические коллажи страшного вируса с латинским названием и порядковым номером. Такое впечатление, что в своих подвальных лабораториях «шаманы» в белых халатах в микроскопы фотографировали главного «убийцу», а потом развешивали его «лицо» по всему городу.
Накануне этого дня, Кирилл долго обсуждал с Юлей как могут отменить верующим людям их священное право и последнюю юдоль – походы в храмы и церкви. Хотя Кирилл не соответствовал статусу последней моде – быть верующим, он, тем не менее, глубоко им сочувствовал. В прессе вылезла демоническая сила, с экранов доносились проклятия всем, кто нарушит «священную Самоизоляцию». Кириллу вдруг показалось, что светлый праздник Пасхи подменили каким-то инфернальным сатанинским культом-торжеством самообречения на одиночество, на духовную нищету.
Кирилл позвонил своему коллеге по работе, необходимо было уточнить задание, которое прислали на почту. В разговоре речь зашла о религиозном празднике, куличах. Максим относительно недавно влился в рабочий коллектив и у Кирилла уже сложилось о нем некоторое представление. Характерной чертой Максима был его «воинствующий атеизм» как сперва, показалось Кириллу. Но воинствующий атеизм на самом деле был чем-то добрым и советским, означающим, прежде всего, веру в добродетель науки, а не религию. В новых условиях это явление отражалось иначе. На все религиозные праздники Максим с регулярным ехидством присылал в общий чат группы издевательские шутки над верующими, над их святынями, каждый раз унижая их и подчеркивая скудоумие. Взрослые и мудрые люди, никак не реагировали на эту бестактность. За всю свою жизнь они видели много таких «Максимов» и реагировать теперь на склоне лет, им не было никакой нужды, они, видимо, пропускали эти высмеивания как назойливый писк комара.
Атеизм, по мнению Кирилла, не должен выражаться в обидных высказываниях, в злых надругательствах и оскорблениях. Создавалось впечатление, что Максима в детстве кто-то очень сильно обидел. Этот кто-то наверняка имел отношение к церкви и религии.
«Представляешь, начал Максим – после очередного сборища в храме, заболели еще двадцать человек!». Максим был вне себя от ярости. Кириллу казалось, что новость о распространении заразы среди верующих даже нравится Максиму. А это фарисейская забота, якобы об их здоровье подчеркивала особенное лицемерие говорящего.
Но, подожди, откуда тебе знать, что именно поход в храм – стал причиной инфекции? – вдруг парировал Кирилл. Я читал, что самовнушение дает эффект плацебо. Это когда человек уверен, что нет опасности, отсюда отсутствие страха и стресса, высокий уровень иммунитета и инфекция не попадает – продолжал он.
«Это и так понятно!», – почти кричал с каким-то возвышенным чувством в голосе Максим.
«Где скопление людей, там и будет зараза. Моя мать, врач и она говорит, что смертность высокая, что всюду врут и занижают цифры»! – с надрывом в голосе сказал Максим.
«А что же тогда ты молчишь про метро? Где не так давно создали огромную очередь на пропуск через турникеты?» – заметил Кирилл.
Максим замялся, начал что-то бессвязное говорить, ведь его увели от цели, от главной мишени – чувства верующих людей. На этом разговор быстро скомкался и Кирилл, решительно попрощавшись, повесил трубку.
«Добро пожаловать к праздничному столу – доносилось с кухни». Юля вместе с сыном Гришей сидели за праздничным пасхальным столом. В центре стояла самодельно-испеченный Пасхальный кулич. Он был красивым, ярким, от него веяло каким-то свечением и благоуханием.
Это ты сама испекла? – спросил Кирилл у супруги.
Конечно – ответила Юля. И действительно, Кириллу стало вдруг не по себе, его супруга была мастерицей на все руки. Даже если бы магазины закрыли все, с ней бы он не пропал. Кирилл любил Юлию безусловно, но эти ее качества домохозяйки и заботливой материли только усиливали чувства Кирилла. Бессознательно любовь от матери постепенно переходит на замещающий ее субъект и сила этой любви будет целиком зависеть от способности девушки копировать мать. Все мужчины испытывают подобную психологическую дилемму, но Кирилл один из немногих, не только испытывал, но и осознавал ее как объективную реальность.
Во время трапезы, Кирилл вдруг вспомнил свое детство во время празднования Пасхи. Он не понимал, почему современные демократы и политики так ненавидят все Советское, почему они искажают факты о якобы имевшем месте унижения верующих в советские времена. Ведь тогда, во время этого праздника храмы ни разу не закрывали. То время Кирилл вспоминал с трепетом, заранее с ребятами они готовили ведра, большие ведра. Ходили в своем и соседнем районах с самого раннего утра. Казалось сам Иисус их поднимал, чтобы благословить на пасхальный поход. Тогда Кирилл не воспринимал этот праздник как религиозный, он для него был светский, жизнеутверждающий, приспособленный к советскому быту, как скажем новый год. Собирательство разноцветных пасхальных яиц было для ребят тогда неким соревнованием, им с радостью открывали двери и на призыв «Христос Воскрес» давались конфеты, куличи и разноцветные яйца – все атрибуты этого дня.
«Как замечательно, что это время мы проводим всей семьей» – восхищалась Юля. Она старалась взбодрить себя и Кирилла и найти нечто положительное в этом стечении обстоятельств.
«Несомненно, это так!» – подыгрывал ей Кирилл. Светлый праздник Пасхи скоро тоже будет «цифровым» думал Кирилл. Это социальное разобщение всех усадит за индивидуальными компьютерами с иконой и молитвой – с негодованием думал Кирилл.
Раздумье про бога утешало Кирилла, оно создавало иллюзию быстрого воплощения в жизнь его навязчивой мечты, которую он торопливо подгонял последние недели.
После завтрака Кирилл посмотрел выступление очередного светского «философа- проповедника». В эти дни он популяризовал идеи Хайдеггера и Ницше. Призывал переформатировать религию, отказаться от церквей и создавать общины, где каждый бы был занят своим хозяйством. В современное время Кириллу казалось, что этот горе-философ с жиденькой и неухоженной бороденкой, несет какую-то чепуху. С пыльных полок достал «философский хлам» вдохновителей гитлеровцев и неуклюже вдыхает жизнь в эти мертвые афоризмы. Этот философ на своем популярном канале возвышал гордыню, кичась миллионными подписками с надменностью какого-то «попа», заявлял о своей электронной пастве, поучал ее. Кириллу казалось, что в эти дни настало время каких-то фриков, что это разверзлись небеса и сам Сатана вещает их голосом.
Конец ознакомительного фрагмента.