Использование рамок искусств
Однако сами искусства также задают рамки. Искусства могут быть использованы как контейнер для терапевтического материала, помогая встретить действительную реальность в атмосфере безопасности, не путая роли и образы с их исполнителями. Рамки защищают игру от смешивания с буквальной реальностью и дают нам разрешение исследовать глубокие истоки образов и выражать сложные чувства и переживания.
Более того, следуя теории «кристаллизации», терапевт сам может накладывать ограничения и создавать рамки в процессе формообразования, и эти рамки будут только помогать клиенту оформить свое внутреннее содержание, выразить то, что должно быть выражено. Такими рамками могут быть ограничения в выборе материала, например, рисовать только углем на бумаге, или в движении использовать только ходьбу и остановку как выразительные средства. Однако, по словам Паоло Книлла, для сохранения любопытства в клиенте и в пространстве исследования должно быть предложено более чем одно направление.
Сам Паоло Книлл в книге «Искусство решать проблемы» (Eberhart, Knill, 2010) вводит следующие правила для установления рамок, способствующих эффективному нахождению образа:
♦ Материал, инструменты и модальность должны быть доступны для клиента и хорошо знакомы терапевту или консультанту.
♦ Организация: скорее простая, чем сложная, но при этом использование необычных направлений исследования.
♦ Четко выделенные временные и пространственные рамки работы.
♦ Форма, предложенная терапевтом, скорее простая, чем сложная.
Этот принцип создания формы в подходе Паоло Книлла звучит как «Less is more», или «Лучше меньше». По словам Паоло Книлла, «он базируется на опыте того, что “меньшее” в поле игры или формообразования дает больше открытий и глубины, чем некое “большее”».
Примеры рамок (Knill, Barba, Fuchs, 1993):
♦ холст для художника;
♦ сцена для танцора;
♦ декорации, маски и костюмы в театре;
♦ игра «как будто» или «понарошку»;
♦ «замораживание» и «стулья» в драматерапии;
♦ рифма в поэзии и обороты в прозе;
♦ паузы и темп в музыке;
♦ особенное время и место встречи.
Доверие образам, «голос третьего»
По сути, все экспрессивные искусства имеют дело с поиском формы. Иногда это поиск формы для внутреннего содержания и выражение его вовне, которое, в свою очередь, как-то формирует нас самих: по словам Стивена Левайна, то, как мы преобразуем или формируем мир, отражает то, как мы формируем себя.
Мы можем предложить клиентам начать лепить что-то из невидимой глины, и тогда терапевт может задать такие вопросы: «Какие движения вы сейчас совершаете, как вы формируете это невидимое, что вы с ним делаете?» В ответ рождаются разные образы – «я глажу кота», «я создаю безопасное пространство», «я прорубаю проход», «я скручиваю хаос». Это пример того, как только руки и воображение участвуют в создании формы. Важно то, что мы не предлагаем клиенту сразу придумать способ своего формирования пространства, а просим начать делать движения руками и найти форму и слова для тех движений, которые начинают проявляться. Так мы плавно вплываем на территорию поэзиса, нам открываются невидимые, незнакомые аспекты нас. И здесь очень важной становится способность доверять появляющимся образам и формам.
Доверие появляющемуся, приветствие появляющегося в игре, в новой форме – очень важный процесс. «Художники знакомы с парадоксом взаимодействия между активным формированием и подчинением руководству являющейся нам формы» (Knill, Barba, Fuchs, 19 93). Так, появившийся в спонтанной игре и творчестве образ становится неким важным, имеющим голос «третьим», к нему нужно прислушаться, с ним можно попробовать повзаимодействовать.
Важно, что в процессе работы мы взаимодействуем с материалом, с пространством, и они также влияют на появляющееся произведение. Иногда таким образом проявляется некое «третье» – что-то новое, что мы не планировали, но что является важным добавлением, расширяющим наш взгляд на создающуюся форму и на нас самих.
Краски, глина, бумага – помощники и друзья, фасилитаторы и супервизоры. Арт-материалы принимают и бережно хранят чувства и мысли, настраивают на работу, помогают сосредоточиться и успокаивают, помогают найти форму. Кроме того, они могут помочь установить контакт с терапевтом, прояснить запрос, отреагировать чувства и эмоции, стать эффективным контейнером для чувств.
И, наверное, самое важное – появившуюся форму можно трансформировать. А, изменяя форму, мы меняем себя и мир вокруг. Иногда я говорю, что, внося изменения в созданные нами рисунок, скульптуру, танец, невидимое пространство или музыкальное произведение, мы меняем нашу жизнь. По-другому посмотреть на созданное произведение помогают интермодальные переходы.
И часто в конце концов появляется некая завершенная форма, взаимодействие с которой тоже помогает клиенту как бы подтверждать изменения, происходившие с ним во время работы. Я не настаиваю на создании готовых или завершенных арт-форм, но часто, особенно на группах, я побуждаю участников заканчивать свои произведения и «экспонировать» их на завершающей выставке.
Сам процесс подготовки картины к выставке – ее оформление в рамку – становится важным и терапевтичным процессом, предполагает заботу и дополнительное внимание к произведению. Это вызов для автора: представить свою работу на выставке – как заявить о себе. К тому же выставка и картины, представленные на ней, являются визуальным посланием всем, кто ее видит. Например, таким посланием является наша ежегодная студенческая выставка в стенах МГППУ. Таким посланием были выставки работ душевнобольных в стенах психиатрической клиники, где я работала, и для многих авторов это оказалось новым опытом, по-разному, но позитивно влиявшим на них.
Рис. 4.3. Выставка работ студентов программы в стенах МГППУ
Завершенное произведение становится ресурсным объектом, клиент обычно забирает его домой, и диалог с ним продолжается и дальше. На группе или в индивидуальной терапии могут изготавливаться предметы, которые потом будут использоваться в домашних ритуалах. Например, стих может стать мантрой. Чаша, созданная на занятиях, становится оберегом, защитным предметом, предметом силы.
Игра, импровизация и спонтанность
В интермодальной терапии искусство часто называют «дисциплинированной агрессией» или «дисциплинированной игрой» (Knill, Barba, Fuchs, 1993). Для того чтобы отпустить и трансформировать агрессию, ее нужно испытать. Клиент, придающий форму психическому материалу, используя творческий акт, выражает и вступает в контакт с волнующей его темой; это переживание становится его действительной реальностью, и ему уже не нужно буквально осуществлять эти действия. Деструкция (слепая агрессия и уничтожение) отличается от деструктурализации (творческой трансформации). И иногда, именно переводя деструктивную агрессию в «дисциплинированную агрессию» на территории искусства, мы обращаемся к деструктурализации и возможности найти форму для выражения, безопасного отреагирования и трансформации деструктивных чувств и переживаний.
Искусства являются прекрасным контейнером для работы с сильными переживаниями. Образы сами по себе невинны. Они не плохие и не хорошие. Только внутреннее отношение автора этого образа наделяет его теми или иными качествами, окрашивает его эмоционально. В восприятии образа важна субъективная, «действительная» реальность клиента. «Образы не могут быть разрушительными или плохими; действительная реальность определяет, будут ли образы восприниматься с болью, огорчением или отчаянием» (Knill, Barba, Fuchs, 1993).
Возможность выразить чувства, облеченные в образ, проиграть их на территории любого искусства приводит к чувству освобождения, это своего рода катарсис, который может испытывать клиент в процессе работы. И арт-материалы позволяют проявлять агрессивные или разрушительные чувства. Глину можно рвать и бросать, бумагу можно рвать или резать ножницами. И даже из клочков порванной бумаги можно создать новое произведение, по-другому структурировав арт-материал, а значит, и часть своего внутреннего мира. Психологи, социологи, физиологи давно пытаются объяснить феномен игры как в детском, так и во взрослом возрасте. Все исследователи сходятся во мнении, что игра совершается без некоей биологической целесообразности.
Важными составляющими игры являются символические действия с символическими предметами, замещающими реальные. «Инобытие и тайна игры вместе наглядно выражаются в переодевании. Здесь достигает законченности “необычность” игры. Переодеваясь или надевая маску, человек играет другое существо. Он и есть это “другое существо”! Детский испуг, бурный восторг, священный ритуал и мистическое претворение неразлучно сопутствуют всему, что есть маска и переодевание» (Хейзинга, 1997). Игра может быть связана с переодеванием или нет, но, так или иначе, она переносит нас в иную, воображаемую реальность, где действия с символическими предметами также становятся значимыми. Например, можно изображать скрипку и игру на скрипке, просто прижимая к подбородку палочку и водя по ней другой палочкой как смычком.
Д.В. Винникотт определяет специфику игры, выделяя «Play-игру» и «Game-игру». Первую отличает отсутствие правил, они могут создаваться и меняться в процессе, главное – быть в потоке действа. Вторая связана с игрой по правилам, с навыковыми функциями, с возможностью удерживаться в рамках правил, эта игра имеет цель, в отличие от Play-игры, которая нацелена на процесс, а не на результат. В нашем ориентированном на достижение и результат обществе человек, взрослея, практически изолируется от возможности получать удовольствие и наполняться силами в спонтанной игре. И именно пространство интермодальной терапии экспрессивными искусствами предлагает возможность безоценочного творчества и игры, направленной на процесс, а не на результат, что пробуждает внутреннего творца, ведь творчество и игра часто рождаются из одного и того же корня.
И в то же время различные искусства предлагают определенные рамки, и возможность вписать спонтанную игру в эти рамки дисциплинирует игру, делает ее более целенаправленной, развивает ее. Свободная игра с материалом приводит к рождению большого количества творческой энергии, которая может стать целительной и трансформационной.
Я много раз наблюдала взрослых людей, получающих удовольствие от процесса совместной игры, спонтанного и незапланированного: их лица розовеют, появляются улыбки, уровень энергии повышается. Они отмечают, что нечто подобное испытывали, будучи детьми, – то самое ощущение более плотного и насыщенного времени, осознанности как пребывания «здесь и сейчас», внимания к происходящему в данный момент. Например, я могу дать задание группе взрослых поиграть с одним листом бумаги вместе. Каждый начинает совершать какие-то действия с листком, прислушиваясь и присматриваясь, согласуя свои действия, свои внутренние импульсы с действиями других участников, предлагая и повторяя, стремясь или не стремясь к созданию общей формы. Для кого-то это процесс легкий и захватывающий, кого-то он повергает в панику. Спонтанная игра учит нас многому, учит нас быть гибкими, творческими, приветствовать появляющееся, интегрировать различные части психики.
Еще одним важным аспектом детской игры является освоение ролей, но то же самое важно и для взрослых, у которых появляется возможность в игровом пространстве разыграть разные периоды жизни, роли, аспекты самого себя и даже мироздания. «По выражению Лео Фробениуса, “человечество разыгрывает порядок вещей в природе так, как оно этот порядок воспринимает”» (Хейзинга, 1997). Если мы вспомним культовые мистерии и священные праздники и обряды многих культур, связанные со сменой времен года, сменой дня и ночи, то заметим, что человечество разыгрывает весь порядок бытия в священной игре.
Игра, спонтанность и доверие – важные понятия для терапевта. Сессия – то совместный танец терапевта и клиента, иногда в буквальном смысле слова. Это особое состояние сознания и прежде всего диалог в особом едином пространстве. Это настоящее серьезное, захватывающее путешествие, где по пути может встретиться все что угодно – боль, ненависть, счастье, сомнения, радость. «Игра и импровизация» – вот те слова, которые часто отражают дух групповой и индивидуальной работы. Спонтанность и умение отпускать настолько же важны в интермодальной терапии, как и умение применять правильные техники в правильный момент.
Для того чтобы создать атмосферу игры и спонтанности, стимулирующую воображение клиента и поощряющую его креативность, необходимы:
♦ безоценочная атмосфера;
♦ нацеленность на процесс, а не на результат;
♦ отношение к происходящему «как будто» или «понарошку»;
♦ присутствие в моменте, пребывание «здесь и сейчас»;
♦ кругообразность и повторение – имеется в виду то, что, если игра закончена, она может начаться сначала, так как цель игры – в самой игре;
♦ ритуалы вхождения в игру и снятия ролей (Knill, Barba, Fuchs, 1993).
Терапия искусствами в сочетании с игровой терапией помогает детям и взрослым выразить, отпустить и трансформировать травматические переживания, освобождает от жесткости, которую травма создала в подсознании. Искусство становится переходным объектом, созданным клиентом и терапевтом. Задача терапевта искусствами – мобилизовать, расширить, углубить и освободить воображение клиентов, чтобы игра стала спонтанной и свободной, поддержать клиента в его творческом процессе восстановления себя.
Импровизация и спонтанность дают человеку возможность непосредственно наблюдать проявления связки «сознания – тела», которая, как известно, функционирует как поток, живое непрекращающееся движение, где один образ, мысль, ощущение, чувство, движение сознания влечет за собой другие.
Доверие самоисцеляющим способностям психики
Так же как в свободной игре ребенок бессознательно проигрывает беспокоящее его напряжение, так же как сны являются целебными снадобьями и смазывают, сглаживают своими тихими чарами впечатления дня, так и свободное творчество залечивает раны и, обращаясь к ресурсной части души, приводит тело и сознание к состоянию большей целостности и живости. На этом основана и гуманистическая философия Карла Роджерса. Практики интермодальной терапии разделяют ее положение о том, что каждый человек творческий по своей природе и что творчество и искусство пробуждают самоисцеляющие силы души. Нам известны истории о художниках, которые занимались гармонизацией своей психики, поддержанием своего психического здоровья и даже лечением с помощью личного творчества и взаимодействия с созданными ими образами (Ноймар, 1997).
«Творческий процесс сам по себе целителен. Несмотря на то, что продукт творческого выражения приносит человеку важные и полезные для понимания сообщения, сам процесс создания глубоко трансформативен» (Роджерс, 2015).
Принцип доверия самоисцеляющим способностям психики исходит из концепции саморазворачивающегося потока сознания, который, меняя направление, течет в зону наибольшего эмоционального напряжения, или заряженности. Вспомним, к примеру, метод свободных ассоциаций, который является наиболее распространенным способом работы в психоанализе, или эксперименты ранних интроспекционистов, а также современных исследователей сознания, представителей нарративной психологии и психотерапии, писателей (Д. Эпстона, Дж. Джойса), наблюдавших свой поток сознания. В интермодальной терапии применяется тот же принцип – так же как дерево, получившее рану на своей коре, мобилизует внутренние процессы и со временем залечивает рану, направляя внутренние токи и соки в сторону пореза, так и в терапии при создании атмосферы поддержки и принятия поток сознания начинает течь в сторону исцеления.
Проведем простой эксперимент – попробуйте выбрать любое слово и построить от него цепочку ассоциаций из пяти слов. Например, «птица – полет, дерево, тутовое дерево, дача». Примерно через пять слов вы придете к эмоционально насыщенному для вас слову или переживанию, выраженному и упакованному в конечном слове. На этом свойстве психики основаны многие, если не все, психотерапевтические техники и приемы, например, метод свободных ассоциаций, работа с метафорическими картами, различные проективные методы, трансформационные игры и т. д. То же происходит и в свободном творчестве, терапия экспрессивными искусствами, по выражению П. Книлла, это «игровая терапия для взрослых».