3. Желание быть убитым. Может проявляться в провокации разнообразных ситуаций, представляющих опасность для жизни.
Таким образом, при одновременном появлении трех желаний суицид неотвратим.
Разная представленность их во времени вызывает менее серьезные последствия.
В целом представители психоаналитического направления относятся к самоубийству как к проявлению болезненных механизмов и в значительно меньшей мере рассматривают его в социальном аспекте. В связи с этим следует подчеркнуть, что современные психологи и психиатры, не придерживающиеся психоаналитических взглядов, придают большое значение в развитии суицидного поведения психическим и невротическим нарушениям.
Очевидно, проблема суицидного поведения достаточно сложна и не может быть во всех случаях объяснена с точки зрения одного из названных подходов, так как в ней участвуют и социальные, и личностные, и культуральные факторы. К их числу относятся: способ восприятия окружающих людей, ситуаций, собственных проблем; особенности мотиваций; система жизненных ценностей; жизненный опыт; характер воспитания; способы преодоления трудностей и многое другое.
Б. Беттельгейм (B. Bettelheim) придавал большое значение осторожности в анализе суицидальности и подчеркивал стремление понять, что выражает внешнее действие. В 1990 году автор опубликовал работу «Как я учился психоанализу». В ней он описывает встречу с психотическим ребенком, которого в течение двух лет лечила его жена. На протяжении всего курса лечения мальчик вел себя неадекватно. Его излюбленным способом поведения являлся следующий: он отрезал ножницами, которые всегда носил с собой, колючки от кактусов, засовывал их в рот и жевал. Часто это сопровождалось появлением крови и боли. Мальчик игнорировал эту боль. Наблюдая за поведением пациента в течение двух лет, Б. Беттельгейм заметил, что его это раздражает. Однажды, повинуясь внутреннему импульсу, он не сдержался и спросил: «Слушай, сколько я тебя вижу, ты всегда жуешь этот кактус. Зачем ты вообще сюда приходишь?» Доселе молчаливый мальчик напрягся, внимательно посмотрел на него и сказал: «Что значат эти два года по сравнению с вечностью?» Б. Беттельгейма поразил его ответ и он понял, что за этими действиями скрывается какой-то смысл. Поведение мальчика не является нелепым, за ним скрывается определенное психологическое содержание. Возникла мысль, что его раздражение по отношению к маленькому пациенту отражало не просто то, что происходило с мальчиком, а то, что он сам, несмотря на собственную длительную психотерапию, до сих пор не мог решить свои проблемы. В следующий момент он понял, что смысл кровотечения ассоциируется у ребенка со стремлением продемонстрировать свою полноценность и способность переживать ряд состояний, которые свойственны лицам другого пола. Мальчик стремился показать, что может контролировать боль во время кровотечения и прекрасно справляться с этим состоянием, не нуждаясь в посторонней помощи. Самоповреждение служило проявлением умения контролировать себя, реализуя возможности, которые выходят за пределы присущих своему полу функций.
К. Г. Юнг описывал бессознательное желание человека к духовному росту, которое может явиться причиной суицида в случае актуализации архетипа коллективного бессознательного.
К. Хорни считала причиной суицида базисную тревогу как причину невротического конфликта, возникающего в результате нарушения взаимоотношений личности с ее окружением.
Г. С. Салливэн описывал суицид с позиции теории межличностного общения. Автор указывал на наличие у личности «Я-хорошего», «Я-плохого» и «не-Я». Последний появляется при утрате Эго-идентичности, например, при суицидальной ситуации и психопатологии (Ц. П. Короленко, Н. В. Дмитриева, 2014, 2016). Кризисы идентичности протекают на фоне самоощущения в образе «плохого Я» как источника дискомфорта. При этом трансформация «плохого Я» в «не-Я» с помощью суицида иногда может стать единственным способом разрешения конфликта.
Р. Мэй и К. Роджерс считали причиной суицида невыносимые эмоциональные переживания (в том числе тревогу).
В. Франкл полагал, что поскольку самоубийство противоположно идее концепции о смысле жизни, человек боится не смерти, а жизни.
В рамках мимотической теории самоубийства объясняются «противоречием интересов» биологических репликаторов (генов) и культуральных влияний. Индивидуум, совершающий суицид, не способен в дальнейшем измерении передавать свои гены. Иногда это объясняется фразой «Я жертвую собой ради других, близких себе людей». Однако такое поведение часто является бесцельным.
Объясняется это тем, что комплексы мимов, ответственные за самоубийство, действуют по «самопринуждению», хотя это и не полезно для генотипа индивидуума, который подвергается уничтожению. Таким образом объясняются некоторые формы суицидального поведения, приковывающие к себе внимание средств массовой информации (например, прыжки с небоскребов), поскольку некоторые самоубийственные мимы могут таким образом реплицироваться дальше. Лица, «зараженные» мимами самоубийства, являются «мимоидами», для которых сохранение собственной жизни и забота о своем потомстве не имеет значения.
Термин «мимоид» – это неологизм, определяющий лиц, захваченных мимами до такой степени, что их собственное выживание оказывается под вопросом. Сам термин «мим» происходит от древнегреческого слова «имитатор» или «претендент».
В книге Р. Докинза «Эгоистичный ген» (Dawkins R. The Selfish Gene. 1976) использовал термин «мим» для описания фактора трансмиссии (передачи) человеческой культуры по аналогии с генной передачей, считая, что такой процесс репликации также происходит в культуре, хотя и в несколько другом смысле. Р. Докинз утверждал, что мим является находящейся в мозгу единицей информации и мутирующим репликатором в культуральной эволюции. Мим может оказывать влияние на окружающий мир, являясь причинным фактором, действие которого может распространяться.
С. Блэкмар (S. Blackmore, 2002) также подтверждает определение мима как всего того, что копируется одним человеком от другого, касается ли это привычек, навыков, песен, рассказов или любой другой информации. Мимы копируются посредством имитации, обучения и других методов. Копии несовершенны. Мимы копируются с вариациями. Более того, они конкурируют за пространство в нашей памяти и за шанс быть копированными снова. Только некоторые из существующих вариантов могут выжить. Комбинация этих трех компонентов (копий, вариантов, конкуренции за выживание) формируют условия для эволюции.
К. Джемисон (К. Jamison) [165] на основании большого опыта изучения самоубийств пришла к заключению, что наше понимание психологических факторов, приводящих к самоубийству, очень ограничено, так как свершившееся нельзя повернуть назад, «как бы мы ни старались восстановить психологический мир суицидента, всякое понимание косвенно и недостаточно; приватность психики является непроницаемым барьером». Каждый суицидент имеет свою, вескую причину для самоубийства или, по крайней мере, так кажется тем, кто совершает этот акт. Большинство суицидентов объективно имело существенные основания для того, чтобы остаться в живых, что значительно усложняет психологический анализ этих случаев. Наиболее важные мотивы, вызвавшие самоубийства, нередко оказываются нераскрытыми, они относятся к внутреннему миру, запутанному, блуждающему, противоречивому, находящемуся вне поля зрения других [36].
Тем не менее, самоубийство не является исключительно приватным идиосинкратическим, полностью непредсказуемым актом. Существуют методы, помогающие понять психологические корни самоубийства, и, хотя эти методы не гарантируют полной ясности, они все же что-то объясняют.
В различных психологических теориях содержится своя концепция о психологических факторах риска совершения самоубийства.
Факторы риска суицида
П. Делани (P. Delaney) [97] обращает внимание не только на то, что суицид является серьезной социальной проблемой, в связи с нарастающим числом случаев, но и на тот факт, что суицид часто расценивается как неморальный поступок. Почему?
Результаты исследования, опубликованные учеными Бостонского университета в недавнем выпуске Journal Cognition, показали, что даже нерелигиозные люди морально осуждают суицид, так как уверены, что он «загрязняет человеческую душу».
Философы давно рассуждают о том, следует ли считать суицид неморальным явлением, что он наносит вред другим или потому, что суицид сам по себе «растлевающий и нечистый». Возникает вопрос, как относятся обычные люди к лицам, совершающим суицид?
Анализировалась информация, полученная от взрослых американцев об их отношении к некрологам, описывающим жертвы суицидов и убийств.
Исследование показало, что в то время как убийства осуждались как тягчайшие преступления, не становилось ясным, почему суициды считались аморальными. Вне зависимости от их политических и религиозных убеждений участники опроса с большей вероятностью морально осуждали суициды. В тех случаях, когда опрошенные были убеждены в том, что суициды порочат душу жертвы, они проявляли большую озабоченность ее моральной чистотой. Выявлена тенденция отвращения к суицидальным некрологам и еще большее отвращение к суицидам вообще. По мнению Дж. Роттмана (J. Rotman) из департамента психологии Бостонского университета, возглавляемого профессорами Л. Янг (L. Young) и Д. Келеман (D. Koleman), результаты исследования показывают, что лица, «которые эксплицитно (внешне) отрицают существование религиозных феноменов, обладают природной тенденцией имплицитно (внутренне) верить в существование души, что лежит в основе их оценки».
Полученные данные способствуют формированию научного понимания моральных оценок и проливают свет на распространенные в мире реакции на суициды, объясняя почему суициды стигматизируются и считаются запретной темой (табу) в разговорах. Дж. Роттман полагает, что «лучшее понимание процессов, относящихся к осуждению жертв суицидов, может оказаться полезным для людей <…>, которых затронула эта трагедия».
Г. Гертц (G. Gertz) [140] показывает, что согласно данным многочисленных исследований последнего времени, тревога в большей степени, чем депрессия, является сильным фактором риска совершения суицида.
В октябре 2013 года исследование, проводимое под руководством А. Канвара (A. Kanwar), выявило наличие связи между тревогой и суицидальным поведением. Анализировались результаты 42 исследований, посвященных изучению этого вопроса. В различных работах оценивались данные о лицах с тревожными расстройстами, имеющих суицидальные мысли, суицидальные попытки и завершенные суициды. Доктор А. Канвар и его коллеги собрали информацию о том, что пациенты с клиническими проявлениями тревоги более склонны, чем пациенты без тревоги, к совершению суицидальных попыток, завершенных суицидов или к проявлению любой формы суицидального поведения вообще. Это относилось ко всем тревожным расстройствам, исключая обсессивно тревожное расстройство. В зоне суицидального риска оказались лица с генерализованным тревожным расстройством, личностными расстройствами и посттравматическим стрессовым расстройством.
Д. Бонд (D. Bond) [72] – директор проекта Trevor кризисной интервенционной службы считает, что баттеринг и суициды не всегда «идут рука к руке», однако баллинг является серьезным фактором суицидального риска, который нельзя недооценивать. Автор пишет, что недавно Келли Макбрайд из института им. Пойнтера опубликовала материалы, призывающие журналистов не упрощать связь баттеринга и суицидов. Представляет опасность проведение прямой линии от одного феномена к другому, особенно потому, что этим подчеркивается идея о том, что лица молодого возраста, подвергающиеся баттерингу, совершают суицидные попытки как метод выбора. Неправильно использовать уравнение: баттеринг – суицид.
В поле предупреждения суицидов следует принимать во внимание все факторы, которые способны редуцировать риск суицида. Например, фактор самооценки, физическое и психическое здоровье, чувство удовлетворенности жизнью, способность к приспособлению, наличие сети социальной поддержки, умение формировать дружеские и любовные отношения, чувствовать связь с другими людьми. Каждый из этих факторов определяет степнь ранимости человека молодого возраста, находящегося в зоне суицидального риска. Если эти базисные элементы нашей личности делают нас такими, какие мы есть, постоянно атакуются и находятся в состоянии угрозы, мы становимся ранимыми и не только в плане совершения суицидальных попыток.
Конец ознакомительного фрагмента.