4) Способность к имитации. – Младенцы имитируют движения и мимику взрослых людей, в первую очередь матери (высовывают язык, как они); подражают мимике (грусти, радости, удивлению, страху и т. п.). Чтобы делать все это, требуется врожденная способность к сложным сенсомоторным координациям. Подобное доязыковое общение является одной из предпосылок развития речи.
Мы считаем, что имитационное поведение младенцев является формой активности, направленной врожденным общественным инстинктом. Имитация в младенчестве возможна только в том случае, когда у ребенка имеются внутренние образы тех действий, которые он повторяет. Труднее повторять те действия, соответствующие образы которых в наследственности (психологическом генотипе) не содержатся. Поэтому искусственные действия усваиваются с трудом, с помощью многих повторений.
Итак, согласно современным данным, «… ядро, основа для когнитивного развития, заложено в геноме человека. «Кирпичики», составляющие систему концепций, названы концептуальными примитивами (Jones, 1999). Как было сказано ранее, дети обладают врожденным пониманием временных интервалов и движения объектов. Они могут судить о количестве и величине предметов (Wynn, 1994; Xu and Spelke, 2000). Они способны спонтанно анализировать элементы разговорной речи. У них есть врожденный талант к пониманию тонких аспектов эмоционального общения и межличностных отношений. Совсем маленькие дети способны упорядочивать перцептивную информацию из внешней среды в дискретные объекты (Kellaman and Spelke, 1983), включая лица (Johnson, 1989)»[53]. Дети различают движения живого и неживого, очень рано приобретают концепцию живого и т. п.
5) Фундаментальные эмоции – часть наследственного бессознательного. – У всех людей часть генотипа является общей. Общечеловеческий генотип является источником целого ряда общих психологических свойств, процессов и переживаний. Один из блоков этих наследственных психических явлений – фундаментальные эмоции: 1. Удовольствие – радость; 2. Удивление; 3. Горе – страдание; 4. Интерес – возбуждение; 5. Гнев – ярость; 6. Отвращение – омерзение; 7.Презрение – пренебрежение; 8. Страх – ужас; 9. Стыд – застенчивость; 10. Вина – раскаяние. Они имеются у представителей всех этносов и рас. (См. в трудах П. Экмана, К. Изарда и др.). Переживания состояний страха, гнева, отвращения, счастья, грусти и др. имеются у всех и выражаются примерно одинаковым образом невербальными средствами (в первую очередь в мимике). Они связаны с одинаковыми физиологическими процессами, вызывают одинаковое поведение; эти же эмоции наблюдаются даже у тех людей, которые, имея психические недостатки (слепоту, глухоту), не могут узнать, как и в каких ситуациях люди имеют такие переживания и как принято их выражать, т. е. научение исключается).
Наследственный характер названных психических переживаний подтверждается целым рядом специальных исследований: а) И. Эйбл – Эйбесфельдт писал, что от рождения глухие и слепые дети, имеющие повреждения мозга, неспособные научиться эмоционально реагировать на окружающий мир, тем не менее «…проявляют много нормальных эмоциональных реакций, они улыбаются, смеются, злятся и удивляются»[54]; б) люди с генетическими отличиями испытывают различные чувства. Мы утверждаем, что даже так называемые нормальные генетические различия людей приводят к различным переживаниям и индивидуальным различиям в сфере эмоций и чувств; в) фундаментальные эмоции есть у всех, но их выражение (ситуация, формы, уровни и т. п.) различаются по двум главным причинам: в результате тех индивидуальных различий, о которых выше уже сказано, и в зависимости от этнокультурных различий. Например, представители этносов Э1, Э2, … Эп могут одновременно переживать гнев, но выражать их по-разному и по форме, и по интенсивности экспрессии. В различных этнических культурах существуют различные нормы и правила переживания и выражения людьми своих чувств.
Существование солидной наследственно-бессознательной основы психического развития в онтогенезе в настоящее время не вызывает никакого сомнения.
§ 7. Эндоптические образы (фосфены) как элементы наследственного бессознательного
Фосфены, которые иначе называются также энтоптическими образами (т. е. образами внутреннего зрения; мы считаем, что правильнее было бы назвать их эндоптическими образами, эндопсихическими) – это элементарные геометрические фигуры, которые появляются перед умственным взором людей, когда зрительные центры головного мозга раздражаются: а) либо определенными внешними однообразными стимулами (например, при восприятии чистой доски, широких полей, саванн и т. п.); б) либо же при искусственном раздражении определенных зон зрительной коры головного мозга человека[55]. Это круги, спирали, зигзаги, точки, кривые линии, решетки и т. д. При спонтанной стимуляции продуцирующих (или хранящих) их первичных структур зрительных центров перед взором человека появляются эти элементарные образы, переживаясь как галлюцинации[56].
Мы уже отметили выше, что кроме целостных обобщенных образов, входящих в структуру инстинктов, человек наследует также другие психические образы, которые могут послужить как инстинктивным, так и другим целям. Теперь мы утверждаем, что фосфены как раз принадлежат к числу этих элементарных образов. Современные исследования подтверждают нашу точку зрения. Говоря о фосфенах и имея в виду целый ряд исследований, Дж. и Л. Палмеры пишут следующее: «О подобных образах повсеместно сообщают люди, которые находились в измененном состоянии сознания, независимо от того, было ли это состояние вызвано психотропными наркотиками, жаром, голодом, бессонницей, патологией мозга или его электрической стимуляцией. Современные шаманистские сообщества, такие как народ сан в пустыне Калахари, воссоздают эти образы в своем наскальном искусстве (Lewis-Williams and Dowson, 1988), а в палеолитическом пещерном искусстве эти паттерны появляются среди изображений животных… Паттерны фосфенов также присутствуют в рисунках детей и в определенной степени даже в рисунках, выполненных человекообразными обезьянами. Универсальность энтоптических образов обусловлена общей нервной архитектурой мозга высших приматов»[57].
Фосфены можно считать частью нашего бессознательного психобиологического наследия. Можно предположить, что при восприятии конкретных предметов наследственные фосфены, активизируясь, принимают участие в формировании целостных образов (гештальтов). Более того, активизируясь и став «кирпичиками» образов, они (фосфены) должны автоматически активизировать также соответствующие биологические реакции, которые хранятся в наследственной бессознательной сфере. Эти автоматические действия могут быть компонентами инстинктов.
Если фосфены универсальны, тогда есть основание считать, что (как это делают упомянутые выше авторы) они связаны с тем, что К. Г. Юнг имел в виду под «коллективным бессознательным». Идеи Юнга о коллективном бессознательном в настоящей книге мы обсуждаем, но здесь уместно привести их краткое изложение, данное Дж. И Л. Палмерами: «Юнг говорил о коллективном бессознательном, которое наследуется биологически и состоит из предсуществующих форм, архетипов. Считалось, что архетипы – это неопределенные структуры, которые кристаллизуются в конкретную форму в результате личного опыта индивидуума. Кроме того, Юнг полагал, что каждый индивидуум наследует ранее сформированные паттерны апперцепции, которые направляют и ограничивают сознательную обработку определенного опыта. Таким образом, по Юнгу, такие понятия, как добро и зло, смерть и бессмертие, душа и Бог, являются частью врожденной психологической архитектуры, характерной для человеческого вида. Возможно, что большая часть искусства плейстоцена создавалась, чтобы выразить подобные духовные понятия. Возможно, что группы, которые могли создавать подобные символы и объединяться вокруг них, были более сплоченными и, следовательно, имели больше шансов выжить, чем другие группы, у которых этот общий паттерн поведения отсутствовал»[58].
Как нетрудно видеть, исследование бессознательного еще одним путем приводит нас к проблемам когнитивных основ этногенеза и этнической истории, которые мы намерены обсудить в отдельной монографии. Пока можно предложить следующую гипотезу: возможно, что наскальные надписи – на армянском языке – жайрапаткернер – частично являются фосфенами, изображениями тех примитивных галлюцинаций, которые появлялись у древних людей на горных вершинах. Это надо исследовать.
§ 8. Сон, сновидения, бессознательное
Хотя сновидениям и тому значению, которое имеет их исследование для теории уровней психики, мы посвящаем отдельную главу, их рассмотрение в связи с проблемой бессознательного считаем совершенно необходимым.
В ходе биологической и социально-психологической эволюции психическая сфера и соотношения ее уровней, по-видимому, претерпевали серьезные изменения. Получены данные, свидетельствующие о том, что у новорожденного наблюдаются парадоксальные фазы сна со сновидениями, со всеми объективными физиологическими процессами, которые у взрослых индивидов сопровождают переживание сновидений[59].
Нет сомнения, что в ходе онтогенетического развития, включая период пренатального формирования, у человека вначале развертываются наследственные бессознательные психические содержания, затем на их основе формируется подсознательное и лишь затем – сознание и самосознание. Сознание, таким образом, является более поздним психическим образованием как в филогенезе, так и в онтогенезе.
Вследствие того что в период пренатального развития на плод действуют лишь немногое внешние раздражители, внутренним источником быстрого психического развития в первые годы жизни, наряду с социально-культурными воздействиями, надо считать содержания наследственной бессознательной сферы. Именно в свете этого особый интерес приобретает возможность сновидений не только у новорожденных, но даже у плода в последний период пренатального развития (данные А. М. Вейна, Яна Освальда и др.).
Согласно сведениям, приводимым А. М. Вейном, быстрый («парадоксальный») сон, у взрослых всегда сопровождающийся сновидениями, у недоношенного ребенка составляет 60–84 % от общей продолжительности сна. У новорожденного 1–15 дней – примерно 49–58 %. С возрастом этот процент уменьшается и у людей 65–87 лет составляет 20–22 процента всего времени сна. Эти данные поразительны потому, что, согласно распространенной точке зрения, чем больший опыт накапливает человек и чем больше проблем выдвигает перед ним жизнь, тем больше необходимости и возможности для активной психической деятельности во сне. Между тем в отношении новорожденного (не говоря уже о недоношенном ребенке) мы о наличии такой необходимости утверждать не можем.
Есть данные, свидетельствующие о том, что в филогенезе медленный сон предшествует быстрому сну со сновидениями. Следовательно, сон со сновидениями является одним из результатов предшествующей психической эволюции. У А. М. Вейна мы читаем: «Есть основание обозначить быстрый сон как сон со сновидениями, и даже, по мнению некоторых психологов, считать, что подобное функциональное психическое состояние и вызывает к жизни эту фазу сна»[60].
В связи с установленным фактом наличия и даже преобладания быстрого сна у новорожденных и недоношенных детей возникает вопрос о том, каковы природа и содержания их сновидений и в какой степени у них тоже сновидения вызывают к жизни парадоксальные фазы сна. Нет сомнения, что данный вопрос непосредственно касается проблем наследственной бессознательной психической сферы человека.
У новорожденных наблюдаются все объективные показатели наличия парадоксального сна: быстрые движения глаз, снижение мышечного тонуса всего тела (особенно лицевых мышц), возникновение различных движений (в том числе выразительных, отражающих характер переживаемого сновидения), «вегетативная буря» (учащение дыхания и его нерегулярность, неритмичный и частый пульс, повышение артериального давления, усиление гормональной активности); особое значение имеет появление в фазах быстрого сна такой же электрической активности мозга, какая наблюдается в бодрствующем состоянии. Рассматривая эти данные, А. М. Вейн пишет: «Существует предположение, что сдвиги (речь идет о вегетативных и других физиологических сдвигах в организма. – А. Н.) связаны с интенсивностью сновидений и их эмоциональной окраской. Однако такое объяснение вряд ли достаточно, так как подобные отклонения имеют место у новорожденных и у низших млекопитающих, у которых предположить сновидения трудно»[61]. Это свое сомнение А. М. Вейн выражает и в другой форме: быстрый сон ярко представлен у новорожденных и у низких млекопитающих, но и в таких случаях вряд ли возможно говорить об оформленных сновидениях. «Скорее всего, – добавляет он, – быстрый сон по своим особенностям наиболее благоприятен для возникновения сновидений»[62].
Однако относительно этих фаза сна можно предположить по крайней мере повторное сновидное переживание элементарных ощущений, накопленных в пренатальный период онтогенетического развития. О реальности таких ощущений в пренатальный период достаточно обоснованно пишет, например, А. В. Брушлинский[63]. Но этим вряд ли возможно объяснить тот факт, что парадоксальный сон занимает такое большое место в начальных фазах онтогенеза: эти элементарные ощущения, ни по своему содержанию, ни по своей значимости не могут занимать подобное преобладающее место в жизнедеятельности формирующегося человека. Нам представляется более обоснованным вывод, согласно которому в парадоксальные фазы сна психика новорожденных оперирует более богатыми психическими содержаниями, выходящими за рамки их чрезвычайно ограниченного индивидуального опыта. Известно, что сновидения необходимы для нормального протекания психической активности, а длительное лишение сна приводит к неврозам и даже более серьезным психическим расстройствам. Вполне возможно, что быстрый сон и сновидения во внутриутробном периоде и в раннем детстве также необходимы для дальнейшего нормального психического развития индивида. Другое дело, какую форму имеют конкретные содержания этих сновидений и как они реализуют эту свою функцию. Думается, что эта гипотеза заслуживает внимания исследователей.
В свете вышеизложенного нам представляется менее обоснованной другая гипотеза, согласно которой быстрый сон является периодом интенсивной активности мозга, способствующей его анатомическому и функциональному созреванию и развитию. Дело в том, что в онтогенезе, особенно в начальных его фазах, любая активность мозга способствует его развитию. Поэтому функция развития вряд ли специфична для быстрого сна, хотя он особенно сильно представлен в начальные периоды онтогенеза. В связи с этой гипотезой А. М. Вейн тоже выражает обоснованное сомнение: «В этом случае не совсем понятно, почему быстрый сон остается и в зрелом возрасте, когда дальнейшее структурно-функциональное развитие мозга прекращается»[64]. Вряд ли можно считать достаточным объяснение, что в пожилом возрасте быстрый сон периодически активирует работу нейронов для предохранения чрезмерного углубления сна, способного привести к необратимым нарушениям сердечнососудистой и дыхательной систем. Если даже быстрый сон играет такую роль (что вполне возможно), то остается объяснить важный вопрос о причине возникновения сновидений во время парадоксального сна. Кроме того, у нас нет никаких оснований полагать, что хотя быстрый сон у взрослого протекает со сновидениями, у новорожденных они в аналогичные фазы сна (имеющие почти одинаковые объективные проявления) отсутствуют.
В пользу реальности сновидений у новорожденных говорит тот факт, что у них в быстром сне наблюдаются сосательные движения, подергивания, гримасы и улыбки. Эти движения можно истолковать как двигательные проявления внутрипсихических состояний и процессов сновидений, как это, без сомнения, имеет место у взрослых. Как для новорожденных, так и для взрослых справедливо утверждение, согласно которому основной причиной движений во время сна – «функциональное состояние мозга, которое приводит к концентрации движений во время определенных циклов сна»[65].