У Шиллера дева наклоняется над долиной – долина внизу, под ней. У Жуковского она склоняется “от вышины”. Долина, над которой наклоняются, – это часть ландшафта. “Тихий дол”, в который склоняются, – это едва ли не “юдоль”, не “дольнее”. Лицо, никнущее в этот “дол”, – вне земных масштабов»[6].
Столь интимное переживание духовной любви у Жуковского связано, конечно, с особенностями православия, где на первом плане стоит сердечное начало. Но дело ещё и в другом. Романтизм Жуковского, в отличие от романтизма на Западе, выполняет несколько иную историческую миссию. Шиллера отделяют от эпохи Cредневековья по крайней мере три века существования в Западной Европе светской культуры. Он смотрит на события баллады издали. У Жуковского дистанция значительно короче. Христианское миросозерцание для русского поэта не утратило свою живую силу и актуальность.
Наша светская литература ещё только вступает в стадию оформления. Начало ему положили петровские преобразования, столь недалёкий для Жуковского XVIII век. Литература создаётся в России узкой прослойкой просвещённых людей. Её окружает мощная стихия народной жизни, всецело остающейся в лоне православно-христианского сознания. На Жуковского выпадает миссия воссоединения «дворянской» и «народной» культур в единую русскую культуру. Эта устремленность к синтезу и придаёт поэзии Жуковского вневременную общенациональную значимость, которую проницательно почувствовал Пушкин:
Детство Жуковского
Василий Андреевич Жуковский родился 29 января (9 февраля) 1783 года в селе Мишенское Белёвского уезда Тульской губернии. Он был незаконнорождённым сыном помещика Афанасия Ивановича Бунина. Мать его, Елизавета Дементьевна Турчанинова (пленная турчанка Сальха), жила в усадьбе Мишенское сначала в качестве няньки при детях Бунина, потом домоправительницы (экономки). Родившийся у неё сын по желанию Бунина был усыновлён бедным дворянином Андреем Григорьевичем Жуковским, жившим у Буниных «нахлебником». Это позволило Жуковскому сохранить звание дворянина и избежать трудной участи незаконнорождённого ребёнка.
Мальчик был принят в дом отца и вскоре сделался всеобщим любимцем. Он рос в окружении старших сестёр по отцу и их дочерей. Женская атмосфера дома Буниных отразилась на его характере – мягком, чувствительном и мечтательном. В то же время двусмысленное положение его в этой семье, неестественные отношения с матерью, служанкой отца и сестёр, способствовали раннему духовному созреванию.
Годы учения
В 1797 году Жуковский был определён в Благородный пансион при Московском университете. Годы учебы в пансионе (1797–1800) сыграли решающую роль в формировании мировоззрения и эстетических вкусов Жуковского. Опытные и уважаемые наставники этого учебного заведения: директор университета Иван Петрович Тургенев, друг Карамзина, бывший воспитатель Александра I, и настоятель пансиона Антон Антонович Прокопович-Антонский – уделяли большое внимание духовному образованию воспитанников: утверждались идеалы нравственного совершенствования, культивировались личные и гражданские добродетели, поощрялись литературные интересы и склонности к самостоятельному поэтическому творчеству. При пансионе существовало литературное общество, которое выпускало специальный альманах «Литературная заря». Вскоре Жуковский стал активным участником этого общества и автором многочисленных сочинений, в которых он подражал Ломоносову и Державину, а также писал рассуждения на морально-этические темы.
По просьбе Буниных И. П. Тургенев ввёл Жуковского в своё семейство. В его доме часто собирались выдающиеся писатели во главе с Карамзиным. Отзывчивый на добро Жуковский вскоре нашёл себе у Тургеневых вторую семью, сдружился с сыновьями Ивана Петровича – Александром, Николаем (будущим декабристом, автором известного трактата «Опыт теории налогов») и особенно с Андреем, юношей поэтически одарённым, большим знатоком английской и немецкой литератур. Преждевременная смерть Андрея Тургенева в 1803 году была первым тяжёлым ударом для Жуковского. Воспоминания об этой дружбе согревали его душу на протяжении всей жизни и отразились во многих лирических стихах.
В декабре 1800 года Жуковский окончил пансион с серебряной медалью и определился на государственную службу. В начале 1801 года Александр Тургенев вместе с Жуковским, А. Ф. Воейковым, А. Ф. Мерзляковым организовали «Дружеское литературное общество» бывших воспитанников Благородного пансиона. Они считали себя последователями Карамзина. Андрей Тургенев написал тогда в качестве поэтического образца оригинальную элегию «Угрюмой Осени мертвящая рука…» (1802), в которой уже наметились ключевые темы поэзии Жуковского, начиная с эпиграфа из Ж.-Ж. Руссо: «Так угасает всё, что мгновенно блистает на земле!»:
Элегия разрешается упованием на вечное блаженство, которое ждёт смертного человека за гробом:
Кроме литературных задач, общество ставило перед собою просветительские цели. Жуковский выступал на его заседаниях с речами о дружбе, о страстях, о нравственном совершенствовании. Он вёл дневник, в котором анализировал свои душевные переживания, занимался развитием «внутреннего человека». Духовный рост укрепляла переписка, в которой друзья делились друг с другом успехами и трудностями самовоспитания. Дружба питалась высокими христианскими идеалами и отличалась взаимной доброжелательностью и нравственной требовательностью к себе и ближнему. По словам старшего участника, поэта А. Ф. Мерзлякова, в этом обществе «молодые люди, знакомством и дружеством соединённые, сочиняли, переводили, разбирали свои переводы и сочинения и таким образом совершенствовали себя на трудном пути словесности и вкуса».
Элегии Жуковского-романтика
Увлекаясь поэзией, Жуковский быстро охладел к государственной службе. В 1802 году он вышел в отставку и отправился на родину, в Мишенское, чтобы целиком отдать свой деревенский досуг литературе. Успех пришёл к нему в конце 1802 года, когда вслед за стихами Андрея Тургенева в «Вестнике Европы» Карамзина появилось «Сельское кладбище» – вольный перевод элегии английского поэта-сентименталиста Томаса Грэя.
Элегия Жуковского открывается описанием наступающего вечера, когда предметы тают в сумраке, когда отлетают суетные заботы дня. В вечерней тишине обостряются чувства, пробуждается внутреннее зрение, душа откликается на вечные вопросы. На сельском кладбище, вдали «от мирских погибельных смятений», встаёт вопрос о смысле жизни и смерти. Смерть у Жуковского – это великий уравнитель:
Но смерть ещё и великий учитель. Она показывает тщету мирских благ, богатства и славы, она зовёт человека к скромности и простоте: не раболепствуй, не пресмыкайся, не потакай своей гордыне, не будь жестоким к страдальцам, цени в жизни не славу, не наслаждения, а добросердечие и смиренный труд. На сельском кладбище поэт осознаёт, что ближе к Богу простые труженики, хранящие в своей душе «глас совести и чести»:
Вдохновляясь нравственной красотой и праведной жизнью поселян, поэт обличает сильных мира сего:
Затем и сам поэт видит себя усопшим и приглашает посетить свою могилу:
Обострённое чувство поэта прорывается за грани земного бытия и подсказывает ему, что в земной юдоли есть такие ценности, которые не подлежат уничтожению и гибели, которые увековечит за гробом бессмертная человеческая душа.
Элегия «Сельское кладбище» ещё очень органично и глубоко связана с сентиментализмом Карамзина. Однако в ней уже появляются признаки нового направления – романтизма. Если в поэзии сентименталистов на первом плане был культ чувствительного сердца, то у Жуковского психологический анализ связан с решением глубоких мировоззренческих проблем. Душевное здесь перерастает в духовное, подчиняется ему и контролируется им.
Элегия стала одним из ведущих жанров в поэтическом творчестве Жуковского. Интерес к ней побуждался стремлением романтиков сосредоточиться на внутреннем мире личности. При этом жанр элегии у них существенно изменился по сравнению с классицистами. В элегии XVIII века тоже преобладало грустное содержание: поэты сокрушались по поводу смерти друга или измены возлюбленной. Но все эти несчастия воспринимались ими как единичные факты, нисколько не подрывавшие просветительской веры в добрую природу человека и разумную, гармоническую организацию мира. Тоскуя по возлюбленной, классицист Сумароков, например, рассуждал так:
Его несчастье отнюдь не свидетельствует о том, что мир трагичен в своих основах и что всем людям суждено страдать и бедствовать. Такая грустная случайность выпала лишь на его долю: «Такой мне век судьбою учредился».
Грусть поэта-романтика более глубока. Она касается самих основ мироустройства, в ударах судьбы романтик видит не случайность, а проявление самой сущности жизни: неверность земного величия и счастья, скоротечность бытия, несовершенство человеческой природы, помрачённой первородным повреждением. В элегической поэзии Жуковского содержатся в зерне те проблемы, над которыми будут биться герои Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Некрасова, Тургенева и Чехова, Толстого и Достоевского. Неслучайно Белинский видел в элегиях Жуковского «целый период нравственного развития нашего общества. Их можно находить односторонними, но в этой-то односторонности и заключается необходимость, оправдание и достоинство их».
На исходе XIX века русский поэт и философ В. С. Соловьев посвятил Жуковскому стихи под названием «Родина русской поэзии. По поводу элегии “Сельское кладбище”». Он заметил, что в этой элегии наша литература вышла в свет не на гранитных набережных Петербурга, не на Красной площади в Москве, —
Окончательное торжество романтизма проявляется у Жуковского в элегии «Вечер» (1806), две строфы из которой были положены на музыку П. И. Чайковским и вошли в его оперу «Пиковая дама»: