Хлебников – (проезжая на быке) —
Утюгов —
Знаю небо – небо жесть
в жести части – счётом шесть.
Хлебников – (проезжая на корове) —
Это не небо
Это ладонь
крыша пуруша и светлый огонь.
Утюгов —
О! мне небо надоело
оно висит над головой.
Протекает если дождик
сверху по небу стучит
Если кто по небу ходит
небо громом преисполненно
и кирпичные трясутся стены
и часы бьют не в попад
и льётся прадед пены
вод небесных водопад.
Однажды ветер шаловливый
унёс как прутик наше небо
люди бедные кричали
горько плакали быки.
Когда пастух глядел на небо
ища созвездие Барана
ему казалось буд-то рыбы
глотали воздух.
Глубь и голубь одно в другое превращалось.
Созвездье Лебедя несло
руль мозга памяти весло.
Цветы гремучие всходили
деревья тёмные качались.
Пастух задумался.
– Конечно, думал он, – я прав
случилось что-то.
Почему земля кругом похолодела?
и я дыхание теряю
и всё мне стало безразлично.
Сказал и лёг в траву.
– Теперь я понял, – прибавил он.
Пропало небо.
О небо небо, то в полоску
то голубое как цветочек
то длинное как камыши
то быстрое как лыжи.
Ну человечество! дыши!
Задохнимся, но всё же мы же
найдём тебя беглянку
не скроешся от нашей погони!
Сказал. И лёг в землянку
сложив молитвенно ладони.
Хлебников – (проезжая на бумажке) —
И что-же небо возвратилось?
Утюгов —
Да, Это сделал я.
Я влез на башню
взял верёвку
достал свечу
поджёг деревню
открыл ворота
выпил море
Завёл часы
сломал скамейк<у>
и небо пятясь по эфиру
тотчас-же в стойло возвратилось.
Хлебников – (скоча в акведуке) —
А ты помнишь: день-то хлябал.
А ты знаешь: ветром я был.
Утюгов – (размахивая примусом) —
Бап боп батурай!
Держите этого скакуна!
Держите он сорвет небо!
Кокен, фокен, зокен, мокен!
Из открытых пространств слетал тихо земляк держа под мышкой Лебедя.
Земляк подлетает к крышам. На одной из крышь стоит женская статуя. Она хватает земляка и делает его тяжёлым.
Земляк смотрит в небеса, где он только что был.
Земляк —
Вон ведь откуда прилетел!
Утюгов – (высовываясь из окна). —
Земляк —
Утюгов —
Да так знаете вот такой, с таким вот лицом.
Земляк —
Утюгов —
Ну да да да – это он и есть! Ах, зачем вы его не задержали! Ему прямая дорога в Г.П.У. Он… я лучше умолчу. Хотя нет, я должен сказать. Понимаете? я должен это выговорить. Он, этот скакун, может сорвать небо.
Земляк —
Небо? Ха ха ха! и! е! м. м. м. Фо фо фо! гы гы гы. Небо сорвать! А? Сорвать небо! Фо фо фо! Это невозможно. Небо гы гы гы, не сорвать. У неба сторож, который день и ночь глядит на небо. Вот он! Громоотвод. Кто посмеет сорвать небо, того сторож проткнёт. Понимаете?
Утюгов —
А что это вы держите под мышкой?
Земляк —
Это птичка. Я словил её в заоблачных высотах.
Утюгов —
Постойте, да ведь это кусок неба!
Караул! Бап боп батурай!
Ребята держи его!
На зов Утюгова бежали уже Николай Иванович и Аменхотеп. Ибис в руках Николая Ивановича почувствовал облегчение, что никто не рассматривает его устройство под хвостом, и наслаждался ощущением передвижения в пространстве, так как Николай Иванович бежал довольно быстро. Ибис сощурил глаза и жадно глотал встречный воздух.
– Что случилось? Где! Почему?! – кричал Николай Иванович.
– Да вот, кричал Утюгов – этот гражданин спёр кусок неба и уверяет что несёт птицу.
– Где птича? что птича? – суетился Николай Иванович. – Вот птица! – кричал он тыча ибиса в лицо Утюгова.
Земляк-же стоял у стены, крепко охватив руками Лебедя и ища глазами куда-бы скрыться.
– Разрешите, – сказал Аменхотеп, я всё сейчас сделаю. Где вор? Вот ведь время-то. А? Только и слышешь что там скандал, тут продуктов не додали, там папирос нет.
Я знаете-ли на Лахту ездил, так там дачники сидят в лесу и прямо сказать стыдно что там делается. Сплошной разврат.
– Кокен фокен зокен мокен! – не унимался Утюгов. – Что нам делать с вором? Давайте его приклеем к стене. Клей есть?
– А что с ним долго церемониться, – сказал проходящий мимо столяр сезонник похлёбывая на ходу одеколонец. – Таких бить надо.
– Бей! бай! Бап боп батурай! – крикнул Утюгов. Аменхотеп и Николай Иванович двинулись на Земляка.
Власть —
Клох прох манхалуа.
Опустить агам к ногам!
(Остановка). Покой. Останавливается свет. Все кто спал – просыпаются. Между прочим просыпается советский чиновник Подхелуков. (На лице акуратная бородка без усов). Подхелуков смотрит в окно. На улице дудит в рожок продавец керосина.
Подхелуков – Невозможно спать. В этом году нашествие клопов. Погляди как бока накусали.
Жена Подхелукова (быстро сосчитав сколько у неё во рту зубов, говорит со свистом).
– Мне уики-сии-ли-ао.
Подхелуков – Почему-же тебе весело?
Жена – Подхелукова – (обнимая – Аменхотепа). – Вот мой любовник!
Подхелуков – Фу, какая мерзость! Он в одних только трусиках. (подумав) – и весь потный.
Аменхотеп испуганно глядит на Подхелукова и прикрывает ладошками грудь.
Власть – Фы а фара. Фо. (берёт Земляка за руку и уходит с ним на ледник).
На леднике, на леднике
морёл сидит в переднике.
КаХаваХа.
Власть говорит: мсан клих дидубей
Земляк поёт: я вижу сон.
Власть говорит: ганглау́ гех
Земляк поёт: по сон цветок.
Власть говорит: сворми твокуц
Земляк поёт: теперь я сплю
Власть говорит: опусти агам к ногам
Земляк лепече<т>: Лили бай.
Рабинович, тот который лежал под кроватями, который не мыл ног, который насиловал чужих жён, – открывает корзинку и кладет туда ребёнка. Ребёнок тотчас же засыпает и из его головы растёт цветок. Кухивика.
Опять глаза покрыл фисок и глина.
мы снова спим и видим сны большого
млина.
<24 июня> – 17 августа 1930 года. Петербург.
107. «молвил Карпов: я не кит…»
молвил Карпов: я не кит
в этом честь моя порука.
Лёг на печку и скрипит.
Карпов думал: дай помру-ка.
Лёг и помер. Стрекачёв
плакал: Карпов табуретка
то то взвоет Псковичёв
над покойным. Это редко.
В ночи длинные не спится
вдовам нет иных мужей
череп к люльке не клонится
мысли бродит веселей.
Мысль
вдовы:
Вот люди
была я в ЗАГСЕ
но попала с черного крыльца на кухню.
А на кухне белый бак
кипятился пак пак.
<Август 1930>
108. «Двести бабок нам плясало…»
Двести бабок нам плясало
корки струха в гурло смотрели
тристо мамок лех воскинув
мимо мчались вососала
хон и кен и кур и по
всё походило на куст вербин
Когда верблюд ступает по доске
выгнув голову и четырнадцать рожек
а жена мохнаг фефила
жадно хлебает гороховый ключ
тут блещет муст.
пастух волынку
рукой солдатскою берёт
в гибких жилах чуя пынку
дыню светлую морёт
дыня радостей валиса
гроб небес шептун земли
змёзда выстрое колёса
пали в трещину
пали звёзды
пали камни
пали доги
пали веки
пали спички
пали бочки
пали великие цветочки.
волос каменного смеха
жир мечтательных полётов
конь бесдонного мореха
шут вороного боя
крест кожанных переплётов
живот роста птиц и мух
ранец Лилии жены тюльпана
дом председателя наших и ваших
всё похоже на суповую кость.
19 августа 1930 года.
109. Вечерняя песнь к имянем моим существующей
дочь дочери дочерей дочери Пе
дото яблоко тобой откусив тю
соблазняя Адама горы дото тобою любимая дочь
дочерей Пе.
мать мира и мир и дитя мира су
открой духа зерна глаз
открой берегов не обернутися головой тю
открой лиственнице со престолов упадших тень
открой Ангелами поющих птиц
открой воздыхания в воздухе рассеянных ветров
низзовущих тебя призывающих тебя
любящих тебя
и в жизни жёлтые находящих тю.
баня лицов твоих
баня лицов твоих
дото памяти открыв окно огляни расположенное поодаль
сосчитай двигающееся и неспокойное
и отложи на пальцах неподвижные те
те неподвижные дото от движения жизнь приняв
к движению рвутся и всё же в покое снут
или быстрые говорят: от движения жизнь
но в покое смерть
Начало и Власть поместятся в плече твоём
Начало и Власть поместятся во лбу твоём
Начало и Власть поместятся в ступне твоей
но не взять тебе в руку огонь и стрелу
но не взять тебе в руку огонь и стрелу
дото лестница головы твоей
дочь дочери дочерей дочери Пе.
о фы лилия глаз моих
Фе чернильница щёк моих
трр ухо волос моих
радости перо отражения свет вещей моих
ключ праха и гордости текущей лонь
молчанию прибежим люди страны моей
дото миг число высота и движения конь.
об вольности воспоём сестра
об вольности воспоём сестра
дочь дочери дочерей дочери Пе
имянинница имяни своего
ветер ног своих и пчела груди своей
сила рук своих и дыхание моё
неудобозримая глубина души моей
свет поющий в городе моём
ночи радость и лес кладбища времён тихостоящих
храбростью в мир пришедшая и жизни свидетельница
приснись мне.
21 августа <1930>.
110. «ляки страха гануе…»
ляки страха гануе
поляки бороды гану
мевы лодочек пята
бевы санок полео
рёх подруги феи фуи
дням тусусы лепы хипы
грех подруги феи дуи
коням и птицам глаза протыкать
нельзя-ли мне послушать ваши бредни?
наши бредни
злые мредни
крепче пыни
мельче дыни
ярче камня
длиннее собаки.
нельзя ли подруги поцеловать ваши ноги?
наши ноги не целуют
ноги тайные места
нас ласкают и целуют
толь<ко> в плечи и в уста.
поцелуйте если хотите ручку.
Он смеётся шепчет: гага
ручку ласково берёт
и притопнув как бумага
скачет весело вперёд.
<21–22 августа 1930>