– Умоляю тебя, – сказала я ему, – ради той истины, о которой ты читаешь в Коране, отвечай мне на вопрос, который я предложу тебе.
– Сначала, – улыбаясь, отвечал он, – объясни мне причину твоего появленья здесь, и тогда я отвечу тебе на твой вопрос.
Я рассказала ему свою историю и просила его сообщить мне историю этого города.
– Подождите немного, – сказал он; и он закрыл Коран и, положив его в атласный мешок, сел подле меня.
Посмотрев теперь на его лицо, я нашла его прекрасным, как полный месяц, а всю его фигуру – такой изящной и привлекательной, что один взгляд на него вызвал у меня тысячи вздохов и зажег огонь в моем сердце. Я повторила свою просьбу объяснить мне историю города.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечал он и затем продолжал так: – знай, что город этот принадлежал моему отцу и его родным и подданным; а он и есть тот царь, которого ты видела обращенным в черный камень, а царица, которую ты видела, и есть моя мать. Они были магами, и поклонялись огню, и клялись огнем, светом, тенью, зноем и вращающимся шаром. У отца моего не было сыновей, пока я не родился, когда он был уже в преклонных годах, и меня он воспитывал при себе. К счастью для меня, в нашей семье была одна старая женщина-мусульманка, искренно веровавшая в Аллаха и в апостола его, хотя для виду исполняла все обряды той религии, которую исповедовала царская семья. Отец очень доверял ей за ее верность и скромность характера и оказывал ей милости, вполне уповая, что она исповедует одну религию с ним, и вследствие этого, когда я вышел из детского возраста, он отдал меня на ее попечение, говоря:
– Прими его, и воспитывай его, и научи его правилами нашей веры, и ходи за ним как можно лучше.
Старуха взяла меня под свой надзор, но постаралась научить Эль-Исламу, посвятив меня в законы очищения и в священные правила омовения, в обряды и молитвы, после чего она заставила меня выучить наизусть весь Коран. Она научила меня скрывать о своей вере от отца, говоря, что он убьет меня, если узнает. Вскоре затем старуха умерла. Жители же города становились все наглее и греховнее и не признавали истины. Однажды они услыхали громкий, как гром, голос, который слышно было повсюду, проговоривши:
– Жители этого города, воздержитесь от поклонения огню и поклонитесь всесильному Аллаху!
Народ был страшно поражен и бросился к моему отцу, их царю.
– Что это за страшный голос, – сказали они ему, – испугавший нас своим ужасными звуком?
– Не устрашайтесь этого голоса, – отвечал он, – и не уклоняйтесь от нашей веры.
Слова царя успокоили их, и они продолжали поклоняться огню весь этот год с того времени, когда впервые услыхали страшный голос. В это время они услыхали его во второй раз и еще через год – в третий раз; но они продолжали жить по-старому до тех пор, пока не навлекли на себя кару небесную, и однажды утром, вскоре после рассвета, все, вместе со своими животными и скотиной, были обращены в черный камень. Ни один житель города не избавился от наказания, кроме меня, и с того самого дня, как случилось это бедствие, я был постоянно занят, как ты сама видела; молитвой, постом и чтением Корана; но своим положением, не видя никого, с кем бы мог разделить свое уединение.
Услыхав это, я сказала ему:
– А не хочешь ли ты отправиться со мной в город Багдад и посетить тамошних ученых, законоведов и увеличить твои познания? Если хочешь, то я сделаюсь твоей служанкой, хотя я стою во главе своей семьи и распоряжаюсь многими слугами. У меня тут стоит корабль, нагруженный товарами, и сам рок занес нас сюда в город, для того чтобы мы узнали о судьбе его. Встреча наша не случайная.
Я таким образом продолжала убеждать его, и он, наконец, дал свое согласие. Эту ночь я провела у ног его, не помня себя от счастья, а утром мы встали и, войдя в сокровищницу, взяли наиболее легких и дорогих вещей и вышли из дворца в город, где мы встретили рабов и капитана, искавших меня. Они очень обрадовались, увидав меня, а на их вопрос о причине моего отсутствия я рассказала им обо всем, что видела, и передала историю молодого человека и причину обращения всех жителей города и все, что с ними случилось, что немало удивило их. Когда же сестры мои увидали меня с молодым человеком, то начали мне завидовать и злоумышлять против меня.
Мы снова сели на корабль, и я была очень счастлива, главным образом присутствием молодого человека, и, выждав попутного ветра, мы распустили паруса и вышли. Сестры мои сидели со мною и молодым человеком и в разговоре со мной спросили:
– Что ты думаешь делать с этим молодым человеком?
– Я хочу выйти за него замуж, – отвечала я и затем, подойдя к нему, прибавила: – о господин мой, я хочу сделать тебе предложение и не возражай мне.
– Я слушаю и повинуюсь, – отвечал он.
– Этот молодой человек, – сказала я сестрам, взглянув на них, – мне кажется вполне для меня подходящим, а все находящееся здесь богатство я предоставляю вам.
– Решение твое превосходно, – отвечали они и тем не менее злоумышляли против меня.
Мы продолжали идти по благоприятному ветру и, пройдя опасное море, вошли в спокойные воды, по которым и шли несколько дней, пока не подошли к городу Эль-Базраха, здания которого показались нам с наступлением вечера. Но лишь только мы легли спать, как сестры мои взяли нас обоих из наших постелей и бросили в море. Юноша не умел плавать, потонул, и Аллах причислил его к мученикам[87], в то время как я причислена была к тем, которым суждено было жить, и вследствие этого, лишь только я пробудилась и увидала, что я в воде, я тотчас же ухватилась за кусок дерева, посланный мне Аллахом, и вместе с ним была выброшена волной на берег острова.
Весь остаток ночи я проблуждала по этому острову, а к утру увидала мыс земли и на нем следы человеческих ног; этот мыс, как оказалось, соединялся с материком земли. С восходом солнца я просушила свою одежду и пошла по открытой мною тропинке, и была уже близко от того места, где стоял город, как вдруг заметила, что на меня ползет змея, преследуемая другой змеей. Язык первой змеи висел на сторону вследствие страшной усталости, и мне стало ее жаль, и я, взяв камень, бросила его в голову второй змеи, которая тотчас же умерла. Первая же змея распустила крылья и взвилась в воздух, оставив меня в совершенном недоумении. Я была так утомлена, что легла и уснула, но вскоре проснулась и увидала, что в ногах у меня сидела девушка и чесала мне пятки, вследствие чего я тотчас же вскочила, смутившись тем, что мне оказывали такую услугу.
– Кто ты такая, – сказала я ей, – и что тебе надо?
– Как скоро ты забыла меня! – вскричала она. – Я та, которой ты только что оказала услугу, убив врага. Я – та змея, которую ты спасла от другой змеи; я – ведьма, а другая змея была шайтан, враг мой, и ты меня избавила от него; поэтому, лишь только ты это сделала, я полетела на твой корабль и перенесла все, что на нем было, к тебе в дом, а корабль потопила. Что же касается до твоих сестер, то я обратила их в двух черных собак, так как я знала, как они поступили с тобой. Молодой же человек все-таки потонул.
Сказав это, она взяла меня и перенесла вместе с двумя собаками на крышу моего дома, и в самом доме я увидела все сокровища, бывшие на корабле. Ничего не было потеряно.
– Я клянусь печатью Сулеймана, – затем сказала она, что если ты не будешь давать ежедневно по триста ударов каждой из этих собак, то я явлюсь и обращу тебя тоже в собаку.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечала я, и с тех пор я наношу собакам удары, хотя и жалею их.
Халиф с удивлением выслушал эту историю и затем сказал второй женщине:
– Вследствие чего произошли на груди твоей знаки от ударов?
Она отвечала следующее:
Вторая сестра из трех багдадских женщин
– О великий царь! Отец мой после смерти своей оставил мне значительное состояние, и вскоре после этого я вышла замуж за одного из богатейших людей того времени. Я прожила с ним год, и он умер, оставив мою законную часть, заключавшуюся в восьмидесяти тысячах червонцев. Я тотчас же сделала себе десять нарядных золотых нарядов по тысяче червонцев. Сидя однажды у себя дома, я увидала пришедшую ко мне старуху, отвратительно безобразную; старуха, поклонившись, сказала:
– У меня есть сиротка-дочь, свадьбу которой я сегодня справляю, и если бы ты пришла на ее празднество, то получила бы награду на небесах, так как у нее, бедной, нет никого близких и родных.
Она плакала и целовала мне ноги, и я, тронутая ее просьбой, согласилась. Она обещала прийти за мной, когда я оденусь, и, поцеловав руку, ушла.
Я тотчас же встала, нарядилась, и когда была совсем готова, то старуха пришла за мной.
– О госпожа моя! – сказала она мне. – Гости уже начали собираться и, узнав, что ты будешь, они ждут тебя с нетерпением.
Таким образом я накинула верхнюю одежду и, взяв с собою рабынь, пошла за старухой, которая привела нас на улицу, где приятно продувало ветром, и мы увидали ворота под мраморной аркой, чудно выстроенной, и за ними дворец, возвышавшийся до самых небес. Старуха постучалась в дверь, и, когда нам ее отворили, мы вошли в коридор, покрытый ковром, освещенный свечами и лампами и украшенный камнями и драгоценными металлами. Чрез этот коридор мы прошли в гостиную, невероятно роскошную, с матрацами, покрытыми шелковой материей, и освещенную висячими лампами и свечами. В конце этой гостиной стояло ложе из алебастра, с жемчугом и бриллиантами и с атласными занавесками. С этого ложа поднялась женщина, красивая, как луна.
– Добро пожаловать, – сказала она мне. – О сестра моя, ты чаруешь меня и освещаешь мне сердце своим присутствием.
Она снова села и продолжала так:
– У меня, о сестра моя, есть брат, который видел тебя на одном празднестве, он еще молодой человек и красивее меня, и пылает к тебе сильной любовью. Он упросил эту старуху сходить к тебе и устроить ему как-нибудь свидание с тобой. Ему очень хочется жениться на тебе по закону, предписанному Аллахом и апостолом его, а в том, что законно, позора быть не может.
Услыхав эти слова и увидав, что я заперта в доме так, что выйти не могу, я могла только ответить:
– Слушаю и повинуюсь.
Красавица очень обрадовалась, услыхав мое согласие. Она захлопала в ладоши и отворила дверь, в которую вошел молодой человек, до такой степени красивый, что сердце мое тотчас же склонилось к нему. Лишь только он сел, как в комнату вошел кадий и четыре свидетеля, и, поклонившись нам, они приступили к совершению брака между мною и молодым человеком. После их ухода молодой человек посмотрел на меня и проговорил:
– Да будет ночь наша благословенна.
Затем он пожелал заключить со мною условие и, положив передо мною Коран, сказал:
– Поклянись, что ты никогда никого не предпочтешь мне и никого не полюбишь, кроме меня.
Услыхав мою клятву, он очень обрадовался, поцеловал меня, и сердце мое воспылало любовью к нему.
Мы прожили целый месяц вполне счастливо, и я стала просить, чтобы он пустил меня на базар купить себе материи на платье. Получив его позволение, я отправилась в сопровождении старухи и села у лавки молодого купца, с которым она была знакома и отец которого, как она сказала мне, умер и оставил ему большое состояние. Она велела ему показать мне лучшие имеющиеся у него материи, и в то время как он раскладывал их, она без устали восхваляла его самого.
– Мне нет никакого дела до твоих похвал купцу, – сказала я ей. – Мы пришли сюда только для того, чтобы покупать и затем вернуться домой.
Между тем он продал нам желаемую материю, и мы подали ему деньги, но он отказался принять их, говоря:
– Я желаю сделать вам подарок из чувства гостеприимства за ваше сегодняшнее посещение.
– Если он не хочет брать деньги, – сказала я старухе, – то верни ему материю.
Но он отказался взять ее обратно и вскричал:
– Клянусь Аллахом, я ничего от вас не возьму! Все это я дарю вам за один поцелуй, который я ценю более всей своей лавки.
– Ну, что тебе в поцелуе? – сказала ему старуха и затем, обратившись ко мне, прибавила: – Ты слышала, о дочь моя, что сказал этот юноша? Никакой беды от поцелуя тебе не сделается, а между тем ты возьмешь все, что тебе нравится.
– Разве ты не знаешь, – отвечала я, – какую я дала клятву?
– Пусть он без дальнейших слов поцелует тебя, – отвечала она. – И тебе от этого ничего не будет, и деньги твои останутся при тебе.
Она продолжала меня уговаривать до тех пор, пока я, наконец, не согласилась, и, закрыв глаза, я приподняла свое покрывало так, чтобы прохожие не могли видеть меня, а он потянулся ко мне и, вместо того чтобы поцеловать, он страшно укусил мне щеку. От боли я упала в обморок, и старуха держала мою голову у себя на коленях до тех пор, пока я не пришла в себя. Лавка уже была закрыта, а старуха, выражая сожаление, говорила:
– Аллах избавил тебя от большого несчастья; отправимся домой; ты притворись больной, а я приду к тебе и дам тебе средство, от которого щека твоя скоро заживет.
Отдохнув некоторое время, я встала, чувствуя себя нехорошо, и со страхом и трепетом вернулась домой. Я сказалась больной, и муж мой сейчас же пришел ко мне.
– Что с тобой? – сказал он. – О моя возлюбленная, что случилось во время твоей прогулки?
– Мне нездоровится, – отвечала я.
– А что это у тебя за рана на щеке и в самом нежном месте? – продолжал он.
– Когда, спросив у тебя позволения, – отвечала я, – пошла сегодня утром купить материи на платье, то верблюд, нагруженный топливом, прошел мимо толпы, где я стояла, разорвал своим грузом мое покрывало и оцарапал, как ты видишь, мне щеку. Ты знаешь ведь, как узки улицы в нашем городе[88].
– В таком случае завтра же! – вскричал он, – я отправлюсь к губернатору, подам ему жалобу, и он повесит всех продавцов топлива в городе.
– Ради Аллаха, – сказала я, – не бери такого греха на душу и не поступай несправедливо, так как я ехала на осле, который испугался, и я свалилась и расцарапала себе лицо.
– В таком случае, – отвечал он, – завтра же я направлюсь к Джафару Эль-Бармеки и расскажу ему это происшествие, и он прикажет казнить всех погонщиков ослов в городе.
– Неужели из-за меня, – сказала я, – ты хочешь убить всех этих людей, раз мне суждено было Аллахом получить эту рану?
– Несомненно! – вскричал он и, схватив меня, вскочил на ноги и громко крикнул.
На крик его дверь отворилась, и из нее выбежали семь черных рабов, которые стащили меня с постели и приволокли на середину комнаты. Одному из рабов он приказал сесть мне на голову и держать меня за плечи, а другому велел сесть на ноги и держать меня за ноги. Третий раб подошел с мечом в руках.
– Повелитель мой, – сказал он. – Не прикажешь ли разрубить ее надвое мечом, чтобы потом снести по половинке и бросить в Тигр на съедение рыбам[89], так как неверных жен обыкновенно наказывают таким образом?
– Ударь ее, о Саад, – отвечал мой муж.
– Повтори свои молитвы, – сказал раб, держа обнаженный меч, – и поразмысли о том, что тебе делать и какие сделать распоряжения, так как жизни твоей пришел конец.
– Добрый раб, – сказала я, – отпусти меня на время, для того чтобы я могла высказать свои распоряжения, и, подняв голову, я, рыдая, обратилась к мужу своему со следующими стихами: