А вот что произошло во время объяснения, которое у Монтеня состоялось у Магистра Священного дворца по поводу цензуры его книги, когда перед своим отъездом из Рима он зашел к этому прелату и его товарищу, чтобы откланяться. Те повели с ним уже совсем другие речи. «Они попросили меня не обращать большого внимания на цензуру моих “Опытов”, поскольку другие французы уведомили их, что в ней много глупостей; и они добавили, что ценят мои намерения, приверженность Церкви и мою честность, а также мою искренность и добросовестность и что они предоставляют мне самому убрать из моей книги (буде я захочу переиздать ее) то, что я сочту там слишком вольным, и среди прочего некстати подвернувшиеся слова. [Мне показалось, что они остались весьма довольны мной]: и чтобы извиниться за то, что так курьезно оценили мою книгу и кое в чем осудили ее, сослались на многие книги нашего времени, написанные кардиналами и другими духовными лицами весьма хорошей репутации, которые тоже подверглись цензуре из-за нескольких подобных несовершенств, которые ничуть не умалили ни репутации автора, ни произведения в целом. Меня попросили даже помочь Церкви моим красноречием (это их собственные любезные слова) и сделать вместе с ними своим жилищем этот мирный город, избавленный от смут и тревог».
После столь умеренного приговора Монтень, разумеется, не стал слишком торопиться с исправлением своих «Опытов». Впрочем, как мы уже замечали, это был вообще не его случай. Он охотно добавлял, но ничего не исправлял и не выбрасывал, так что может показаться, будто у нас обе первые книги «Опытов» остались такими же, какими были до римской цензуры, за исключением добавлений, которые он туда внес.
Еще более настоятельным для Монтеня интересом, который, похоже, очень его занимал, была некая милость, которой ему помог добиться папский дворецкий Филиппо Музотти[49], проникшийся к нему необычайной дружбой и привлекший ради этого даже авторитет самого папы: мы говорим о звании римского гражданина, которое столь странным образом льстило его самолюбию или воображению, но о котором мы не можем умолчать. Добившись этого звания, он более не медлил, чтобы покинуть Рим. До этого он съездил в Тиволи, и сделанное им сравнение вод и природных красот этого очаровательного места с такими же водами и красотами виллы Пратолино и некоторых других отмечено вполне обоснованным вкусом. Выехав из Рима, Монтень направился в Лорето. Он проехал через Нарни, Сполето, Фолиньо, Мачерату и другие городки, о которых ограничивается всего парой слов. Еще будучи в Лорето, он собирался поехать в Неаполь, который был не прочь повидать. Осуществлению этого путешествия помешали обстоятельства. Если бы он все-таки совершил его, одному богу ведомо, как долго ему пришлось бы задержаться на водах Байи и Пуццоли. Наверняка именно перспектива посетить воды Лукки заставила его сменить направление. Мы видим, что из Лорето он направляется прямиком в Анкону, Сенигаллью, Фано, Фоссомброне, Урбино и т. д. Снова проезжает через Флоренцию и, не задерживаясь там, поворачивает к Пистойе, городу, зависевшему от Лукки. Наконец в мае 1581 года он прибывает в Баньи делла Вилла, где и останавливается, чтобы заняться водолечением.
Именно там Монтень сам себе назначил пребывание и использование этих вод самым неукоснительным образом. Отныне он говорит только о том, как принимает их каждый день, одним словом, о своем режиме, не опуская ни малейшего обстоятельства, касающегося своих физических привычек и ежедневных процедур: питья, приема ванн, душа и т. д. Мы читаем уже не дневник путешественника, а памятные записки больного, внимательного ко всем мелочам всестороннего лечебного процесса, к малейшим результатам его воздействия на собственный организм и к своему самочувствию; наконец это словно весьма обстоятельный отчет, который он дает своему врачу, чтобы проконсультироваться у него о своем состоянии и действии вод. Правда, отдаваясь всем этим скучным подробностям, Монтень предупреждает: «Поскольку в свое время я раскаялся, что не писал подробнее о других водах, что могло бы послужить мне правилом и примером для всех, с кем я могу увидеться впоследствии, то на сей раз я хочу распространиться об этой материи пошире и зайти дальше». Однако наиболее убедительный для нас довод состоит в том, что он писал это лишь для себя. Хотя мы и здесь найдем немало черт, время от времени живописующих и это место, и нравы страны.
Наибольшая часть этого довольно длинного отрывка, то есть всё его проживание на водах и остаток «Дневника» вплоть до первого городка на обратном пути во Францию, где Монтень слышит французскую речь, написана по-итальянски, потому что он хотел поупражняться в этом языке. Так что для тех, кто не понимает этого наречия, его здесь пришлось переводить.
Впрочем, описание довольно долгого пребывания на водах Виллы и сухость записок о ходе лечения несколько оживляются описанием деревенского бала, который он там устроил, и невинным флиртом, которым при этом забавлялся. Можно даже счесть весьма поучительным его внимание к Дивиции, бедной неграмотной крестьянке, которая при этом была не только поэтессой, но к тому же обладала даром импровизатора. На самом же деле он признается, что из-за малого общения с местными жителями совсем не поддерживал репутацию остроумного и ловкого человека, которая за ним закрепилась. Тем не менее он был приглашен, и даже весьма настоятельно, присутствовать на консилиуме врачей, собравшихся ради племянника некоего кардинала, потому что они решили прислушаться к его мнению. И хотя он подсмеивался над этим в душе[50]́, подобные вещи неоднократно случались с ним и на этих водах, и даже в Риме.
Чтобы сделать некоторый перерыв в лечении, Монтень решает отдохнуть от вод и заезжает в Пистойю, потом в третий раз возвращается во Флоренцию и проводит там некоторое время. Наблюдает различные шествия, состязания колесниц, скачки берберских коней, странный смотр всех городов Великого герцогства Тосканского, представленных оруженосцами самого непрезентабельного вида. Находит в книжной лавке Джунти «Завещание Боккаччо» и сообщает о его главных распоряжениях, которые показывают, до какой нищеты дошел этот писатель, еще и ныне столь знаменитый. Из Флоренции Монтень заезжает в Пизу и дает ее описание. Но, не заходя дальше, заметим здесь, что он может показаться излишне доверчивым в отношении чудес, слухи о которых итальянцы весьма охотно распространяли, и что его философия в этом пункте отнюдь не всегда достаточно тверда. Он некоторое время проводит в Пизе и из любопытства посещает местные воды, после чего возвращается в Лукку, задерживается там и заодно описывает этот город. А из Лукки возвращается в Баньи делла Вилла, чтобы продолжить водолечение. Одновременно с этим возобновляет собственную термально-диетическую историю и ведет подробный отчет о своих лечебных процедурах, хворях и т. п.
Из-за этого столь пристального и неослабного внимания Монтеня к своему здоровью, к самому себе можно было бы заподозрить у него тот крайний страх смерти, который, вырождаясь, превращается в малодушие. Мы полагаем скорее, что эта боязнь была вполне соразмерна явлению, которого тогда очень опасались как раз из-за его грандиозности, или же, быть может, он думал как тот греческий поэт, чьи слова приводит Цицерон: «Я не хочу умирать, но когда умру, мне это будет довольно безразлично»[51]. Впрочем, надо просто подождать, чтобы он сам весьма ясно объяснился на сей счет:
«Было бы слишком большой слабостью и малодушием с моей стороны, если бы, будучи уверен, что в любом случае погибну таким образом[52] и что смерть с каждым мгновением приближается, я не сделал бы усилия, перед тем как это случится, чтобы смочь вытерпеть ее без труда, когда придет время. В конце концов разум советует нам с радостью принимать благо, которое Богу угодно ниспослать нам. Однако единственное лекарство, единственное правило и единственное знание, пригодные, для того чтобы избежать всех зол, осаждающих человека со всех сторон и в любое время, какими бы они ни были, это решиться либо претерпеть их по-людски, либо пресечь мужественно и быстро»[53].
Он все еще был на водах Виллы, когда 7 сентября 1581 года, прочитав присланное из Бордо письмо, узнал, что чуть меньше месяца назад, 1 августа, его избрали мэром этого города. Эта новость заставила его ускорить свой отъезд из Лукки, и он отправился в путь по римской дороге.
Вернувшись в Рим, он проводит здесь еще некоторое время, подробности чего мы видим в «Дневнике». И здесь же[54] получает письма от членов городского совета Бордо, которые официально уведомили его об избрании в мэрию этого города и пригласили прибыть туда как можно скорее. Он уехал из Рима в сопровождении молодого д’Эстиссака и некоторых других дворян, которые проводили его довольно далеко, но никто за ним не последовал, даже спутник по странствию.
На его пути, где он оказался зимой и проделал его весь, несмотря на свое слабое здоровье (поскольку у него по-прежнему время от времени выходили вместе с мочой камни или песок), лежали Рончильоне, Сан Квирико, Сиена, Понте а Эльса, Лукка и Масса ди Каррара. Ему очень хотелось проехать через Геную, но он решил отказаться от этого по причинам, которые излагает в «Дневнике». И выбирает дорогу через Понтремоли и Форново, оставляя в стороне Кремону. Приезжает в Пьяченцу, краткое описание которой дает. Осматривает Павию и ее знаменитый монастырь, которые описывает достаточно бегло, проезжает через Милан, не задерживаясь там надолго, и через Новару и Верчелли прибывает в Турин, который изображен настолько убогим, что его совершенно невозможно узнать. Мон-Сени[55], Монмельян, Шамбери упоминаются всего лишь росчерком пера. Он проезжает через Бресс[56], прибывает в Лион, город, который ему очень понравился своим видом; это единственное, что он о нем говорит. После Лиона пересекает Овернь и верхний Лимузен, чтобы въехать в Перигор; и через Перигё добирается до замка Монтень – longæ finis chartæque viæque[57].
P. S. Мы заканчивали печатать это предисловие, когда г-н Каперонье, хранитель Королевской библиотеки, получил из Бордо письмо, касающееся родословия Монтеня, и захотел поделиться его содержанием. Это письмо сообщает нам, что в Бордо до сих пор существует семейство по имени Монтень и оно в точности то самое, к которому принадлежал и автор «Опытов». Вот это родство:
«Мишель де Монтень был сыном Пьера Экема, сеньора де Монтеня, мэра города Бордо.
У этого Пьера было трое братьев, двое из которых умерли, не оставив потомства. Третий, Реймон Экем де Монтень, сеньор де Бюссаге, приходился, следовательно, Мишелю де Монтеню дядей с отцовской стороны. Он женился на Адриене де ла Шассень, от которой имел пятерых детей, в том числе и Жоффруа Экема де Монтеня, сеньора де Бюссаге, советника бордоского парламента, как и его отец. Именно от этого Жоффруа и происходит дом Монтеней, в настоящее время существующий в Гиени, последний отпрыск которого женился на м-ль де Галато».
Автор письма, г-н де ла Бланшери, уверяет, что написал его, лишь имея подтверждающие документы перед глазами.
В Библиотеке дю Вердье, в томе II, на стр. 143 (издание г-на Риголе де Жювиньи, Париж, 1773), мы находим, что одновременно с автором «Опытов» жил некий председатель Монпелье по имени Монтань: «Это был человек ученый, – пишет библиограф, – который написал еще не изданную Историю королевы Шотландии (явно Марии Стюарт)». Однако непохоже, чтобы он был из того же рода, и дю Вердье имеет большую заботу различать их.
Названия этапов путешествия Монтеня
– МО – ШАРЛИ – ДОРМАН – ЭПЕРНЕ – ШАЛОН – ВИТРИ-ЛЕ-ФРАНСУА – БАР-ЛЕ-ДЮК – МОВАЖ – ВОКУЛЁР – ДОМРЕМИ – НЁФШАТО – МИРЕКУР – ЭПИНАЛЬ – ПЛОМБЬЕР – РЕМИРМОН – БЮССАН – ТАН – МЮЛУЗ – БАЗЕЛЬ – ХОРНУССЕН – БАДЕН – ШАФФХАУЗЕН – КОНСТАНЦ – МАРКДОРФ – ЛИНДАУ – ВАНГЕН – ИСНИ – КЕМПТЕН – ПФРОНТЕН – ФЮССЕН – ШОНГАУ – ЛАНДСБЕРГ – АУГСБУРГ – БРУК – МЮНХЕН – КЁНИГСДОРФ –
– КЁНИГСДОРФ – МИТТЕНВАЛЬД – ЗЕЕФЕЛЬД – ИНСБРУК – ХАЛЛЬ – ИНСБРУК –
ШТЕРЦИНГ – БРИКСЕН – КОЛЬМАНН – БОЛЬЦАНО – БРАНЦОЛЛЬ – ТРЕНТО – РОВЕРЕТО – ТОРБОЛЕ – РОВЕРЕТО – БОРГЕТТО – ВОЛАРНЕ – ВЕРОНА – ВИЧЕНЦА – ПАДУЯ – КА’ ФУЗИНА – ВЕНЕЦИЯ – КА’ ФУЗИНА – ПАДУЯ – БАТТАЛЬЯ – РОВИГО –
ФЕРРАРА – БОЛОНЬЯ – ЛОЯНО – СКАРПЕРИЯ – ФЛОРЕНЦИЯ – СИЕНА – БУОНКОНВЕНТО – ЛА ПАЛЬЯ – МОНТЕФЬЯСКОНЕ – РОНЧИЛЬОНЕ – РИМ –
– РИМ – ОСТИЯ – РИМ – ТИВОЛИ – РИМ – КАСТЕЛЬ НУОВО – БОРГЕТТО – НАРНИ – СПОЛЕТО – ФОЛИНЬО – ЛА МУЧЧА – ВАЛЬЧИМАРА – МАЧЕРАТА – ЛОРЕТО – АНКОНА – СЕНИГАЛЛЬЯ – ФАНО – ФОССОМБРОНЕ – УРБИНО – КАСТЕЛЬ ДУРАНТЕ – БОРГО ПАЧЕ – БОРГО САН СЕПОЛЬКРО – ПОНТЕ БУРЬЯНО – ЛЕВАНЕЛЛА – ПЬЯН ДЕЛЛА ФОНТЕ – ФЛОРЕНЦИЯ – ПРАТО – ПИСТОЙЯ – ЛУККА – БАНЬИ ДЕЛЛА ВИЛЛА –
– БАНЬИ ДЕЛЛА ВИЛЛА – ПЕША – ПИСТОЙЯ – ФЛОРЕНЦИЯ – СКАЛА – ПИЗА – БАНЬИ ДЕЛЛА ВИЛЛА – ЛУККА – СКАЛА – ПОДЖИБОНСИ – СИЕНА – САН КВИРИКО – САН ЛОРЕНЦО – ВИТЕРБО – (БАНЬАЙЯ) – МОНТЕРОССИ – РИМ – РОНЧИЛЬОНЕ – ВИТЕРБО – САН ЛОРЕНЦО – САН КВИРИКО – СИЕНА – ПОНТЕ А ЭЛЬСА – АЛЬТОПАШО – ЛУККА – МАССА ДИ КАРРАРА – (САРЦАНА) – ПОНТРЕМОЛИ – ФОРНОВО – БОРГО САН ДОНИНО – ПЬЯЧЕНЦА – МАРИНЬЯНО – ПАВИЯ – МИЛАН – БУФФАЛОРА – НОВАРА – ВЕРЧЕЛЛИ – ЛИВОРНО – КИВАССО – ТУРИН – САНТ’АМБРОДЖО – СУЗА – НОВАЛЕЗА –
– ЛАНЛЕБУР – СЕН-МИШЕЛЬ – ЛА ШАМБР – ЭГБЕЛЬ – МОНМЕЛЬЯН – ШАМБЕРИ – ИЕН – СЕН-РАМБЕР – МОНЛЮЕЛЬ – ЛИОН – БУРДЕЛЬЕР – Л’ОПИТАЛЬ – ТЬЕР – ПОН-ДЮ-ШАТО – КЛЕРМОН – ПОНТОМЮР – ПОНШАРО – ШАТЕН – СОВЬЯ – ЛИМОЖ – КАР – ТИВЬЕ – ПЕРИГЁ – МОРИАК – МОНТЕНЬ
Часть 1, написанная рукой секретаря
– Мо – Шарли – Дорман – Эперне – Шалон – Витри-ле-Франсуа – Бар-ле-Дюк – Моваж – Вокулёр – Домреми – Нёфшато – Мирекур – Эпиналь – Пломбьер – Ремирмон – Бюссан – Тан – Мюлуз – Базель – Хорнуссен – Баден – Шаффхаузен – Констанц – Маркдорф – Линдау – Ванген – Исни – Кемптен – Пфронтен – Фюссен – Шонгау – Ландсберг – Аугсбург – Брук – Мюнхен – Кёнигсдорф –
[…] г-н де Монтень спешно послал г-на де Матекулона вместе с прибывшим нарочным навестить вышеназванного графа и решил, что его раны не смертельны[58]. В Бомоне к нашему отряду примкнул г-н д’Эстиссак[59], чтобы проделать то же путешествие; его сопровождал еще один дворянин, а также камердинер, пеший погонщик с мулом и двое лакеев. Присоединившись к нам, он взял на себя половину издержек. В понедельник, 5 сентября 1580 года, мы выехали из сказанного Бомона после обеда и за один перегон прибыли к ужину в Мо.
МО [двенадцать лье][60], маленький красивый городок, расположенный на берегу Марны. Он состоит из трех частей. Сам город и предместье находятся за рекой, со стороны Парижа. А за мостами имеется еще одно обширное место с большим количеством жителей и домов, окруженное рекой и очень красивым рвом, которое называется Рынком. Некогда это место было мощно укреплено высокими и толстыми стенами с башнями; но во время наших вторых гугенотских волнений, поскольку большинство его обитателей принадлежали к этой партии, все укрепления тут снесли[61]. Эта часть города выдержала осаду англичан, а все остальное было потеряно. В награду жители этого места были освобождены от тальи[62] и других податей. Они показывают на реке Марне остров длиной двести – триста шагов, про который говорят, что это был кавальер, насыпанный в воду англичанами, чтобы биться за этот рынок с помощью своих орудий[63], который отвердел со временем. В предместье мы видели аббатство Св. Фарона, очень древнее здание, где они показывают обиталище Ожье Датчанина и его палату[64]. Там имеется старинная трапезная с большими и длинными каменными столами необычной величины, посреди которой до наших гражданских войн бил сильный источник, которым они пользовались во время трапезы. Большая часть монахов все еще дворяне. Среди прочего тут также имеется очень старая и почтенная могила с каменным изваянием двух лежащих рыцарей необычайных размеров. Они утверждают, что это тела Ожье Датчанина и еще кого-то из тех паладинов. Нет ни надписи, ни каких-либо гербов; только вот это надгробное слово по-латыни, которое некий аббат велел тут высечь лет сто назад: «Здесь погребены два неизвестных героя». Среди своих сокровищ они показывают кости этих рыцарей. Кость руки от плеча до локтя длиной примерно с целую руку современного человека среднего роста, она немного длиннее, чем рука г-на де Монтеня. Они показывают также два из их мечей, которые по длине примерно с наши двуручные мечи, и лезвия сильно иззубрены.