Смысл вавилонской башни – двойной, вопрошающий: с Богом или против Бога?
«И увидел во сне: вот лестница стоит на земле; и вот, ангелы Божии восходят и нисходят по ней… Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно, Господь присутствует на месте сем; а я и не знал! И убоялся, и сказал: как страшно место сие! это не иное что, как дом Божий, врата небесные» (Быт. XXVIII, 12–17). Bab-Еl, Вавилон и значит «Врата Небесные», «Врата Божии».
Вот почему на вавилонской башне «невеста божия», enitu ждет Жениха.
Таков смысл Вавилона богочеловеческий, а вот и человекобожеский.
«Первые люди, возгордясь силою и величием своим, стали презирать богов и построили высокую башню там, где ныне Вавилон. Башня уже почти касалась вершиною неба, когда внезапно ветры помогли богам и опрокинули башню на строителей», – сообщает Бероз древневавилонский миф (Fragm., XV–XVI).
И в Талмуде почти тот же миф: «Люди, строившие башню, говорили: пойдем войною на Бога» (Midrasch Tanchuma Noach). – «И метали стрелы в небо, и падали они, обагренные кровью. И, видя то, люди говорили: ныне убили мы всех, кто там на небе» (Sefer Hajaschar).
Смысл Вавилона человекобожеский угадали и пророки Израиля. «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, буду подобен Всевышнему» (Ис. XIV, 13–14). «Как упал ты с неба, Денница, сын зари!» (Ис. XIV, 12).
Может быть, туда же, на восток, где Вавилон, устремлены были и очи Сына Человеческого, когда видел Он «сатану, спавшего с неба, как молния».
В наши дни пытается человечество достроить башню вавилонскую, и Достоевский говорит о ней почти так же, как пророк Исаия. И двойной, вопрошающий смысл ее тот же: с Богом или против Бога? Увидим ли мы с высоты ее звезду Вифлеемскую, как мудрые звездочеты, или внезапная буря снова опрокинет башню на безумных строителей?
Какой-то мировой катаклизм, то, что мы называем «потопом», живо помнят многие народы Азии, Европы, Америки; но живее всех – Вавилон. Недаром в сердце Гильгамеша, великого вавилонского эпоса – Потоп.
Знание есть «воспоминание» (¢ν£μνhσις Платона). И будущее можно знать – «вспоминать», как прошлое. Вавилон первый вспомнил конец мира бывший и познал – будущий.
Двенадцать клинописных дощечек «Гильгамеша» найдены в развалинах ниневийских дворцов, в Ассурбанипаловом книгохранилище. На одиннадцатой – сказание о потопе.
То же сказание в Бытии; но Бытие записано не ранее VIII века до P. X., а шумерийский «Гильгамеш» относится не позже, чем к XXV веку, и, может быть, повторяет древнейший подлинник.
От этих глиняных дощечек, густо усыпанных острыми гвоздями клинописи, кажется, все еще веет страшным запахом потопных вод.
В одном из древнейших отрывков изображаются бедствия допотопного мира. Дощечка сломана, клинья полустерты. Но вот что можно прочесть:
Далее сломано, несколько строк выпало. В них, должно быть, повествовалось о страшном голоде, следствии всемирной войны и всемирного бунта. И опять можно прочесть:
И в эти же дни Утнапиштим Атрахазис (Atrachasis – Премудрый), вавилонский Ной, зарывает в землю древние скрижали, сокровища допотопной мудрости, то «единственное семя, от которого все опять началось» после потопа (Plato. Timaeus. – Berossos. Babyloniaka, Fragm.).
Значит, именно тогда, накануне тех страшных дней, человечество достигло высшей ступени развития – того, что мы называем «прогрессом», «цивилизацией», что Платон называл «Атлантидою», а Достоевский – «человекобожеством». И вот, на этой высоте – всемирная война, всемирный бунт, одичание, озверение, людоедство – конец человечеству: все, как у нас – то же начало и тот же конец.
Опять сломано. Кажется, боги смиловались, но люди не покаялись.
И в Бытии почти дословно то же: «Раскаялся Господь, что создал человека, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человека» (VI, 6–7).
Тогда Elohim, боги Израиля, и боги Вавилона – решают потоп. Но милосердный Iahwe-Ja предупреждает Ноя-Атрахазиса; а дабы не нарушить тайны богов, говорит с человеком не лицом к лицу, а в вещем знамении; как начинающийся ветер потопный, свистит в щели тростниковой хижины, первобытного жилища сенаарского:
И строение ковчега повторяется в обоих сказаниях, библейском и вавилонском, до мельчайших подробностей – до «горной смолы», chemar, которой осмолены оба ковчега (Gilg., XI, 66–70. – Быт. VI, 14).
Но изображение самого потопа в вавилонской клинописи живее, подлиннее, чем в Бытии, как будто здесь говорит слышавший, а там – видевший.
«Семь дней продолжалась буря потопа, а на седьмой утихла», – повествует Атрахазис:
В Божественной Книге ничего нет равного этим слезам человеческим.
Когда ковчег остановился на горе Низир (Nisir), Атрахазис выпускает по очереди голубя, ласточку и ворона, чтобы узнать, сошла ли вода с земли. Голубь и ласточка вернулись в ковчег, «не найдя места покоя для ног своих» (Быт. VIII, 9).
Тогда Атрахазис выходит из ковчега и приносит на горе жертву богам:
Бог Эа благословляет Атрахазиса:
Судьба Атрахазиса таинственнее Ноевой: этот родил второе человечество и умер, как человек; тот не рождает и не умирает, как бог (второе человечество Иштар-Мами творит из персти земной, так же как первое). На краю света, в Устье Рек, где был Эдем, поселяется Атрахазис, последний человек первого человечества, как Второй Адам, бессмертный, вкусивший от Древа Познания и Древа Жизни вместе.
Чей же это прообраз, чья тень? Богочеловека или человекобога? И здесь опять двойной, вопрошающий смысл Вавилона.
Вообще внутренний смысл обоих сказаний, библейского и вавилонского, вопреки внешнему сходству, глубоко различен: одна песнь, двумя голосами разно спетая.
Когда выпущенный голубь возвратился, «Ной простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег» (Быт. VIII, 9). Бледный луч солнца сквозь тучи потопа, вспыхнувшая радуга Завета, темный люк в осмоленной крыше ковчега и на простертой иссохшей ладони шестисотлетнего старца розовые лапки белого голубя: трагедия кончается идиллией, ревущая буря потопа – голубиным воркованием, здесь, в Бытии, а там, в Гильгамеше, – карканием ворона.
Наступит ли конец и второго мира так же, как первого, этого не знает Бытие или не хочет знать, а Вавилон знает. Об этом-то конце зловещий ворон и каркает.
Согласно с Берозом, последним истолкователем незапамятно-древних вавилонских сказаний, бытие мира состоит из ряда «великих годов», и каждый имеет лето и зиму: зима наступает, когда все созвездия соединяются в точке Водолея или Рыбы; лето – в точке Льва или Рака. Каждая зима начинается всемирным потопом (Øδ£tωσις); каждое лето – пожаром (kpurωσις) (Beros. Babylon. Fragm.).
Так все мировые круги, «обороты великих колес», ovra delle rote magne, совершаются между двумя концами-началами, и каждый, обнимая 432 000 лет, есть точное повторение предыдущего, ибо созвездия, возвращаясь в положение изначальное, производят прежнее действие.
О постоянных разрушениях мира огнем и водою говорит и Саисский жрец у Платона: в одном из этих разрушений погиб и остров Атлантида («Тимей»).
В тайном учении египетских жрецов эти мировые круги называются nem-anch, «обновления жизни», и nem-masu, «повторения бывшего» (Brugsch. Relig. u. Mythol. d. alten Aegypt., 260); в учении орфиков, – «восстановление»; а в современной науке один из таких кругов есть «мировая эволюция».
Сколько их? Бесчисленное множество? Нет, только три, ибо Тайна Трех – в трех мирах совершается.
Если верно последнее, то мы сейчас – во втором круге, перед концом огненным.
«Суд мира и всего, что в нем, через огонь. – Все огонь, когда придет, разрушит и возьмет себе» (Fragm., 63–65), – как будто повторяет Гераклит новозаветное пророчество: «В начале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою: потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою. А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда… Тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят» (Вт. Петр. III, 5–10).
«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как томлюсь, пока он возгорится», – свидетельствует и Сын Человеческий.
О, конечно, для нас все это – лишь старые басни, пустые сны! Как бы только нам самим не оказаться сном пустым.
Неужели мы до конца не поймем, почему Сын Человеческий, согласно со всею древнею мудростью, соединяет бывший конец с будущим, потоп водный – с огненным? «Как было во дни Ноя, так будет и в пришествии Сына Человеческого. Ибо, как во дни перед потопом, ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня как вошел Ной в ковчег; и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, так будет и пришествие Сына Человеческого» (Матф. XXIV, 38–39).
Не думали, как мы не думаем; не слышали, как мы не слышим шума подходящего потопа, уже не водного.
Океанский кабель и радио не повторят ли когда-нибудь древнюю клинопись:
Что это, было или будет? Было и будет, – отзывается эхо веков в вечности, как зловещее карканье ворона.
В жизни каждого человека наступает минута, когда душа его вдруг видит смерть. Если и в жизни всего человечества должна наступить такая минута, то, может быть, сейчас она ближе, чем когда-либо.
Но и все века к ней шли. Ее уже предрек Вавилон: душа его увидела смерть, как раненая львица ниневийская.
Гильгамеш и Древо Жизни
Таково начало «Гильгамеша», как бы начало «Фауста». Вот когда уже начинается трагедия знания, наша трагедия по преимуществу. Фауст и Гильгамеш – обладатели знания, искатели жизни.
«Жизни ты ищешь, но не найдешь» – это о Гильгамеше сказано, и почти то же о Фаусте: