19
А, впрочем, я страдал ужасно…
Но вот. Я рассказал. Прекрасно.
Теперь вам, я надеюсь, ясно
чем этот бомж привлёк вниманье
моё: неужто в самом деле
можно вот так, без содроганья,
жизнь принимать и думать еле
о том, что, в общем-то, теперь
ты сущий и бездомный зверь.
20
Да, можно привести примеры
великих философий, веры
и дзен-буддийские химеры…
Но этот чурка был невеждой,
он прост был, как российский рубль,
он тем потряс уж мои вежды,
что, когда хмель пошёл на убыль,
он «Общую газету» вдруг
достал и зачитал мне вслух
21
статью об акциях на бирже
и банковских расчётах. Ниже
ещё скажу об этом. Вы же
давно уж заждались рассказа
героя моего, как стал он
бездомным. Приступаю сразу.
С тех пор прошло уже ни мало,
ни много, а лет двадцать пять,
как он отправился гулять
22
с друзьями по родной станице.
(Теперь уж это заграница,
там жили русские и лица
с раскосыми глазами). Были
друзья навеселе, но мало
им всё казалось, они пили,
пока герой наш у вокзала
сознание не потерял:
он там уснул, когда упал.
23
Проснувшись, он домой вернулся.
Уж было утро. Он разулся
едва, как в страхе пошатнулся:
менты в квартире его были.
Они его с собой забрали
и уж в ментовке объяснили
за что его арестовали:
ты, говорят, вчера убил
дружка. Вот так вот, Афраил.
24
«Когда и где?» «Вы вместе пили.
Соседа Алика. Забыли?»
«Убей, не помню. Мы кутили
и было весело». «А после?»
«Да вот, уснул я на вокзале,
ну то есть перепил как ослик…»
«Свидетели нам показали,
что вы его вот сим ножом
ударили за гаражом…»
25
И покатилось… Обвиненья,
допросы, жгучие сомненья:
а может так?.. Но впечатленье
гнетущее от каталажки
его сломило: он сознался.
И вот уж вскоре по бумажке
ему, как он ни ободрялся,
в лицо суровый прокурор
прочёл суровый приговор.
26
«Друзья подставили, как видно, —
добавил Афраил. – Обидно.
А я не убивал… Эх, быдло
бессовестное…» И печально
подпёр он щёку. Но продолжил
рассказ свой Афраил опальный.
Он вышел из тюрьмы. Ну кто же
его теперь приветит? Но
о нём забыли уж давно.
27
Родня дружить с ним отказалась,
работы не нашёл: осталась
судимость в книжке, вот он малость
подумал и решил добиться,
чтоб приговор был пересмотрен,
и оправдали его лица
судебные. И вот, ободрен
таким решеньем, он в Москву
приехал. «Здесь я и живу
28
уже пять лет», – сказал уныло
нам Афраил. И Афраила
мне было жаль. Кругом всё плыло
в приятной дымке и сердечно
я стал выпытывать у чурки,
какие средства есть, чтоб вечно
он не скитался, но придурки,
затянутые в кожу, к нам
подсели. Начался бедлам.
29
Об этом позже. Или, может,
не стоит вовсе. Пусть продолжит
моё перо о том, что гложет
сейчас мой ум. Итак, читатель,
я вглядывался в Афраила
и мысленно твердил: приятель,
тебя жизнь просто раздавила,
но ты живёшь и как же так,
ты улыбаешься, чудак…
30
И захотелось мне прижаться
к нему щекой к щеке и, братцы,
побрезговал. Да и, признаться,
художник тронут вовсе не был
рассказом чурки. Он, напротив,
перебивал его и в небо
глядел ночное и наркотик
какой-то предлагал, что был
припрятан где-то, я забыл.
31
Кстати сказать, художник тоже
был издаля. По его роже
не скажешь, кто он, но похожий
на русского, хотя с акцентом
малороссийским. Он приехал
в Москву, как я сказал уж, кентом,
и видно вся эта потеха
с игрою в классики ему
была пока что по уму.
32
Он жил на чердаке каком-то
в среде полубогемной. С понтом
художник. Говорил о ком-то,
что он-де гений. Я не слушал.
Он рассказал, что промышляет
тем, что рисует лица тушью
прохожих на Арбате, знает,
как деньги делаются, но
ночами пишет полотно
33
великое о наркоманах.
В его зрачках, немного странно
расширенных, как у барана,
было отсутствие и мыслей
и чувств возвышенных. Меня он
немного раздражал, и висли
в мозгу картинки, в коих даун
присутствовал. Но, в общем, он
обычный парень был, пижон.
34
Девчонка байкерша подсела
за столик к нам и поглядела
зазывно на меня, – сидела
она до этого с друзьями
и на меня глядела, как бы
пытаясь угадать, что я, мол,
собою представляю, дабы
не ошибиться, чтобы был
не зря затрачен юный пыл.
35
Я был одет вполне прилично…
И в сотый раз я думал: птичка,
ты ошибаешься, я лично —
ничто. Какая ты смешная.
Я б подыграл, но интереса
к тебе я не имею, злая
девчоночка, какого беса
ты глазки строишь. Я – ничто.
Иди, ищи покруче кто.
36
Здесь стоит, в общем-то, отвлечься
и в слух порассуждать, что вечно
прогрессом движет, но стеречься
я должен рассуждений общих.
Всё потому, что с отвращеньем
я отношусь ко всяким тощим
философам, чьи речи пеньем
я заглушаю и люблю
весь разговор свести к нулю.
37
Но философских струн ни грамма
нет в самочке, что словно лама
мила и вертится упрямо
перед глазами, – потому-то
я не люблю всех этих кантов,
ведь вот правдивая минута:
девчонка мерою таланта
свою устроить хочет жизнь,
инстинкт ей говорит: борись!..
38
И тут подсели эти парни,
затянутые в кожу. Бар не
работал, кажется, и я не
стал дожидаться, когда хлопцы
устроят бучу, хотя я-то
уже был пьян и эти поцы
мне стали нравиться, но надо
ещё мне было позвонить
подружке, чтобы сообщить,
39
чтобы меня она не ждала
сегодня ночью. Мне скандала
хотелось, чтобы она знала,
что я в свободном, блин, полёте…
Я взял с собою Афраила,
который зоб сжимал в икоте,
пообещал, что купим пива,
и мы пошли вверх по Тверской,
гонимы ветром и тоской.
40
Москва была давно пустынна,
лишь редкая машина мимо
нас проезжала и бензином
почти не пахло – посвежело.
Витрины, фонари горели,
и в небе звёздочка блестела,
и было слышно, как запели
за нами, вдалеке, ну, там,
где был какой-то ресторан.
41
Шоссе блестело и лоснилось.
Пустая банка повалилась
порывом ветра, покатилась…
Где тот, что из неё пил пиво?
Уж дома спит наверно. Где же
тут телефон? Повешен криво
рекламный транспарант: в Манеже
то ль выставка, то ль продают
чего-то. Полный, блин, капут.
42
Какие чудные ворота.
Огромные. Да, вот работа.
Высокие. С рисунком. Кто-то
соорудил – ведь это ж надо.
Величие во всём. Как жалок
я рядом с ними, но награда
мне сознавать, что я – осколок
тех упований, хоть давно
всё это полное говно.
43
В ларьке возьмём, пожалуй, пива.
Да, я хорош. Напился. Криво
хожу. Да, в общем, и не диво:
грамм двести водки, пива банки
три уж за ночь. Не надо много
мне – что я ел? – одни баранки
какие-то, сардельку, сока,
ну, выпил… Вот и охмелел.
«А хорошо ведь, Афрогел…
44
Тьфу, Афраил… Прости… Смотри вон,
из казино какие дивы
выходят к «Мерседесу», криво
нам усмехаясь. Ты не думай,
что они чем-то лучше. Случай
решает всё. Вот я из дома
сюда, в Москву, как гад ползучий
приехал. По нулям. А вот
случайность – и уж через год
45
могу я, Афраил, позволить
и в казино, и благоволить
блядям роскошным, и повздорить
хоть с кем угодно… Ты чудесный,
прекрасный человек и хочешь
в ночной мы клуб с тобой прелестный
зайдём?.. Что, Афраил, бормочешь?..
Как хочешь… В общем-то не в том,
конечно, дело. Всё путём.
46
Идёте правильной дорогой,
товарищи!.. Но что же, много
болтаю я… Тут у порога
постой. Я позвоню подружке».
Достал жетон я из кармана,
поставил в щель, снял трубку с дужки,
и потянулася рука на
диск телефонный и в момент
был мною вызван абонент.
47
Стоп. Это важно. Моя киска
волнуется и к сердцу близко
отсутствие моё, каприз мой
уж приняла. Я гад последний.
Она хорошая. И как я
вообще могу, как привередник,
себя вести. Дурак, дурак я.
Я от неё завишу. Да.
И с потрохами. Вот беда.
48
«Алло. Ты где?.. Когда ты будешь?..
Ты пьян?.. Зачем меня не любишь?..
Не ври… Купи, коль не забудешь…
А ты не трахаться собрался?
Ты не в квартире?.. Почему ты
в такси не сядешь?.. Ну и дался
тебе наш разговор. Не путай
любовь и бизнес. Приезжай…
Я жду. Целую… Жду. Бай-бай».
49
«Подружка меня любит сильно», —
сказал чучмеку я умильно
и тут же стороною тыльной
ладони красной вытер слёзы,
что ветер вышиб, и повыше
поднял свой ворот и неврозы
по поводу того, что крыши
в лице подружки нет уже,
прошли. Спасибо, протеже.
50
Из подворотни сильно дуло.
В лицо отбросами пахнуло.
Фигурка чья-то промелькнула
между домами. Мы центральным
проспектом шли и освещенье
стены домов, асфальт сусальным
налётом покрывало. Тень я
отбрасывал то так, то сяк,
как, впрочем, и чучмек босяк.
51
Признаться, после разговора
с Татьяною хмель как-то скоро
стал проходить и пик мажора
был пройден и уж больше пива
я не хотел, но неудобно
пред Афраилом было. Диво
окончилось. Пора подробно
подумать, как быстрей попасть
домой и завалиться спать.
52
Полпятого. Тверской бульвар мы
пересекли. Гуляли парни
какие-то. Ну что ж, ударный
момент: вот по бутылке выпьем
и по домам. В ларьке девчонка,
немного заспанная, выпью
на нас уставилась, и звонко
на стук открылося окно.
И взял я пиво. Но одно.
53
Одну бутылку… Передумал
я брать себе. Уже угрюмо
я думал – никакая сумма
спиртного не поднимет больше
мне настроения. Я знаю
по опыту – коль пью я дольше,
чем организм того желает,
то ничего уже не даст
мне пьянка. Лишь растёт балласт.
54
Я посчитал остатки денег.
На тачку мне не хватит. Пленник
сих обстоятельств, я из лени
стал положеньем тяготиться.
Но всё же в парке с Афраилом
уселись мы, и, чтоб забыться,
я стал уж из последней силы
расспрашивать его про жизнь,
носком ноги то вверх, то вниз
55
покачивая. Чурка что-то
стал мне плести, его икота
обуревала, а зевота
меня. Он пиво из бутылки
пил, я рассматривал большие
и грязные его ботинки,
и видел, как по его шее
ползёт жучок и ничего
не сделал, чтобы сбить его.
56
Тут удивил меня нежданно
чучмек, когда вдруг из кармана
достал газету, как ни странно
свежайшую, и развернувши
её, открыл на той странице,
где новости про банки, куши
мильонные и стал, глазницы
рукою протерев, читать
вслух и со мною обсуждать.
57
Его сужденья показали,
что дока в этом он. Едва ли
я б мог поверить, коль сказали,
что так бывает. Самородок
сидел передо мной и внятно
мне растолковывал, уроду,
все белые в сознанье пятна
моём, касающихся тем
экономических. Я нем
58
сидел и думал: да, приятель,
тебя жалеть нельзя. Создатель
так захотел, чтоб мир некстати
разнообразен был. Быть бомжем —
не значит быть отребьем, просто
стиль жизни это и, похоже,
есть все условия для роста
твоих задатков и, глядишь,
ты как Гайдар заговоришь.
59
А небо вовсе побледнело.
И мимо люди то и дело
ходили, кашляя; шумела
уже Москва, проснувшись рано.
Погасли фонари ночные,
и дворник что-то у фонтана
стал собирать, и шли кирные
два хлопца, что как мы, видать,
лишь только собирались спать.
60
Рассвет. Московские рассветы.
Рассветы вообще. Я в леты
младые, помнится, согретый
любовью, так любил, бывало,
у моря их встречать, взирая,
как с неба ночи покрывало
сворачивает молодая
заря, и думал я тогда,
что мои чувства навсегда.
61
Но всё проходит, всё проходит…
В пустом желудке колобродит,
и хмель последний уж уходит,
и я прощаюсь с Афраилом,
спешу в метро и предвкушаю,