– Ай-яй-яй-яй-яй…, – с какой-то абсолютно фальшивой, нечеловеческой интонацией протянул длинный худощавый тип с белым, как известка, лицом, на котором выделялись большие бесцветные глаза, обрамленные слишком светлыми ресницами, и широкий, похожий на горизонтальный разрез рот, что делало незнакомца похожим на тритона или иное земноводное, – Ты только посмотри, что ты здесь натворила…
«Цвырк, цвырк, цвырк, цвырк..». Мари недоуменно и растерянно огляделась по сторонам, тщетно пытаясь понять о чем, вообще, толкует этот тип.
«А может он хозяин этого магазина и решил, что я ему устроила беспорядок? – мелькнуло у нее в голове, – Ну, в том смысле, как он себе это понимает, конечно…».
– О чем вы говорите? – спросила девушка вслух, – Я ничего здесь не трогала. Тут практически все так и было…
«Цвырк, цвырк, цвырк…», – вновь повторился странный навязчивый звук, который явно исходил от долговязого, но Мари никак не могла понять, каким именно образом он его издает. Было похоже, что звук этот исходит непосредственно от черного плаща-дождевика, свободно болтающегося на длинной, субтильной фигуре незнакомца.
– Ай-яй-яй-яй-яй…, – вновь с деланной эмоцией протянул долговязый, криво и неуклюже улыбнувшись на один бок. И этот его оскал, который, очевидно, должен был изображать какое-то подобие дружелюбия, вдруг обнажил ряд тонких и острых, словно шило, зубов.
Сердце Мари испуганно екнуло, и она попробовала осторожно, чтобы тот не смог схватить ее за руку, улизнуть от тритоно-образного незнакомца куда-нибудь в сторону.
«Цвырк, цвырк, цвырк…», – вновь раздался странный звук, прозвучавший на сей раз особенно зловеще. Тем не менее, незнакомец вовсе не стал ей препятствовать, а наоборот даже немного отодвинулся, пропуская Мари к выходу.
– Беги, беги, беги, – словно разрешил он ей, – Тебе здесь совсем не место. Но в следующий раз я просто сотру твой разум. Так что, давай, придумай уже что-нибудь скорее.
«Цвырк, цвырк, цвырк, цвырк, цвырк…», – было последнее, что услышала Мари, стремительно выбегая из злосчастного магазинчика наружу. Она тут же взяла скорость, максимально приближенную к космической, в надежде убраться от зловещего типа как можно дальше…
Несясь со всех ног по улице, девушка едва не убилась о торчащий посреди асфальта предмет, сильно ударившись бедром. Болезненно схватившись за ушибленное место, Мари с изумлением поняла, что только что едва не расшиблась о самый настоящий могильный крест, который, как ни в чем ни бывало, горделиво возвышался посреди тротуара.
«Что это еще за чертов бред?!» – в ужасе подумала она, беспомощно озираясь по сторонам. И вдруг с удивлением поняла, что место одной из порушенных клумб занимает наполовину сгнивший гроб, в центре которого жухлые растения пробиваются сквозь рассохшиеся кости покойника. Неподалеку от всего этого, на сей раз прямо на проезжей части, Мари заметила растрескавшийся могильный камень, а рядом с ним еще пару крестов, один из которых заметно покосился набок.
«Да что за сумасшедший идиотизм здесь творится?! – не могла поверить собственным глазам девушка, – Это улица, вообще, или это кладбище?!».
Над могилами, расположенными на проезжей части, висел, немножко набекрень, разбитый остов светофора, что подсказывало девушке, что это, по-видимому, было все-таки улицей…
И тут в голове Мари внезапно что-то щелкнуло, и ее резко накрыл приступ сильнейшей апатии. Очевидно, мозг девушки просто-напросто устал без конца поражаться наблюдаемому вокруг бреду.
«Нет, все, я пас, – безразлично подумала она, продолжив устало и бесцельно брести вдоль по улице, – Я должна признаться в том, что не знаю, ни что мне делать, ни куда идти, ни что вообще здесь, на фиг, происходит…».
Ей просто нужна была небольшая передышка. Какое-то время, чтобы смириться с происходящим и собраться с силами для осуществления дальнейших действий. И единственным выходом для того, чтобы окончательно не сойти здесь с ума, было каким-то образом принять весь происходящий бред таким, как он есть. Ну и что же… Бред, так бред. Ведь каждый раз погружаясь в логику сна, мы начинаем ей неизбежно подыгрывать. И, наверное, именно это ей и следовало бы сделать сейчас…
Так, растерянно и апатично блуждая по пустынным, полуразрушенным улицам, Мари постепенно совершенно утратила чувство времени. К тому же неизменно серая, бесцветная реальность как нельзя сильнее к этому располагала. Однако в какой-то момент девушка заметила, что мир вокруг постепенно начинает темнеть. Туман на улицах медленно сгущался, приобретая все более темный тон, как если бы кто-то незаметно подмешивал в него черную краску. При этом создавалось противное ощущение, что его влажность становится все более плотной, осязаемой и маслянистой на ощупь, а звуки начали раздаваться так, словно звучат где-то глубоко на дне водоема.
Заметив это, Мари решила, что стоит найти убежище, чтобы переждать эту сгущающуюся тьму, которая, вероятно, была здесь в качестве ночи.
Полуразрушенные строения, окружающие девушку, не вызывали ощущения надежности и защищенности, поэтому она свернула в какой-то парк, если только можно было назвать так все эти кривые, колючие кусты, иногда прерывающие пустыми, поросшими жухлой травой пространствами. И вот, за очередной порцией непролазных кустов, на одном из пустырей она увидела небольшой каменный дом, который выглядел прекрасно сохранившимся. И даже кованые решетки на его окнах все еще оставались целыми.
«Может раньше это был какой-то музей?» – подумала Мари, обходя дом вокруг и пытаясь понять, сможет ли она как-нибудь проникнуть внутрь. В итоге девушка заметила, что одно из чердачных окон дома приоткрыто. Рискуя свернуть себе шею, Мари, шатко балансируя на остатках кованой решетки веранды, замысловато увитой ползучим растением, все-таки умудрилась попасть на широкий карниз, пройдя по которому, смогла добраться и до незапертого окошка.
Проникнув сквозь окно внутрь просторного чердачного пространства, Мари ненадолго затаилась там и прислушалась. Но было похоже, что в доме царит гробовая тишина. Поэтому девушка аккуратно закрыла окно и снова прислушалась. Не услышав ни единого звука и немного осмелев от такой тишины, Мари осторожно спустилась с чердака в сам дом, периодически освещая себе путь зажигалкой. Внизу девушка обнаружила покрытую чехлами мебель, облепленную гроздьями паутины, а на полу невероятно толстый, выглядящий девственно нетронутым, слой пыли.
«Если бы в доме кто-то недавно был, он неизбежно оставил бы тут свои следы», – размышляла Мари, стараясь, тем не менее, по возможности проверить каждый угол. Некоторые из комнат, при этом, оказались запертыми.
«Дверь снаружи тоже заперта, – вспомнила она, – По всем признакам похоже, что дом уже давно пустует».
На одном из массивных деревянных столов обнаружился тяжелый кованый подсвечник с тремя оплавленными свечами. Мари взяла его, на всякий случай, с собой, но зажечь, однако, так и не решилась. Она опасалась того, что кто-нибудь снаружи сможет заметить свет, идущий сквозь окна. Под одним из мебельных чехлов девушка обнаружила добротный кожаный диван и решила устроиться на нем на ночь.
Сняв тяжелые ботинки и вытащив из брюк жесткий ремень, Мари сразу почувствовала приятное облегчение. Положив на диван рюкзак вместо подушки, она засунула под него нож так, чтобы он был прямо под рукой. Стянув с себя куртку, Мари укрылась ей вместо одеяла. К тому времени за окнами стало уже совсем темно, словно весь мир снаружи залили густыми черными чернилами. Как это ни удивительно, но из-за странной, почти физической осязаемости уличной тьмы, внутри помещения, несмотря на полное отсутствие в нем освещения, казалось светлее, чем снаружи.
Устроившись поудобней, Мари тяжело вздохнула и устало закрыла глаза. Она уже не испытывала глупой надежды, что, уснув здесь, она, в итоге, проснется в нормальном мире. Девушка надеялась лишь на то, что, пока она спит, ничего особенного или опасного не произойдет, и она сможет хотя бы немного восстановить силы.
Абсолютно мертвая тишина, которая слегка давила на уши, тем не менее быстро успокоила разум, и, сильно вымотанная как физически, так и морально, девушка почти сразу же крепко уснула.
***
Мари внезапно проснулась от того, что ей послышался приглушенный звук чьих-то шагов. Быстро взяв в руку свой увесистый охотничий нож и максимально бесшумно встав с дивана, девушка настороженно прислушалась. Через некоторое время звук шагов действительно повторился, но Мари поняла, что он исходит откуда-то снаружи. Было похоже, будто кто-то бродит в темноте вокруг дома по кругу, периодически обо что-то спотыкаясь и сокрушенно при этом причитая. Подкравшись к одному из окон, которое было расположено напротив дивана, Мари услышала, что этот кто-то не только печально причитает, но еще и тихо, горестно плачет. И было в этом плаче что-то такое, что вызывало у девушки одновременно приступ липкого страха и чувство глубокой жалости и сострадания.
Судя по голосу и звуку шагов, это был не ребенок, а взрослый человек. И голос его, при этом, был явно мужским, а не женским. Притаившаяся рядом с окном Мари отчетливо слышала, как незнакомец, стеная, прошел мимо нее за стеной. Она старательно прислушивалась и пыталась понять хоть слово из его горестных причитаний, но толщина стен дома и высокая плотность тьмы за окном довольно сильно приглушали звуки, делая их булькающими и неразборчивыми.
Но вот, в очередной раз проходя мимо окна, рядом с которым находилась превратившаяся в слух Мари, шаги неожиданно остановились, и кто-то внезапно забарабанил рукой по стеклу, просунув кисть между металлическими прутьями решетки. Девушка едва не подпрыгнула от неожиданности. Сердце ее бешено заколотилось в горле. На всякий случай она аккуратно отстранилась подальше от стекла, чтобы ее нельзя было сквозь него увидеть. Сама же Мари, при этом, очень хорошо разглядела периодически прикасающуюся к стеклу бледную, немного грязную руку незнакомца.
– Вы не видели моего друга Уильяма? – раздался приглушенный стеклом жалобный голос, – Я нигде не могу его найти!
«Вот же черт! – с некоторой долей паники подумала Мари, – Неужели он все-таки знает, что здесь кто-то есть?!»
Сильно пригнувшись, она медленно и бесшумно, едва ли не на корточках, вернулась к дивану, на всякий случай спрятавшись за него так, чтобы в окно ее никоим образом не было видно. И все это время незнакомец продолжал стучать в то же самое стекло, иногда слово в слово повторяя свой предыдущий вопрос. Но больше всего в ситуации Мари напрягало то, что из всех окон в доме он выбрал именно это. Как будто ночной скиталец смог каким-то образом почувствовать ее присутствие в определенном месте дома сквозь стену.
«Хорошо еще, что входная дверь заперта, и окно на чердаке я тоже за собой закрыла», – пытаясь выровнять собственное дыхание, размышляла Мари, без конца проворачивая в руке рукоятку ножа. Но даже наличие этого надежного друга сейчас довольно мало ее успокаивало. Ведь кто знает, насколько эффективным может быть любое оружие, когда дело касается какой-нибудь нечисти?
Простучав весьма продолжительное время в то же самое окно и безрезультатно покричав в него, человек или же какое-то его подобие вновь продолжило слоняться вокруг дома кругами и горестно причитать. Осторожно подкравшись обратно к злополучному окну, в тот момент когда шаркающие шаги были с противоположной стороны здания, Мари поспешно занавесила его одним из чехлов для мебели.
После этого девушка снова вернулась на диван, на сей раз забравшись на него с ногами. Теперь, с занавешенным окном, ей все же стало немного спокойней.
Какое-то время спустя, хождения вокруг дома прекратились, и все звуки снаружи стихли. Тем не менее, Мари еще около часа продолжала сидеть на диване и прислушиваться, но за окнами все это время царила лишь глубокая тишина. Таким образом, окончательно уверившись в своей относительной безопасности, поскольку об абсолютной в этом странном городишке и речи быть не могло, девушка вновь легла, укрывшись собственной курткой, в надежде еще хотя бы ненадолго заснуть. И через некоторое время ей это действительно удалось.
Весь остаток ночи, или чем там являлась эта рухнувшая на землю тьма, прошел, на счастье, без каких-либо особых происшествий. И несмотря на то, что Мари периодически нервно просыпалась и напряженно прислушивалась, ничего пугающего ни снаружи дома, ни внутри его больше не произошло.
***
Несколько часов спустя, проснувшись на сей раз уже окончательно, Мари почувствовала себя немного взбодрившейся. Она встала с дивана и осторожно повыглядывала через окна на улицу. Там было уже намного светлее, и даже можно было разглядеть, как по траве и тропинкам парка стелется легкий серый туман.
Собрав свои вещи, Мари еще раз внимательно осмотрела дом в поисках чего-нибудь, что могло бы оказаться полезным. Внимание девушки привлекли завешанные покрывалами картины, висевшие по всем четырем стенам в центральном зале. Решив посмотреть, что на них изображено, Мари с любопытством сдернула с них пыльные тряпки. Рамы картин были богато украшены замысловатой лепниной, но, как и сами картины, содержали одни лишь серые тона. На каждой раме, по центру, располагалась небольшая табличка с витиеватой надписью, которая, очевидно, содержала название произведения. И эти названия показались Мари весьма странными, как, впрочем, и содержание каждой из картин.
Так, на одном из полотен, с надписью на табличке «Мэсэмбриа», был изображен портрет дамы в шикарном туалете. Однако верхняя часть лица неизвестной представляла невероятно странное зрелище, поскольку кожа на ней была словно бы иссушена, а вместо глаз на мир взирали две зияющие пустотой, словно у скелета, глазницы. Но с нижней частью лица девушки, при этом, все было абсолютно нормально. Так, щеки ее были женственно округлыми, а пухлые губы кокетливо улыбались зрителю… Тем не менее, глаза у этой леди, в каком-то смысле, все-таки были. Причем их было у нее довольно много. Нанизанные на нити, они представляли собой нечто вроде экзотического ожерелья, которое в несколько рядов украшало длинную элегантную шею, а также игриво спускалось в роскошное декольте.
В центре картины, висящей напротив, под названием «Арктос», возлежала на плоском блюде отрезанная голова гигантской рыбины, показанная в профиль. Ее чрезвычайно зубастая пасть была жадно разверзнута вверх, а круглый глаз, как ни странно, напоминал человеческий. Прямо над ней, подвешенный за ногу, свисал сверху голый младенец с перекошенным в плаче или ужасе ртом. Причем висел он на туго закрученной вокруг щиколотки колючей проволоке или на каком-то покрытом острыми шипами вьющемся растении, которое жестоко врезалось в его нежную белую кожу.
На третьем произведении, озаглавленном «Анатоле», гордо вскинув голову, поднимался по лестнице человек, с головы до ног облаченный в роскошные, богато украшенные латы. За его широким поясом красовался длинный меч, в эфес которого он картинно упирал руку, а с мужественных плеч роскошными волнами складок струилась длинная накидка плаща. И все бы ничего, но проблема заключалась в том, что голова у этого персонажа была отнюдь не человеческая, а почему-то собачья, как это бывает на некоторых иконах Святого Христофора. Лестница же, по которой он так горделиво поднимался, тоже была странной, поскольку ступени ее представляли собой толстые фолианты книг, которые поддерживали снизу тоненькими ручонками сгорбленные седовласые старцы.
На последней картине, табличка которой гласила «Дюсис», было изображено кладбище. Оно занимало обширную площадь полотна и уходило своими границами далеко за линию горизонта. На переднем плане, сбоку, стояла смерть в балахоне. Просунув лезвие косы подмышку, костлявая опиралась на нее, точно на костыль. И оттого, что ее субтильное, скелетированное тело было очень сильно наклонено вниз, создавалось стойкое впечатление, что если бы не поддержка этого импровизированного костыля, то смерть неизбежно рухнула бы прямиком в раскрытую по неизвестной причине могилу, расположенную рядом с ее ногами. При этом, все кладбище было также весьма необычным, поскольку вместо могильных крестов из земли торчали судорожно скрюченные руки покойников, которые отчаянно тянулись наружу. Благодаря этому намеку на воскрешение мертвецов во плоти, Мари предположила, что идея данного произведения в какой-то степени связана с тематикой Страшного Суда.