– Что привело вас ко мне, капитан? – спросила психолог. – Что именно заставило вас прийти?
– Очень хорошо, что вы использовали местоимение «что», потому что это был полковник Ройс, – сказал Юлий. – Вы знаете, откровенно говоря, мне он тоже не нравится. У него мания величия, отягощенная отеческим комплексом. Он всех называет сынками, хотя прекрасно понимает, что не может быть моим отцом. Потому что у нас разные фамилии, и вообще, я – дворянин, а он – черт знает кто. Точнее, черт знает что, как вы точно подметили минутой ранее.
Психолог вздохнула.
– Вы, пилоты, поголовно считаете себя прирожденными комиками и записными остряками, – сказала она. – Работать в десанте было гораздо спокойнее.
– Я сам хотел пойти служить в десант, но мне папа не разрешил, – признался Юлий.
Отчасти это была правда.
Когда предок Юлия настоял, что его отпрыск должен отметиться в армии, отслужив хотя бы два срока, Юлий решил записаться в десант, чтобы убедить отца отказаться от этой глупой затеи.
Юлий не хотел в армию. Он не любил никому подчиняться, не любил ходить строем, не любил сугубо мужских компаний и не признавал само понятие дисциплины. Но отвертеться не получилось.
Ты не пойдешь в десант, сказал отец. В десант идут тупые безродные мордовороты, а моему сыну, отпрыску древнего рода, там делать нечего.
Тогда Юлий захотел пойти в артиллеристы. По его мнению, это был наиболее безопасный вид войск, недостаточно мобильный, а потому опаздывающий на большинство локальных конфликтов, в которых принимала участие имперская армия. В артиллерии много аристократов, сказал он отцу.
Но тебя там не будет, сказал отец. Я служил пилотом. Твой дед служил пилотом, мой дед служил пилотом и дед его деда тоже служил пилотом – и ты будешь служить пилотом, черт бы тебя подрал, трусливый сукин сын.
Маму не трогай, попросил Юлий и отправился служить пилотом.
Продолжать чертову династию.
– Насколько я понимаю, вы хотели застрелиться, – сказала психолог.
– Интересно, если вы знаете, почему я здесь, то зачем спрашивали?
– Я хотела послушать, как вы сами это сформулируете. Так хотели вы застрелиться или нет?
– Нет, – твердо сказал Юлий. – Вы используете прошедшее время, и в этом ваша ошибка. Я и сейчас хочу.
– Почему вы хотите застрелиться?
– У меня затяжная депрессия, – сказал Юлий.
– Как вы думаете, чем она вызвана?
– Меня хотят убить, – выпалил Юлий.
– Кто?
– Многие.
– Назовите хотя бы одного.
– Я не могу их назвать.
– Почему?
– Я их не знаю. Я имею в виду поименно.
– Может быть, вы знаете их в лицо?
– Нет.
– И тем не менее вы утверждаете, что эти неведомые «они», которых вы даже не знаете, хотят вас убить?
– Утверждаю.
– Любопытно.
– И мне тоже. Они – совершенно больные люди. Я имею в виду психически больные. Как раз по вашей части, доктор.
– Хорошо, – сказала психолог. – Попытаемся зайти с другой стороны. Откуда вы знаете, что они хотят вас убить?
– Это же очевидно. Они пытаются.
– Как часто?
– Каждый мой боевой вылет.
– А, так вы говорите о повстанцах, – облегченно выдохнула психолог. – Но ведь вы прекрасно понимаете, что они хотят убить вовсе не вас.
– Да? А почему тогда они стреляют именно в меня? Хотите посмотреть на мой последний истребитель? В крыле есть пробоина величиной с кулак.
– Я хочу сказать, что повстанцы не питают к вам личной неприязни. Им все равно, кого из пилотов убивать.
– Да? Так они просто маньяки!
– Вы им тоже не пирожки с повидлом на голову сыплете, между прочим.
Юлий, знавший, что в обиходе одна из бомб с начинкой из жидкой взрывчатки как раз называется «пирожком с повидлом», многозначительно улыбнулся.
– Вы не понимаете, – сказал Юлий. – Они хотят убить именно меня. Они меня ненавидят. Я чувствую волны ненависти, которые исходят от каждой зенитки, над которой я пролетаю. Я не могу работать в столь нездоровой атмосфере.
– Ваша работа, между прочим, называется войной.
– А вот и нет, – сказал Юлий. – Наша работа называется антитеррористической операцией. О войне на этой планете и речи не идет.
– Неважно, как это называется. Я имею в виду суть явления, а не то, как про это говорит пропаганда.
– Мне тоже не нравится пропаганда, – сказал Юлий. – Она слишком слащавая и рассчитана на дебилов. Взять, например, вот этот плакат. Там, где нарисована страшенная тетка в камуфляже и написано «Империя-мать зовет!». По-моему, это уже перебор. А вы как думаете?
– Я не видела таких плакатов.
– У меня есть один в чемодане. Хотите, я вам покажу?
– Вы не любите пропаганду, но таскаете в чемодане агитационный плакат?
– Да. Это странно?
– Я видела странности и похлеще.
– Не хотите поделиться впечатлениями? Я знавал одного парня, который не любил пива. Представляете? Служил в армии и не любил пива. Вот это уж точно странно.
– Не уходите от темы, капитан. Вы совсем не хотите покончить с собой.
– Неужели?
– Именно так. Если бы вы всерьез хотели расстаться с жизнью, вы воспользовались бы своим табельным оружием, и вам не было бы абсолютно никакого дела до того, как будет на похоронах выглядеть ваш труп.
– Вот и неправильно, – сказал Юлий. – Я не просто хочу покончить с собой, я хочу покончить с собой стильно. Видите ли, я происхожу от древнего рода, и меня просто положение обязывает. Я все должен делать стильно. Даже умирать.
– И вы считаете, что суицид может быть стильным? В принципе?
– Еще как.
– И много ваших предков прибегло к такому способу расстаться с жизнью?
– Дайте вспомнить, – сказал Юлий. – Дядя вскрыл вены ножиком для разрезания бумаг. Дед по отцовской линии разбил свой флаер во время прогулки по родовому имению в пригороде Лондона. Прадед по материнской линии застрелился из охотничьего ружья двадцать первого века. Кстати, я видел кадры хроники. Дырка в голове была очень аккуратная. Далее, мой старший брат утонул в бассейне, глубина которого была не более метра, и это при том, что ему, брату, а не бассейну, было шестнадцать лет и он прекрасно умел плавать. Думаю, что тут не обошлось без несчастной любви. Моя двоюродная сестра трижды пыталась наглотаться таблеток, и только два раза ее удалось откачать.
– Вы гнусный и лживый тип, капитан, – сказала психолог. – Ваш старший брат жив и служит адъютантом у адмирала Клейтона, командующего Третьим имперским флотом.
– А вы не допускаете мысли о том, что у меня могло быть два старших брата?
– Я читала ваше досье. У вас только один старший брат.
– Вообще-то это был мой двоюродный брат, – сказал Юлий. – Но мы с ним были очень близки. По-родственному, я имею в виду.
– Как звали вашего двоюродного брата?
– А вам зачем?
– Хочу запросить о нем базу данных.
– По правде говоря, это был мой сосед, – сказал Юлий. – Но он был мне как брат.
– Вы снова лжете.
– А вот и нет.
– Я понимаю, чего вы добиваетесь. Вы хотите, чтобы я признала вас ненормальным и рекомендовала полковнику Ройсу списать вас.
– Это было бы просто замечательно.
– По-вашему, это стильно?
– Конечно. Ведь я останусь в живых. Это особенно стильно. Это просто шикарно, черт побери.
– Не ругайтесь в моем присутствии.
– Вы только что назвали меня гнусным типом.
– Это было не ругательство, а диагноз.
– С таким диагнозом комиссуют из армии?
– Нет. С таким диагнозом в армии делают карьеру.
– Послушайте, – проникновенно сказал Юлий, – мы с вами – взрослые люди, и оба точно знаем, чего хотим от этой жизни. Я хочу избавиться от армейской службы. Если вы мне в этом поможете, то я помогу вам добиться той цели, которую вы перед собой поставили. Поверьте мне, я умею быть благодарным, а у моей семьи много влиятельных друзей. Очень много.
– Вы предлагаете мне взятку?
– А есть смысл? – оживился Юлий.
– Никакого, – отрезала психолог. – Я не собираюсь рисковать своей карьерой и рекомендовать к списанию вполне здорового пилота.
– То есть вы хотите сказать, что я нормален? – уточнил Юлий.
– Нет. Вы – псих, вы – чокнутый, вы – парень со странностями, но эти странности никоим образом не помешают вам исполнить ваш воинский долг.
– Сучка, – сказал Юлий, когда дверь кабинета психолога закрылась за его спиной.
Он побрел к капеллану.
Юлий пару раз встречал капеллана в офицерском клубе и поэтому знал, как тот выглядит.
Капеллан был маленьким смуглым человечком лет сорока, с острой черной бородкой и многообещающей фамилией Рабинович. Юлий подозревал, что капеллан не католик.
Он не решался задать капеллану этот вопрос в офицерском клубе, не желая ставить того в неудобное положение при большом стечении народа, но, как только они остались одни, Юлий решил расставить все точки над «ё».
– Вы католик? – спросил Юлий.
– Нет, а вы?
– Нет, – признался Юлий.
– Это хорошо, – сказал Рабинович. – Честно говоря, я не люблю католиков. Они слишком фундаментальные. Вы любите католиков?
– Я к ним безразличен. Они ко мне тоже.
– К какой церкви вы вообще относитесь?
– Воинствующих атеистов седьмого дня.
– Понятно, – сказал Рабинович. – Циник и пофигист. Вдобавок еще и неверующий.
– Увы, – сказал Юлий.
– И зачем ты сюда приперся, сын мой?
– А вы какую конфессию представляете?
– А тебе ли не пофиг?
– Конечно, не пофиг, – сказал Юлий. – Я же должен знать, с кем разговариваю.
– Я – иудей.
– То есть, с вашей точки зрения, я – гой?
– Совершенно верно.
– Какое вам дело до проблем гоев?
– Служба такая, – вздохнул Рабинович.
– Как мне к вам обращаться?
– Рабби.
– Я не могу, – сказал Юлий. – На мой слух, это как-то фамильярно.
– Можете обращаться ко мне «ребе».
– А гой может так к вам обращаться?
– Может.
– А вы как будете ко мне обращаться? «Гой мой»?
– А как вы хотите, чтобы я к вам обращался?
– Капитан.
– Отлично, капитан. Мы уже разобрались с формальностями, или вы хотите еще что-нибудь уточнить?
– Пожалуй, это все. Можете начинать.
– Так что привело неверующего к капеллану, капитан?
– Большей частью – приказ полковника Ройса, ребе.
– А меньшей?
– Я запутался в себе, – сказал Юлий. – Иногда мне кажется, что я знаю, чего хочу, а иногда мне снова кажется, что я знаю, чего хочу, но хочу при этом совсем другого.
– И чего же вы хотите, капитан?
– В первом случае или во втором?
– Начнем с первого.
– Жить, ребе.
– Просто жить?
– Ага. В этом желании есть что-то аморальное?
– Нет, капитан. Это вполне понятное желание, естественное для любого человека. А что насчет вашего второго желания?
– Я хочу застрелиться.
– Это грех, капитан.
– Я догадывался, ребе.
– Почему вы хотите застрелиться?
– Я знаю? Может, кальция не хватает.
– Интересная версия, – одобрил Рабинович. – А может быть, вам не хватает смелости и веры в себя, чтобы продолжать жить дальше?
– Может быть, – сказал Юлий. – А что делать? Молиться?
– Молитвой тут не поможешь. Тем более что вы атеист. Давайте попробуем рассуждать логически. Что именно вас беспокоит?
– Все, ребе.
– А что беспокоит вас больше всего?
– Честно?
– Честно. Лгать капеллану не имеет смысла.
– Меня беспокоят повстанцы. Они ненавидят меня и хотят убить.
– Значит, они вас ненавидят? А вы к ним как относитесь?
– Как я могу относиться к людям, которые меня ненавидят и хотят меня убить?
– И в самом деле, как?
– Адекватно. Я ненавижу их в ответ.
– Кроме того, вы их убиваете.
– Разве?
– Оголите ваш правый бицепс.
Юлий закатал рукав рубашки и продемонстрировал капеллану правый бицепс. На правом бицепсе Юлия были вытатуированы миниатюрные черные черепа.
– Что это такое? – спросил Рабинович.
– Миниатюрные черные черепа, – объяснил Юлий. – Татуировка.
– Что она означает?
– В сущности, это всего лишь ребячество, ребе.
– Но что означает это ребячество?
– Сбитые, – сказал Юлий.
– Сбитые корабли противника? – уточнил Рабинович.
– Да, – сказал Юлий.
– И сколько черепов украшает ваш бицепс?
– Тридцать восемь.
– Давайте уточним, – сказал Рабинович. – Вы сбили тридцать восемь судов противника. Что это означает?
– Что я хороший пилот.
– Это означает, что вы – убийца.
– Разве? Я сбиваю корабли, но не расстреливаю катапультировавшихся пилотов.
– Тем не менее, каковы шансы пилота выжить после того, как вы сбиваете его корабль?
– Это зависит от корабля, ребе.
– Не увиливайте от ответа, капитан.
– Шансы небольшие, – признался Юлий.
– Вы – убийца, – подытожил Рабинович.
– Я – пилот, – сказал Юлий.
– Вы убиваете людей.
– Я делаю свою работу.
– Вам стало легче, капитан?
– Нет, а с чего бы?
– От правильного осознания того, чем вы занимаетесь.
– Послушайте, – сказал Юлий. – Я не питаю никаких иллюзий по поводу того, чем я занимаюсь. Именно поэтому меня и тянет застрелиться.
– Что вам больше не нравится – убивать людей или возможность быть убитым самому?
– И то и другое, – сказал Юлий. – Но, положа руку на интимные части моего тела, я готов признать, что мне до чертиков не хочется, чтобы меня убили.
К удивлению Юлия, Рабинович не стал делать ему замечания по поводу ругательств.
– Вы боитесь смерти? – спросил Рабинович.
– А вы не боитесь?
– Не боюсь.
– Почему?
– Вера в Господа охраняет меня от этого страха.
– До свидания, – сказал Юлий. – Нам с вами больше не о чем разговаривать.
– Почему же, капитан?
– Потому, что либо мы разговариваем на разных языках, либо вы лицемер.
– Вы не можете сейчас уйти, капитан.
– Почему еще, ребе?
– Потому, что я вас не отпустил, капитан. Хочу вам напомнить, что я старше вас по званию.
– Для меня это новость.
– Представьте себе.
– Черт побери. – Юлий сел обратно в кресло. – Чего еще вы от меня хотите?
– Вы ненавидите повстанцев?
– Да. Разве это неправильно?
– Неправильно.
– Я должен возлюбить повстанцев?
– Нет, не должны.
– Тогда я не понимаю, чего вы от меня хотите.
– Я хочу, чтобы вы поняли, что повстанцы являются орудием Господа, который посылает вам испытание.
– Мне?
– Да.
– Испытание?
– Да.
– Зачем?
– Чтобы испытать вас. Чтобы понять, что вы из себя представляете.
– Ребе, вы ведете подрывную деятельность.
– Каким образом?
– Вы только что заявили, что повстанцы – орудия Господа, а я с ними воюю. Воюю с орудиями Господа. Тогда кто я есть, если следовать формальной логике? Кто воюет с Господом? Дьявол. Тогда кто я? Посланник дьявола? Но в то же время я являюсь военнослужащим Империи, и не просто военнослужащим, а офицером. Таким образом, вы заявляете, что имперские офицеры – посланники дьявола. Признавайтесь, сколько вам платят повстанцы за то, что вы сеете такие мысли в наших умах?
– Вы меня неправильно поняли. Повстанцы – орудия Господа, но и вы тоже – Его орудие.
– Вы еще и еретик? Теперь вы заявляете, что Бог не знает, чего творит, раз его орудия уничтожают друг друга.
– Вы понимаете все слишком буквально.
– Это потому, что у меня от природы въедливый аналитический ум.
– Вы насмехаетесь надо мной.
– Нет, клянусь Аллахом.
– Вы клянетесь Аллахом в присутствии иудея?
– Я – атеист седьмого дня, – напомнил Юлий. – Мне пофиг, кем клясться.
– Вы будете гореть в геенне огненной.
– Здорово вы меня утешили.
– Вам не нужно мое утешение. Вы пришли сюда только потому, что так вам приказал полковник Ройс. Вы – эгоистичный, самовлюбленный аристократичный ублюдок с нарциссовым комплексом, трясущийся за свою шкуру и морочащий всем голову!
– Я рад, что вы это поняли, – сказал Юлий. – Мне кажется, таким, как я, не место в армии нашего великого императора.