Ей стало неловко. Но едва раздались вступительные аккорды каватины Валентина из «Фауста» Гуно, она забыла о неловкости и погрузилась в музыку.
Концерт, начавшийся как традиционное академическое действо, на деле оказался и впрямь самым настоящим творческим вечером. Исполнив каватину Валентина, певец сделал шаг в сторону рампы и начал рассказывать.
– Дорогие друзья, благодарю вас за то, что пришли сегодня на наш вечер, который устроен в честь пятидесятилетия нашей с Татьяной совместной жизни. Золотая свадьба – дело серьезное, особенно в наш век, когда браки зачастую так недолговечны! Для этого вечера мы подобрали произведения, связанные так или иначе с памятными событиями и вехами пути, пройденного нами рука об руку за пять десятилетий. Именно на студенческом спектакле «Фауст» в оперной студии консерватории пятьдесят два года тому назад мне выпало счастье познакомиться с Татьяной, – красивым выверенным жестом Дорошин указал на сидящую за роялем супругу. – Можно считать, что наша любовь началась с этой арии, поэтому сегодняшний вечер мы решили открыть исполнением именно этого произведения. Я был довольно робким парнем, никак не мог решиться признаться в своих чувствах, и в конце концов прибег к помощи великого Верди, использовав арию графа ди Луны из «Трубадура»…
Каждое включенное в репертуар произведение сопровождалось кратким, но довольно ярким пояснением, украшенным изрядной долей юмора. Когда объявили антракт, Настя искренне удивилась: неужели уже час прошел? Посмотрела на часы, чтобы удостовериться. Да, первое отделение вечера длилось час пятнадцать минут, а пролетело как несколько легких мгновений.
Они с Ниной вышли в фойе, и тут на них налетел Игорь.
– Девушки, что произошло? Мамулины подруги меня чуть на мелкие лохмотья не порвали, еле отбился.
Настя скроила невинную физиономию, Нина же сохраняла полную невозмутимость и, казалось, вообще не понимала, о чем идет речь.
– Ничего не произошло. Мы мирно сидели, разговаривали, никого не трогали, починяли примус. А в чем дело?
– Разговаривали? На каком, позвольте поинтересоваться, языке?
– На испанском, а что?
– Все ясно, – вздохнул Игорь. – Ну Нина – ладно, она испанский хотя бы в школе изучала, но уж от вас, Анастасия Павловна…
Он удрученно замолк.
– Что – от меня? Такой подлости никак не ожидали? – поддела она со смехом. – Сами виноваты, нужно было предвидеть, что такие, как мы, всегда будут белыми воронами в светском обществе. Тут уж только два варианта: или мы наряжаемся, украшаемся и выглядим соответственно ожиданиям, или становимся объектом пристального внимания и источником недоумения и шока. Вы пренебрегли первым вариантом и закономерно получили второй. Какие к нам претензии?
Игорь безнадежно махнул рукой.
– Да никаких. Теперь никаких. Действительно, я сам дурак. Только мамулины подруги уже поскакали к ней в гримуборную рассказывать взахлеб, каких дам я привел на концерт и усадил в ложе.
– Кстати, о ложе, – подхватила Настя. – Где вы сидели? Я правильно понимаю, что первоначально вы планировали сидеть с Ниной, но отдали свое место мне? Если так, то предлагаю поменяться, садитесь на свое место хотя бы на время второго отделения.
– Вы очень великодушны, Анастасия Павловна, – Игорь улыбался, но лицо его было одновременно рассеянным и озабоченным, – но моего места, как выяснилось, в зале вообще нет. То есть теоретически оно есть во второй ложе, но кресло стоит пустым. Мамуля потребовала, чтобы я весь вечер стоял в кулисе, причем так, чтобы она меня видела. Вот такая у нее блажь на сегодняшний день. Отказать не могу, мамуля не часто просит меня о чем-то, зато моя уступчивость послужит бонусом, когда буду знакомить ее с Ниной.
– Предусмотрительно, – согласилась она. – А кто придумал такой формат вечера? Получилось очень живо, тепло и даже доверительно. Наверняка ваша идея, верно?
– Верно, – кивнул Игорь. – Знаете, пришла в голову фраза, что-то вроде «музыкальные свидетели прожитых лет», ну а дальше одно за другое цеплялось… Я рад, что вам нравится.
Он заговорил с Ниной, но Настя уже не слушала. Слово «свидетель» словно выстрелило тугой пружиной, которая начала закручиваться, вовлекая в свою орбиту все новые и новые факты, соображения, предположения, идеи. Одно-единственное слово…
Очнулась она только тогда, когда зал взорвался финальными овациями. Неужели вечер закончился? И уже можно ехать домой? Ура! Как хорошо, что она не согласилась на предложение Игоря «привезти и отвезти», приехала на своей машине, оставила ее на подземном паркинге в самом начале Тверской. Консерватория находится в доме 13 по Большой Никитской улице, а в доме 11 во времена Настиного студенчества располагался юрфак университета, где она училась. Улица тогда именовалась не Большой Никитской, а Герцена. Частично факультет в те годы уже переехал на Ленинские горы, в основное здание МГУ, но кое-какие кафедры и аудитории оставались еще на Герцена, 11. Настя отлично помнила, как добегала за пять минут от метро «Проспект Маркса» до места учебы. Небольшая пешая прогулка сейчас будет очень кстати, ходьба обычно помогает привести мысли в порядок.
А уж дома… Она знает, чем займется. Эх, жаль, что завтра придется ехать с басом-профундо на закупки. И Петру она дала на завтра отбой. Но кто же знал, что ее посетит очередная безумная идея?
Сушеная вобла закончила занятия ровно в пять часов, на концерт она идет, видите ли! Петру было так муторно со вчерашнего вечера, и он с удовольствием поработал бы над делом, чтобы отвлечься от плохого настроения, и послушал всякие байки из жизни следователей и оперов, которые Каменская то и дело рассказывала в качестве примеров и иллюстраций. Но вобла непререкаемым тоном заявила, что ей нужно привести себя в порядок и выехать пораньше, потому что будний день, конец рабочего дня, пробки и так далее. Короче, обломала Петра по всем фронтам.
Неприятный осадок, оставшийся от знакомства с Катей Волохиной, раздражал и не давал покоя. Петр позвонил одному приятелю-однокурснику в попытке договориться о встрече и «посидеть-попить пивка», потом другому, третьему – безрезультатно. Все были заняты, никому Петя Кравченко не был нужен и интересен настолько, чтобы ломать собственные планы и откладывать дела. Был бы он в родной Тюмени – уже через пять минут собрал бы целую компанию, а тут… Ладно.
Но сидеть одному в пустой квартире ему отчаянно не хотелось. Он вышел из метро за три остановки до той станции, где снимал жилье, поднялся наверх и зашел в первое попавшееся заведение, которым оказалось не то кафе, не то бар, не то рюмочная-забегаловка. Столов со стульями всего два, оба свободны, высоких столов без стульев – штук пять или шесть, длинная барная стойка, вдоль которой располагались не меньше десятка барных табуретов, все до единого заняты посетителями. У высоких столов стояли несколько человек двумя группами. «Странно, – подумал Петр, – почему никто не сел за стол? Удобнее же!»
Несмотря на убожество меблировки, здесь было чисто и даже почти красиво, во всяком случае, рука дизайнера, пусть и весьма посредственного, ощущалась явственно.
В меню не оказалось почти никакой еды, кроме двух разновидностей убогих сэндвичей, зато перечень предлагаемых напитков выглядел впечатляюще. Табличка на барной стойке извещала, что здесь самообслуживание, заказ нужно делать самому у бармена и потом убирать за собой посуду. Петр подошел к одному из двух пустых столов, поставил на стул рюкзак, повесил ветровку на спинку стула и подошел к бармену. Заказал четыре сэндвича – по два каждого вида, кофе и большую кружку темного пива.
– Я смотрю, у вас за столами никто не сидит, – заметил он как бы между прочим. – Что так? Есть какая-то засада?
Бармен пожал плечами.
– Никакой. Вам просто повезло, гости ушли только что, а минут через десять народ повалит из офисов и контор в сторону метро, все сидячие места будут заняты, причем надолго, практически до самого закрытия.
Дождавшись, когда из кухни принесут сэндвичи, Петр отнес их к столу, потом вернулся за кофе и пивом. Вытащил из рюкзака ноутбук, поискал глазами розетку поблизости, но не обнаружил. Ничего, батарея заряжена полностью, ведь у Каменской дома он работал от сети, так что на пару часов точно хватит, а если без интернета – то и дольше.
Еда напоминала картон, пропитанный вкусовыми добавками, кофе был ужасен, а вот пиво оказалось превосходным. Вероятно, заведение ориентировано преимущественно на тех, кто хочет выпить, расслабиться и пообщаться, а не на тех, кто хочет вкусно поесть. Петр собрался было сходить к стойке за второй кружкой, когда за стол напротив него уселся незнакомый мужчина лет 35–40. Хорошо одетый, с тонким привлекательным лицом, строгими темными глазами. Второй стол был уже оккупирован компанией парней и девиц, с независимым видом потягивающих какие-то разноцветные коктейли, и Петр ожидал вполне понятного вопроса типа «У вас не занято?» или «Вы позволите?». Однако вместо этого незнакомец произнес:
– Господин Кравченко?
Петр вздрогнул от изумления и настороженно кивнул.
– Мы знакомы?
– Нет. И вряд ли познакомимся. У меня к вам деловое предложение.
Петр ушам своим не верил. Деловое предложение? К нему? У этого человека, которого он видит впервые в жизни? Здесь, в этой сомнительной забегаловке? Бред. Слова «вряд ли познакомимся» ему сильно не нравились. Не иначе какой-то подвох.
Он постарался взять себя в руки и сказал как можно спокойнее:
– Я готов выслушать ваше предложение. Но сначала хотелось бы выяснить, откуда вы меня знаете и как нашли.
Незнакомец улыбнулся легко и весело.
– Нет ничего невозможного в этом мире. Вас я не знаю, но знаю кое-что о вас, – он сделал сильный акцент на предлоге «о». – Например, что вы очень интересуетесь ролью Маргариты Станиславовны Лёвкиной в деле Андрея Сокольникова. Я не ошибаюсь? Меня правильно информировали?
– Допустим, – осторожно подтвердил Петр. – И что из этого следует?
– Многое, – загадочно ответил незнакомец. – Кроме того, мне известно, что методическую помощь в ваших изысканиях вам оказывает бывший сотрудник МВД, человек опытный и знающий. Это так?
– Допустим, – повторил Петр, чувствуя, как поднимает голову и открывает глаза уснувший было азарт, журналистский кураж. Началась движуха!
– Далее мы уходим в область предположений, – туманно продолжал незнакомец. – Вы – молодой журналист из Тюмени, семья самая обыкновенная. Ваш куратор, ветеран МВД, недавно купила новую квартиру и никак не может закончить в ней ремонт в силу финансовых обстоятельств. Отсюда следует вывод, что и вы, и она не откажетесь от очень достойного денежного вознаграждения, оно вам никак не помешает. Ведь не откажетесь?
– Смотря за что это вознаграждение.
– За то, что вам самому кажется правильным и справедливым. За голову Маргариты Станиславовны Лёвкиной. А заодно и ее подельника Гусарева, вместе с которым они так ловко фабриковали уголовные дела и заработали огромные деньги, сажая, кого надо, а кого надо – отпуская. Вы ведь и сами этого хотите, правда?
– Ну, – уклончиво протянул Петр, лихорадочно соображая, куда вывернуть разговор, – мои желания в данном случае не особо важны. Важно, какими сведениями я располагаю. Они должны быть точными и проверенными.
– Так уточняйте, проверяйте. Это ваша работа. Копайте во всех направлениях, результат будет оплачен должным образом.
Блин, неужели это происходит на самом деле? Только в кино Петр видел такие истории, когда к журналисту вдруг, как бог из машины, является некто и приносит ценнейшую информацию. В реальной жизни такого не случалось ни с ним самим, ни с теми, кого он знал.
– Я готов выслушать вашу информацию, а потом решу, возьмусь за дело или нет, – сказал он, стараясь звучать солидно и в то же время сдержанно.
Незнакомец расхохотался.
– А у меня нет никакой информации. У меня есть знакомый, а у этого знакомого есть желание, чтобы Лёвкина и Гусарев ответили за свои грехи, пусть не тюремным сроком, а хотя бы только публичным позором. И у моего знакомого достаточно средств, чтобы оплатить вашу работу, вот и всё. Моя задача в данном случае – довести заказ до вашего сведения и принести заказчику на блюдечке ваше согласие.
Петру очень хотелось немедленно дать положительный ответ и тут же кинуться искать факты, разоблачающие бывших следователей. Ведь он с самого начала был уверен, что именно так все и было: Сокольников невиновен, Лёвкина и Гусарев за деньги сфабриковали дело против него, чтобы отмазать кого-то. А эта сушеная вобла его отговаривала, доводы какие-то приводила, сердилась, устроила ему выволочку за то, что попытался встретиться и поговорить с Лёвкиной… Никто Петра не поддержал, никто, даже этот Климм, любовник Аллы, фантаст недоделанный, и тот все время талдычит, что следователи-взяточники – это отстой, тема затертая, никого не заинтересует, а нужно писать про хосписы, врачей-подвижников и волонтеров-энтузиастов. Все тупые идиоты, никто ничего не понимает, а он, Петр Кравченко, все-таки прав!
– Значит, у вашего знакомого на руках нет никаких фактов? Только одни подозрения? – уточнил он деловито.
Глаза незнакомца внезапно сузились и перестали лучиться весельем и смехом. Теперь он был серьезен.
– Господин Кравченко, мы живем в мире, построенном на товарно-денежных отношениях. Думаю, для вас это не новость. У всего на свете существуют только две причины: чувства и деньги. В данном случае речь идет о том и о другом. Фирма, которой владеет и руководит Маргарита Лёвкина, очень мешает моему знакомому, буквально дышать не дает, перекрывая возможность получать действительно высокие доходы. Мой знакомый поинтересовался происхождением денег, при помощи которых была основана фирма Лёвкиной, и, представьте себе, ничего убедительного не нашел. Отсюда следует вполне однозначный вывод: деньги были заработаны неправедным путем. Соединив этот факт с прежним местом работы Маргариты Станиславовны, мы получаем весьма определенный ответ. Возразите мне, если сможете. Кроме того, если деньги для вас – это «фи», напомню о чувствах. О чувствах тех, кто был при содействии Лёвкиной и Гусарева незаконно осужден и провел годы жизни в местах лишения свободы, а также о чувствах тех, кто пострадал от преступлений и знает, что виновные гуляют на свободе. Ну как? Я вас убедил?
– Но…
Незнакомец поднялся, обошел стол и встал почти вплотную к Петру, который уловил очень приятный горьковато-пряный запах туалетной воды.
– Передайте мое предложение Анастасии Павловне, – очень тихо проговорил мужчина, наклонившись к самому уху Петра. – Или не передавайте, если не хотите делиться гонораром, он весь достанется вам. Но сделайте это, господин Кравченко. Один или с чьей-то помощью – значения не имеет. Просто сделайте. Удавите эту гадину. Закопайте поглубже. И всем станет легче.
Он исчез прежде, чем Петр успел прийти в себя. Вот это поворот! Долгожданная удача сама идет в руки! Он все сделает сам, и никакие старые воблы и дряблые псевдописатели ему не помешают. Надо быстренько двигаться домой, подключаться к интернету и начинать поиски.
Несколько минут Петр еще сидел за столом в радостном возбуждении, потом уложил ноутбук в рюкзак и двинулся в сторону метро. Шагал быстро, не глядя по сторонам, углубившись в составление плана действий. Что там Каменская говорила про чехарду с адвокатами? Правильно, вот с них и следует начать. Адвокатов было много, кого-нибудь из них наверняка удастся отыскать, а может, и не одного. Лучше всего, конечно, поговорить с тем, последним, который участвовал в деле на протяжении второй половины следствия и всего судебного процесса. Если у матери и сына Сокольниковых были основания обвинять следователей в злоупотреблениях и даже преступлениях, то адвокат не может не быть в курсе. Вобла предполагала, что как раз адвокат и подал идею, значит, располагал сведениями.
Петр ужасно гордился собой, перебирая в памяти только что состоявшийся разговор: ему казалось, что он выглядел уверенным и деловитым, не растерявшимся, не испуганным, одним словом – настоящей акулой пера, молодой, полной сил и голодной. Однако чем больше он вспоминал беседу с незнакомцем, тем противнее скрипела внутри какая-то несмазанная деталь. Чтобы заглушить этот отвратительный скрип, Петр снова и снова придумывал, за что бы еще себя похвалить, чему еще порадоваться. Он очень старался, и к тому моменту, когда вошел, наконец, в квартиру, недавняя сцена в его воображении приобрела поистине театральный размах. Незнакомец был жалким и раздавленным, он прошел все круги ада в попытках доказать свою правду, но к нему никто не прислушался, и теперь его последняя надежда – молодой честный журналист Петр Кравченко, единственный, кто не побоялся копнуть старое дело и приблизиться к бывшему следователю Лёвкиной, его даже в полицию за это забирали, пытались надавить, запугать, но не на того напали! Сам же Петр выглядел умным, собранным, надежным, одним словом, таким, в чьи руки не страшно вверить свою судьбу.