Голубева насколько смогла приподняла сломанную руку вверх, чтобы привлечь внимание врача.
– Что? – довольно быстро заметила женщина.
Елена бессмысленно сделала страшные глаза, помычала немного, а потом едва не расплакалась от бессилия.
– Ничего не пойму, – женщина развела руками. – Наверное, вы спрашиваете про кого-то из родных?
Голубева утвердительно кивнула головой и тут же сморщилась от сильной боли в затылке.
– Хотите, я принесу вам списки погибших? – предложила врач, но Лена поняла только «списки погибших» и снова утвердительно кивнула. Женщина тяжело вздохнула, сделала несколько кругов по палате, поправила одеяло на соседке и наконец ушла.
Голубевой показалось, что ее очень долго не было, хотя вполне возможно, что она просто потеряла ориентацию во времени. Когда врач вернулась, Лена уже пребывала на грани истерики.
– Вы хорошо видите? – врач протянула ей два листа с мелко напечатанными фамилиями. – Первый список – убитые, второй – раненые.
Голубева впилась глазами в латинские буквы. Первый список оказался чудовищно длинным, 11 фамилий и имен, а в скобочках страна.
«Олег Вертинский (Россия)», – прочитала Голубева, буквы запрыгали перед глазами, она почувствовала, что ей снова стало нехорошо. Виктора Жданова и Татьяны Вертинской она не нашла ни в одном из списков, их не было ни в убитых, ни в раненых.
– Нам каждый день приносят новые имена, – врач, внимательно наблюдавшая за реакцией пациентки, тяжело вздохнула. – Вы нашли здесь своих родных?
Лена отрицательно покрутила головой.
– И слава богу! – искренне обрадовалась женщина. – Значит, они живы. Я поставлю вам снотворное, вам надо отдохнуть, – объяснила врач и, сделав укол, вышла из палаты.
Голубева уснула.
Глава 10
Как же медленно тянется время, особенно когда нечем заняться, ничего делать нельзя и даже поговорить невозможно! Рыдать все время тоже надоедает, заламывать руки от горя в принципе нереально – руки-то в гипсе, поэтому Голубева уже совершенно устала и измучилась в этом госпитале. Говорить Елена не могла до сих пор, мало того что у нее была сломана челюсть, так, оказывается, еще повреждены голосовые связки и даже выбита пара зубов, на месте которых сейчас и стояла спица. Даже шептать было невозможно, и это именно тогда, когда ей больше всего на свете хотелось спросить о судьбе Виктора. Голубева еще пару раз просила списки пострадавших во время теракта, но фамилии «Жданов» так и не обнаружила. Теперь списки разбили и по половому признаку, на «м» и «ж», а поскольку родных женского пола у нее здесь, к счастью, не было, все последующие дни Лена просила только «мужские» списки.
Елена слезла с подоконника и, тяжело вздохнув, уныло поплелась в сторону отсека санитарной обработки. Она никак не могла привыкнуть к тому, что ей нельзя даже голову помыть, пока с челюсти не снимут этот устрашающий аппарат. В зеркало она на себя почти месяц не смотрела, боялась вдобавок ко всему еще и инфаркт заработать от увиденного. Однако, судя по тому, как болталась одежда, похудела она очень сильно. Вполне логично, потому что практически ничего есть не могла, а та противная каша, которую ей вливали в рот, и на еду-то была не похожа.
Пройдя мимо отсека санитарной обработки, она повернула налево и доплелась до палаты, где сразу же легла на койку, закрывшись с головой пледом. «И все-таки почему Виктор меня не ищет?» Этот вопрос, словно заноза, сидел в ее голове и не давал спокойно ни есть, ни пить, ни лежать. И ответ напрашивался только один – мужчина погиб. С другой стороны, в списках погибших Жданова не было, и здесь Голубеву осенило, да так, что она даже села на кровати: «А неопознанные тела есть?» Только как об этом спросить?
Голубева в отчаянии махнула рукой как раз зашедшему в палату санитару.
– Мисс, – молодой мужчина держал в руках поднос. – Обед.
Голубева отрицательно замотала головой, у нее уже только от одного вида каши начиналась истерика.
– Обед, – настойчиво произнес парень, составил еду с подноса на прикроватную тумбочку и ушел. А Голубева так и не успела задать вопрос о неопознанных телах. Посмотрев на поднос, она передернула плечами, но потом, подумав, выпила кашу и сделала глоток сока. «Чтобы жить, надо есть, хотя бы время от времени». Елена решила, что умирать ей еще пока рано.
После обеда Голубеву вызвали к врачу, который придирчиво осмотрел ее руки и скептически покачал головой.
– Один месяц, – бросил он по-английски, и тогда ей стало совсем плохо. «Сколько? Месяц?! Да я с ума здесь сойду!» Слезы невольно навернулись на глаза, чтобы не расплакаться при враче, Голубева быстро вышла из кабинета и вернулась в палату, там она легла на кровать и уставилась в потолок. Необходимо найти положительные стороны в этой ситуации, иначе еще месяц подобной пытки неизвестностью ей не выдержать.
«Первый и неоспоримый плюс: я жива, – начала Елена, – в противном случае у меня не было бы сейчас шанса рыдать и проклинать судьбу. Второе: я не калека. Спасибо Господу! Челюсть скоро срастется, руки заживут, а в остальном все в порядке. Третье…»
Она глубоко задумалась, так как все плюсы, высосанные из пальца, закончились, и пришлось «копнуть еще глубже». «Ага, значит, третье: я похудела. Это, несомненно, тоже плюс. Были у меня парочка лишних килограммов, в основном на попе, а теперь любая модель позавидует моей фигуре», – Голубева из последних сил настраивала себя на позитив.
«Интересно, а загорать мне можно?» – ей в голову пришла отличная идея. Лена решительно встала с кровати и отправилась в парк при госпитале, который до этого игнорировала по причине полного отсутствия желания видеть хоть кого-либо из людей. По дороге она прихватила парочку газет, решив заодно и выучить, конечно, насколько это будет возможно, английский язык. Какой смысл лежать и реветь, глядя в потолок, если можно сделать хоть что-то полезное для себя любимой?
Голубева вышла на улицу, удобно устроилась на длинной больничной лавке, подставляя под солнечные лучи голые ноги и лицо.
«Значит, так… – она развернула в газету и уставилась на совершенно непонятные слова. – И все-таки почему Жданов меня не ищет?»
Глава 11
Ладони были словно мокрая бумага, белые и сморщенные, да еще и на фоне загорелых рук, и смотрелись, словно хорошие, «натуральной кожи», перчатки. Однако Голубева была безмерно рада даже этому: три дня назад с нее наконец-то сняли гипс, а сегодня сняли с челюсти аппарат.
– Все хорошо! – ее осматривал целый консилиум врачей. – Вот только говорить вам еще парочку недель нельзя, это точно!
Однако эта новость Голубеву ни капли не расстроила. Лена нашла массу преимуществ в безмолвной жизни: нет возможности сболтнуть что-либо лишнее, что она раньше делала постоянно; да и ляпнуть, не подумав, тоже нереально.
– Мисс, – к ней подошла женщина в деловом костюме, – я знаю, что вы до сих пор не можете говорить, но ведь писать вы теперь можете? – она протянула ей карандаш. – Из какой вы страны? Ваша фамилия? Понимаете, – она холодно улыбнулась, – я из комиссии по расследованию теракта. Меня зовут Даяна, – женщина протянула Голубевой руку, которую Елена чрезвычайно осторожно сжала своими голубыми пальцами. – До сих пор ваши лечащие врачи не разрешали мне с вами общаться по причине вашего непростого душевного состояния, – она снова улыбнулась. – Я все понимаю, посттравматический синдром, но тянуть больше некуда.
Елена кивнула, она уже отлично понимала английский язык, осторожно, словно гранату, взяла карандаш в правую руку и несколько коряво написала латинскими буквами «Россия, Елена Викторовна Голубева», а ниже приписала «Жданов Виктор Сергеевич жив?»
Когда Елена протянула бумажку женщине, та буквально впилась в нее глазами:
– Голубева? Вы уверены?
Лена пожала плечами и утвердительно кивнула головой.
– Ок, – Даяна снова протянула Голубевой карандаш. – Если можно, фамилии, адреса и телефоны родственников.
Но Елена отрицательно мотнула головой.
– Почему? – удивилась женщина.
Гораздо увереннее, чем минуту назад, Голубева вывела на бумаге: «У меня никого нет. Обратитесь в Российское консульство, мне необходимы документы и деньги на билет до России. Что со Ждановым? Виктор Сергеевич Жданов мой будущий муж, он жив?»
– Не понимаю, – Даяна пожала плечами. – Ваш английский ужасен, напишите на родном языке, а я дождусь переводчика.
Голубева утвердительно кивнула и, немного подумав, дописала: «Мне нужны теплые вещи. В России сейчас зима».
Глава 12
Голубева вышла из здания аэропорта и со щемящей любовью оглядела близлежащие серые, безликие дома родного города. Затем она подняла лицо к небу и с удовольствием почувствовала, как на щеки падают легкие снежинки. «Как же я скучала!»
– Такси? – бойкий паренек подскочил к Голубевой и улыбнулся. – Руссо туристо?
Девушка молча пожала плечами, говорить Елене было нельзя.
– Немая или иностранка? Какой загар! – восхищенно присвистнул парень и снова улыбнулся. – Поедем, красотка, кататься?
Лена не выдержала и хихикнула, затем протянула пареньку заранее приготовленную бумажку с адресом съемной квартиры, в которой они жили вместе с Виктором. «Красотка!» Елена машинально поправила скромную курточку и темные джинсы, выданные ей для возвращения домой.
После того разговора с Даяной они еще целых две недели проверяли ее скромную персону. Сверяли какие-то данные, сто раз просили подписать различные документы и только сегодня утром выдали справку, заменяющую ей паспорт, и авиабилет до родного города.
Голубева села в старенькую «девятку» и уставилась в окошко. Как же она волновалась! Лихо домчав Елену по указанному адресу, паренек молча взял у нее деньги и, не сказав ни слова на прощание, уехал.
«Обиделся!» – решила Голубева и подошла к подъезду. На ее счастье, железная дверь в подъезд оказалась открытой, а на ручке болталась криво прилепленная записка: «Дверь не закрывать! Ждем врача!» На второй этаж Голубева взлетела почти мгновенно и с замирающим от волнения сердцем нажала на кнопку звонка.
Дзинь! Дзинь! – этот звук просто выматывал ей душу. Еще минута, и казалось, что у Голубевой просто разорвется сердце.
Но за дверью была тишина, и Елена уже разволновалась не на шутку: неужели Виктора еще нет дома? И где он, когда рабочий день уже давно закончился?
Дзинь! Дзинь! Дзинь! – она с остервенением давила на несчастную, ни в чем не повинную кнопку.
У Голубевой задрожали руки, недолго думая она позвонила в дверь соседней квартиры.
– Кто? – баба Клава, премилая старушенция, которой Лена в свое время пару раз помогала донести сумки, замерла у двери.
Голубева нажала на звонок еще раз и из последних сил улыбнулась в «глазок».
– Матерь Божья, – баба Клава распахнула дверь и перекрестилась. – Никак Ленка?
Голубева с облегчением выдохнула и улыбнулась еще раз.
– Точно, Ленка! – словно не веря своим глазам, пожилая женщина дотронулась до нее рукой. – Да как похудела! Волосы отрастила! Ты где была-то?
Голубева развела руками и показала на губы.
– Говорить не можешь? – догадалась баба Клава.
Голубева кивнула.
– Вот беда! – женщина всплеснула руками. – Чего хочешь-то, Леночка?
Голубева указала рукой на дверь и пожала плечами, всем видом как бы спрашивая: «Где Виктор?»
Однако баба Клава поняла ее пантомиму по-своему:
– Ключи, что ли, потеряла? Так у меня ж есть ключи твои, помнишь, ты мне давным-давно оставляла, – женщина провела Елену в маленькую прихожую, а сама тяжелым шагом ушла в комнату. – Твоему я их не отдала, паразит он этакий.
Голубева, привыкшая к тишине и покою, уже устала от такого потока информации. Почему Виктор паразит, она решила не уточнять, а вот тот факт, что она сама ключи бабе Клаве оставила и сама же об этом забыла, ее сильно расстроил. Они тогда только с Виктором это жилье сняли, квартира, конечно, была не ахти какая, двухкомнатная, район не престижный, но в тот момент ничего лучше просто не было, а им не терпелось начать жить вместе. Голубева вспомнила, как Виктор тогда сказал: «Мы здесь ненадолго, потом переберемся в мой скромный домик». Он как раз достраивал двухэтажный коттедж за городом, и Елена, конечно, согласилась. Пару месяцев можно пожить и в съемной квартире. Но стоило им перевезти сюда вещи, как буквально на следующий день «полетела» батарея, залив добрую половину комнаты горячей водой. Вот тогда-то Лена и познакомилась с бабой Клавой, и ключи ей запасные отдала от квартиры, и деньги оставила, и очень попросила разобраться со слесарями и убрать потом комнату. И вообще следить за сантехникой и прочими «бытовыми» удобствами, не хватало еще, чтобы газовая плита на воздух взлетела, пока они с Виктором на работе.
– Вот ключики-то, – баба Клава протянула ей два ключа. – Вот и пригодились они тебе, значит, не зря ты их мне на сохранение оставила.
Голубева измученно улыбнулась и прижала руку к сердцу.
– Да ладно, – баба Клава мялась на месте, словно решала, сказать или не сказать, а потом махнула рукой. – Не буду я тебе ничего говорить, вона ты и так как палка, сама разберешься. Ежели чего, заходи, всегда буду рада.
А затем она практически силой вытолкнула Елену за дверь. Голубева несколько озадаченно пожала плечами, «тонкие» намеки бабы Клавы, типа «паразит твой», «и ничего говорить тебе не буду», «и сама разберешься», окончательно ее расстроили. Из всего вышеизложенного как минимум следовало, что ей есть в чем разбираться.
Голубева вставила ключ в замок и открыла дверь – темная прихожая и тишина, Елена судорожно включила свет. Все, как раньше: вешалка справа на стене, ботинки Виктора посредине прихожей. Лена облегченно выдохнула и прошла в зал: та же мебель, ковер на полу, и даже подушка, как обычно, валяется в кресле. Ничего не изменилось.
Голубева скинула куртку и легла на диван.
«Я дома, дома, дома!» Ей до сих пор не верилось, что все уже позади. Она стянула через голову свитер, сбросила джинсы и пошла в ванную. Лене не терпелось смыть дорожную грязь, натянуть свои вещи, привести себя в порядок и встретить Виктора с работы. Голубева, конечно, очень жалела, что у нее нет сотового телефона, да и номер Жданова она наизусть не помнит, иначе давно бы позвонила. Прямо из госпиталя, где узнала, что Виктор Сергеевич Жданов жив. Да, можно было набрать номер Центра, который Елена помнила наизусть, но Голубева почему-то решила этого не делать. Она только представила себе, какой крик поднимется в Центре, и сразу передумала. «Только бы у него приступ от счастья не случился, – внезапно забеспокоилась Елена, заходя в ванную. – Наверное, мне следовало его предупредить заранее, позвонить по телефону, – снова начала размышлять она и тяжело вздохнула. – Я не могу говорить, какие звонки, о чем я думаю? Похоже, мне предстоит долгий период реабилитации». – Голубева зашла в ванную и зажгла верхний свет.
Он был очень красивый. Небесно голубого цвета, с алой вышивкой по бокам и гламурными полосками на чашечках. Бюстгальтер был, несомненно, хорош, но это был явно не ее бюстгальтер. Небрежно брошенный на стиральную машину-автомат, он смотрелся, словно инопланетный пришелец. Голубева ошарашенно огляделась вокруг и уставилась на зеркало, висящее над раковиной. Вся полочка у зеркала была заставлена всевозможной косметикой, кремами и гелями, скарбами и масками – Елена рассеянно повертела в руках несколько баночек. Несомненно, у новой женщины Виктора хороший вкус.
Голубева опустилась на пуфик, затем снова встала, ее колотила нервная дрожь. Она вылетела из ванной и рванула на себя дверцу шкафа. Так, куча женских тряпок, новых женских тряпок, и ни одной ее вещи.
Она просто застыла посреди комнаты, полуголая, в одних казенных трусиках, вся покрытая «гусиной кожей» от холода и волнения. Наконец, первоначальный шок прошел, она оделась, так и не приняв душ, умылась холодной водой и вышла из квартиры. Немного замешкавшись, Елена снова позвонила в дверь бабе Клаве.