И в таком состоянии я шла смотреть любимый спектакль! Впрочем, смотреть – это сильно сказано. Сидя рядом с Элей, захваченной разворачивающимся на сцене действом, я только и делала, что вертела головой, сканируя полупустой зал. Боюсь, после этих вывертов меня скрутит такой хондроз, что на ночь придется переместиться с дивана на пол, чтобы дать отдых измученному позвоночнику. Мне были крайне подозрительны и молодые люди, громче всех хохотавшие на балконе, и «божьи одуванчики» в амфитеатре, затаивающие дыхание в самых трогательных местах с риском оставить без кислорода свои надорванные старческие сердца. И, конечно же, акулы капитализма, развалившиеся в первых рядах партера и все как один проигнорировавшие просьбу выключить на время спектакля сотовые телефоны.
Я прекрасно понимала, что если кто-нибудь всерьез вознамерится причинить вред конкретному человеку, затратив на это уйму хрустящих купюр и пораскинув мозгами, то даже полк телохранителей не сможет этому помешать. Но с детства не приученная халтурить, я бдела вплоть до самого антракта. А в антракте…
– Ты что, правда за мной в туалет ходить будешь? – тихо прошипела Эля, пристраиваясь в конце длинной очереди желающих посетить это важное помещение. – Обалдела совсем!
Я немного смутилась и отошла в сторону, но так, чтобы не выпускать из виду розовые бриджи, шокирующие «божьих одуванчиков» до глубины души. Нет, конечно, я вовсе не собиралась заходить в кабинку вслед за исходящей возмущением девицей. Но со стороны могло показаться именно так.
– С облегчением, – зло буркнула я, когда Эля проследовала мимо меня к раковине и начала яростно намыливать руки. – Смотри, до костей их не сотри. Как я потом перед твоим отцом оправдаюсь?
– А вот это уже твои проблемы, – огрызнулась хозяйская доченька. – Ладно, не дуйся. Пойдем лучше в буфет. Там, говорят, и шампанское продают…
– Шампанское пусть отец тебе покупает, – отрезала я.
– Да я тебе хотела предложить, – невинно заморгала Эля, – думала, захочешь стресс снять. Я ведь и святого достать могу.
– Меня не достанешь. Не святая. И цацкаться с тобой не буду – сразу папочке по сотовому настучу о твоем поведении.
– А я тебе не дам! – развеселилась Эля.
– Это как же, хотелось бы знать?
– Да запросто! На своем сотовом отцовский номер буду набирать. Ты и не дозвонишься!
Вот так. Просто и гениально. Лично я никогда бы не додумалась.
В промежутке между вторым и третьим звонком мы успели, выстояв немалую очередь, разжиться литровой бутылкой холодной «Фанты» и парой потрясающе вкусных пирожных. И даже побродить по верхнему фойе, разглядывая портреты артистов местной труппы и фотографии из спектаклей. Все это время Эля вела себя вполне пристойно, и даже когда я после третьего звонка отобрала у нее бутылку с остатками «Фанты», которую она пыталась протащить в зал, юная театралка отреагировала всего лишь одним язвительным замечанием.
Второй акт пролетел еще быстрее первого. В ожидании финала я все так же вертелась на обтянутом красным бархатом (как в старые добрые времена!) кресле, съедаемая тревогой «первого дня». Когда упал занавес и зал взорвался аплодисментами, Эля резво вскочила с места и, протиснувшись по узенькому проходу между креслами и коленями зрителей, ринулась в коридор. Возмущенная такой невоспитанностью, я, естественно, последовала за ней, сгорая от желания высказать все, что думаю о ее поведении. Но когда я увидела, куда именно рванула моя подопечная… Вот к чему приводит неумеренное потребление прохладительных напитков! Эля так хлопнула дверью, влетая в кабинку туалета, что эхо еще долго гуляло по гулким театральным коридорам.
Подпирая выложенную кафелем стену, я погрузилась во внутреннее самосозерцание, пока звон разбитого стекла и последовавший за ним приглушенный вскрик не бросили меня к двери кабинки, за которой скрылся охраняемый мной объект. Первый удар толстый шпингалет, сработанный не иначе, как для ГУЛАГа, прекрасно перенес. После второго немного сдал позиции. А мой третий, совершенно бешеный натиск едва не сорвал дверь с петель. Цветные осколки витража, густо усыпавшие пол кабинки, теплый ветер, задувающий в круглое, как иллюминатор, окно и шум отъезжающей машины ясно давали понять, что я свою миссию бездарно провалила. Я представила весь ужас девчонки, которую протащили сквозь ощетинившееся осколками окно и втиснули на заднее сидение между двумя амбалами, и рыбкой нырнула в лишенный стекла «иллюминатор». Поздно. И пусть руки удачно ухватились за неизвестно для чего торчавший из стены штырь и тем обеспечили мне довольно мягкую посадку на поросший люпинами газон, но автомобиль с заляпанными грязью номерами уже растворился в вечернем сумраке. Вот тогда-то я и поняла, что такое настоящий кошмар.
Звонить. Мне нужно срочно звонить «02». Срочно. А непослушные руки ищут, ищут и все никак не могут найти чертову «нокию» среди мелочей, перебирая записную книжку, пустой кошелек, носовой платок и гелевую ручку. Наконец поиски завершились успехом, и я, с третьего раза попав негнущимся пальцем в нужные кнопки, уже подношу сотовый к губам. Но, услышав первый гудок, застываю, пораженная неожиданно мелькнувшей мыслью. Мне нужно звонить не в милицию. Мне нужно звонить Челнокову. Пока какой-нибудь капитан будет тянуть, раздумывая, не был ли мой звонок очередным телефонным хулиганством, пока объявит план «Перехват», след похитителей не просто простынет, а льдом покроется. Другое дело, если Челноков сам свяжется с наверняка имеющимися у него друзьями из органов и перевернет небо и землю в поисках пропавшей дочери. Тогда и только тогда появится шанс перехватить машину занявшихся киднепингом сволочей.
И снова непослушные пальцы, путая кнопки, набирают вбитый в память номер бизнесмена. Мама дорогая, он же меня в бочку с цементом закатает, бензопилой расчленит, на корм пираньям бросит… Мама, я боюсь… Мама, я же двух слов не смогу связать, услышав его низкий, чуть металлический голос… Позвольте, но ведь это не его голос! В недовольном «алло» звучал не столько металл, сколько похмельная хрипотца. Хотя металл в нем тоже присутствовал. Неужели номер перепутала? Нет, все верно. Вот он, высветился в голубоватом окошке – вроде не перепутала ничего.
– Алло! – гаркнула я, пытаясь криком расшевелить, скованное страхом сердце. – Кто это говорит?!
– А вам кого надо? – пробурчали в ответ.
– Челнокова надо!
– Ну, я – Челноков. Что дальше?
– Врете! – мой голос теперь больше походил на милицейскую сирену. – Вы не Владимир Андреевич.
– А я и не говорил, что я Владимир Андреевич. Я – Павел Владимирович.
– Павел! – облегченно вырвалось у меня. Несмотря ни на что, я была рада выпавшей перед казнью отсрочке.
– Ну, Павел… А это кто?
– Ника! Почему ты на отцовском телефоне?!
– Да этот растяпа Серый забыл переложить его в другой батин костюм. Так бы и постирали с мобильником в кармане, если бы он случайно не выпал. А я…
– Погоди, Павел! Дай мне номер Сережи. Скорее! Мне нужно срочно связаться с твоим отцом!
Наверное, сотовая связь донесла до Павла отголоски моей паники.
– Что-то случилось? – похмельная хрипотца полностью уступила металлу.
– Элю похитили… – я чувствовала, что с каждым словом сдуваюсь, как проколотое колесо.
– Этого не может быть, – уверенно заявил Павел, и моя паника сменилась настоящим отчаянием.
– Не может быть?! А какого хрена я тогда стою возле разбитого окна, из которого только что вытащили Элю? И белым платочком машу вслед умчавшей ее машине без номеров?! Живо давай телефон секретаря, может быть, еще не поздно!
– Поздно. Если все так, как ты сказала, – уже поздно. Поэтому, Ника, пожалуйста, заткнись! Дай мне подумать…
Способность молодого поколения ни с того ни сего переходить на «ты» всегда меня поражала. Чуть не брякнула: «Я с тобой на брудершафт не пила!» Но не успела, Павел меня опередил:
– А теперь расскажи подробно все, что вы делали, въехав в город, – и, выслушав мой отчет, уточнил: – Ты слежки не замечала?
– Не замечала. Может, они уже у театра ждали?
– Нет. Ты ведь заранее не планировала Эльку туда вести. Все произошло случайно.
– Если случайно, то как они могли знать, что она в туалет зашла? В окне был цветной витраж, через него ничего невозможно разглядеть. Значит, знали…
– Стоп! – воскликнул вдруг Павел – Конечно, знали… Скажи, у Эльки сотовый был?
– Не зна… Был! Она еще грозилась мне с его помощью подлянку устроить.
– Ф-фу, – в голосе Лика проскользнуло заметное облегчение. – Ну, тогда не дергайся. Никто мою сестрицу не похищал – сама сбежала. Когда первый раз в туалет ходила, позвонила своим дружкам-наркоманам. Вот они и устроили ей побег из-под твоего крылышка. Сейчас Элька уже у них на хате отрывается. И над тобой ухохатывается…
– Я ей поухохатываюсь, мало не покажется! – прошипела я взбешенной гюрзой. – Ты знаешь, где это место? Почему ты молчишь, Павел?!
– Потому что на хате их собирается человек двадцать. Из них половина пацаны. Из этих пацанов половина – реальные «пацаны», отмотавшие по два-три срока. А я не могу… И ОМОН звать что-то не хочется. Пока…
– Так что, прикажешь возвращаться и ждать до утра, пока она домой заявится?!
– Погоди, не дергайся. Я кое-кого попрошу помочь. По старой дружбе…
– Да пока ты будешь просить, они могут в другое место податься. Говори адрес! Слово даю – на рожон не полезу, буду только наблюдать.
– Не верю я женщинам, – как бы между прочим сообщил мне Павел и, вздохнув, сдался: – Саранская, 15, квартира 1. У черта на куличках. Самый криминальный район.
Он сказал что-то еще, но я больше не слушала, припустив со всех ног от охранников, привлеченных звоном разбитого стекла. И вовремя. Еще немного, и доказывать, что я не верблюд, мне пришлось бы в ближайшем райотделе милиции.
Втиснувшись за руль, я дала полный газ и, пугая редких прохожих воем высоких оборотов, на всех парусах помчалась по этому адресу. Кары небесные, которые я призывала на продутую всеми ветрами голову Эльвиры Владимировны Челноковой, могли смутить любого праведника. Ах ты, маленькая наркозависимая дрянь! Чуть меня до инфаркта не довела! Или до бочки с цементом. Папа Вова не стал бы долго разбираться. И то, что доченька исчезла исключительно по собственной воле, уже не воскресило бы облажавшегося телохранителя. Нет, насчет цемента я, конечно, преувеличиваю, но если бы не случайно потерянный телефон, мои черные кудри к утру побила бы ранняя седина.
Если бы, если бы!.. Нечего с сослагательным наклонением баловаться! Пронесло, и слава богу. Мне еще Элю из притона за шкирку вытаскивать. Несмотря на клятвенное обещание, данное хозяйскому сыну, я и не думала ограничиваться наблюдением. Бурлящая возмущением цыганская кровь настоятельно требовала активных действий. К тому же табличка, мелькнувшая на покосившемся от времени двухэтажном шлакоблочном строении, весьма отдаленно напоминающем жилой дом, сообщала, что я на месте. Вот она, Саранская, 15.
Вытащив из кармана газовый пистолет, я решительно сменила патроны с перцовых на нервно-паралитические, приобретенные по жуткому блату. Таких в продаже не встретишь – убойная штука. Одним выстрелом в закрытом помещении можно взвод хулиганья нейтрализовать. Главное – самой не надышаться!
Очутившись на вольном воздухе, я первым делом прислушалась к тишине, изредка нарушаемой лаем цепных волкодавов из частного сектора. Подозрительно. Насколько я знала, тусовки компаний, подобных той, в которую так страстно стремилась моя подопечная, всегда сопровождаются оглушительными децибелами. Очень подозрительно. Свет в квартире есть – пробивается сквозь задернутые багровые шторы, а музыки нет. Обкурились-наширялись и лежат в тихом кайфе? Ох, вряд ли… Скорее уж явку сменили. Но почему не выключили свет?
Пока вопросы водили в моей голове бесконечные хороводы, я уже бочком входила в неосвещенный подъезд, от первого до последнего этажа пропахший кошками, собаками и людьми. Узкая полоска света, падавшая из двери подозрительной квартиры, не давала мне поскользнуться на залитых чем-то липким ступенях. Пистолет в моих руках выжидал, явно рассчитывая на то, что сегодня его наконец пустят в дело. Что ж, поживем увидим. И очень скоро увидим. Я осторожно тяну дверь на себя и проскальзываю внутрь.
К нарушенной моим прерывистым дыханием тишине добавился мерный стук капель, доносившийся явно с кухни. И больше ничего. Ни голосов, ни приглушенной музыки, ни… Уф, показалось! Легких шагов за спиной тоже не слышно. Пусто, однако. Все еще держа пистолет в состоянии боевой готовности, я внимательно обследовала всю квартиру. Скорее для очистки совести, так как было яснее ясного, что Эли здесь нет. Первое, на что обратила внимание, – непривычная чистота и знакомый запах. Гашиш, однако. Не в первый раз мне приходится попадать в притоны для наркош. И если запах вполне соответствует моим представлениям о подобных местах, то чистота воспринимается как нечто чужеродное. И еще стены. Я знала, что граффити может быть красиво, но чтобы так… Тому, кто это рисовал, нужно поступать в художественную школу, а не сбегать от реальности в иллюзорный мир героина. Хотя именно иллюзорный мир этих настенных рисунков принимал всякого сюда входящего в свои цепкие психоделические объятья. Монстры и красотки, растения с Альфы Центавра и земные кактусы, гибриды машин, людей и денежных купюр взирали на меня с черно-красно-синих стен с выражением легкой зависти. Вот ты живая, ходишь, смотришь на нас, а мы… В общем, ощущения, испытанные под пристальными взглядами тигрокрыс и волкозаек, заставляли не расслабляться и быть начеку. Как и царящий в комнатах бардак. Разбросанные по полу кассеты и диски, растоптанный кальян (надо же, какие эстеты!), опрокинутые кресла и аппаратура, перевернутые диваны и вывернутые наизнанку шкафы сразу заронили во мне смутные подозрения. Слишком похоже на… А вот теперь точно шаги! Почти бесшумные шаги за спиной и явно человеческий взгляд, как маленький свинцовый шарик, угодивший мне аккурат между лопаток. Подобная чувствительность весьма поражала моих инструкторов. Пускай на тренировках я не всегда точно могла угадать, кто именно осуществляет слежку, но направление улавливала вплоть до градуса. Не иначе опять виновата моя цыганская кровь.
В этот раз гадать на кофейной гуще не пришлось. Я бросилась к двери и, ориентируясь по дробному стуку каблучков, вылетела вслед за неожиданным соглядатаем на лестницу. Жалобный вскрик и звук падения оповестили, что погоня будет удачной. В свете, вырывающемся из широко распахнутой двери, дрыгались чьи-то тощие ножки в белых босоножках. Точнее в одной босоножке. Вторая, зацепившись каблуком, благополучно слетела с ноги хозяйки, что и привело к падению.
Обхватив поперек туловища визжащую и брыкающуюся девчонку, я втащила ее обратно в квартиру. Потом, удачно подражая полицейским из американских боевиков, сунула ей под нос пистолет и прорычала прямо в округлившиеся глаза:
– Говори, где все?! Колись, кому говорю!
По тому, как запрыгали у девчонки ярко-малиновые губы, стало ясно, что клиент созрел и к сотрудничеству готов. Еще бы не готов! Мельком глянув на свое отражение в зеркале, к которому оказалась притиснута моя несовершеннолетняя добыча, я поняла, что сейчас услышу чистосердечное признание. Для нее эта взлохмаченная тетка с дикими глазами и длинным кровоточащим порезом на шее, оставленным стеклом разбитого окна, выглядела ничуть не лучше полка зомби.
– У… у… – прошептали трясущиеся губы, когда я в очередной раз энергично встряхнула девчонку за плечи.
– Чего «у»?
– У-убежали…
– Почему?
– Так менты же вломились! Такое маски-шоу началось! В черном, с автоматами… «Всем лежать! Руки за голову!» Хорошо, у Лелика все схвачено. Он свет специальной кнопкой вырубил. Мы и смылись все через другой выход.
– Все?
– Кроме новенькой. Она про него не знала…
– Это какая новенькая? – рука стала ватной, и я непроизвольно ослабила хватку, давая девчонке возможность немного перевести дух.