– Девушке что-нибудь побыстрее. Мне кофе.
– Карбонару желаете?
– Д-да, спасибо, – нервно киваю.
И против воли сглатываю слюну, потому что до жути люблю макароны. И сейчас снова отключусь от голода. Даже если он меня отпустит домой, я, может, и не дойду до дома. Хотя куда денусь?
– Меня действительно ждет ребенок…
– Значит, будешь есть быстро.
– Зачем вы со мной играете? Это что, весело? У вас нет дел вечером в воскресенье?
Сергей молчит. Приносят кофе, мне со взбитыми сливками и молоком, а ему обычный черный. Я едва удерживаюсь, чтобы не поморщиться, видя, как он делает большой глоток прямо так, без сахара. Да еще и горячий, аж пар над кружкой. Терминатор он, что ли?
– Не хочешь спросить, что там с ним?
Вопрос застает врасплох. Я замираю, сжимаю чашку крепче, чтобы не опрокинуть из дрожащих рук. Конечно, я прекрасно понимаю, о ком он.
– Нет. Не хочу.
– Не интересно?
– Мы расстались.
– Сразу?
– Да.
– Почему?
– Сами не догадываетесь? Такое не прощают.
– Ну так трахнул-то тебя я. В его глазах. Или ты развеяла его убеждение?
Я чувствую, как заливаюсь краской и жалостью к самой себе.
– Мне не хочется об этом говорить.
– А мне интересно.
– И что, я должна делать все, чтобы вы не скучали?
– Полчаса от тебя не убудет. Так расскажи мне, Евгения Липаева, почему же вы расстались? Неужели ты из тех девушек, которые убеждены, что мужик должен умереть, но не сдаться перед лицом опасности?
А теперь я злюсь, потому что он или издевается или ни черта не понимает!
– Дело не в том, что кто-то должен умереть. Дело в том, как он себя ведет перед этим лицом.
– Отделаться малой кровью – самое разумное решение.
– Для него да.
– Ты тоже, вроде, не особо пострадала.
– Исключительно потому что вы любите мучить добычу прежде, чем сожрать.
Приносят огромную тарелку нереально пахнущих макарон в сливочном соусе. И это не порошковая смесь, залитая молоком. Это действительно ароматный нежный соус. Ломтики бекона золотистые, как из рекламы. И в довершении небольшая мисочка с тертым пармезаном.
– Ну, добыча, – хмыкает Сергей, – мучайся.
Все равно он не отстанет, поэтому я сдаюсь и ем. Стараюсь, конечно, делать это равнодушно и отстраненно, но… это дико вкусно. Чуть твердые макароны в нежном сливочном соусе, золотистый сытный бекон и сыр. Не дешевый кусок из пальмового масла и ароматизаторов, а настоящий твердый пармезан, который лишь чуть расплавляется на горячих макаронах, но не скатывается в бесформенную массу. Порция такая огромная, что я чувствую, как объедаюсь. Но оставить на выброс такую вкуснотищу – настоящее преступление.
Мне немного неловко, потому что Сергей все это время на меня смотрит. Потягивает кофе, откинувшись на спинку дивана и смотрит, прожигает своими стальными глазами. От этого взгляда внутри что-то сжимается.
– А ведь это он сказал, где тебя найти.
Мне с трудом удается сохранить спокойствие.
– Ничуть не сомневалась.
Откуда Дэн знает, где я работаю? Следит? Какого черта ему нужно после того, как он меня предал?
Я, наконец, заканчиваю с ужином.
– Благодарю, очень вкусно.
Официант подходит, чтобы забрать тарелки с чашками и ставит передо мной десерт. Но я при всем желании не смогу его съесть, о чем и говорю мужчине. Тот вглядывается в меня, словно пытаясь понять, вру или нет.
Наконец, решает, что не вру.
– Упакуйте, – бросает официанту.
– Это лишнее, – говорю я.
– Я уже заказал. Хозяин вычтет из зарплаты официанта, если ты откажешься.
– Тогда давайте я заплачу за свой ужин сама, это будет правильно…
Он смеется, но как-то недобро. Сергею не очень-то весело, а мне и подавно.
– Хочешь расплатиться, пошли в машину, отсосешь.
Я вскакиваю со стула. От того, чтобы залепить ему пощечину, меня отделяет стол и слава Богу, потому что чутье подсказывает: такое Сергей не простит. И разотрет меня в порошок.
– За кого вы меня держите?!
– Не хочешь? Жаль. Тогда будем считать счет моей проблемой. Свободна до воскресенья. Про заказ не забудь и подойди к его выполнению… внимательно.
Официант подходит с крафтовым пакетом, в котором контейнер. Мне хочется сбежать отсюда, но… я чувствую затылком пристальный взгляд и, поддаваясь интуиции, беру десерт. Выхожу из ресторана, вдыхаю полной грудью вечерний воздух.
Хочется выбросить пакет, избавиться от всего, что напоминает о новой встрече с Сергеем. Но я понимаю, как обрадуется Элька гостинцам, и просто спешу к родному кварталу, в огромный двадцатиэтажный "человейник", где тепло и маняще горят знакомые окна.
Элька не дождалась, уснула после того, как весь день бегала во дворе. Сегодня у тети Маши дома Марина, ее дочь. Марина фактически живет на два дома, помогая старенькой тете Маше и снимая однушку где-то на окраине с парнем. Она учительница музыки, так что тоже не шикует.
– Заходи, Женек, я борщ сварила, сейчас поужинаем.
– Да не, Мариш, возьму Эльку и домой.
Но соседка не хочет ничего слушать. Она прекрасно знает, что дома у меня, кроме пакета с ряженкой и Элькиных творожков ничего нет. И не потому что кончились деньги, а потому что в те дни, когда я работаю, я катастрофически не успеваю готовить.
Я не хочу ужинать, поэтому неубедительно вру что-то про девочку-коллегу, у которой был день рождения и которая принесла на работу тортики. Эта версия удачно объясняет десерт у меня в руках, с которым мы пьем чай.
Довольная Элька улыбается мне, вся измазанная в креме и шоколаде.
Мне нравится сидеть на небольшой кухоньке, пить чай из треснутой чашки и маленькой ложечкой есть сладкий крем из общей тарелки. У меня сейчас есть что-то очень важное, теплое и приятное.
У Сергея этого нет. Нихрена у него нет, кроме собственных пороков.
И ничего я ему рисовать больше не буду. А работы в городе полно – как-нибудь выкрутимся.
Глава четвертая
Дом встречает обрыгшей тишиной. Со стороны кажется, что эти пятьсот квадратных метров совершенно необитаемы. Ни одно окно не горит. Рита, домработница, уже легла спать, наверняка оставив для Сергея ужин. А Костя, может, и не спит, но точно не жаждет встречать его с работы.
Будь его воля, остался бы в этом замызганном ресторанчике. Или в парке, там тоже неплохо. А еще лучше в машине уехать куда-нибудь за город, к озеру, и всю ночь там драть эту Липаеву, чтоб ей провалиться. Всю неделю из башки не выходит. Как вспомнилась, как в парке к ней подошел, так и крутит нон-стопом порнуху в голове. С двадцатилетней девчонкой в главной роли.
Докатился, блядь.
В руках рисунок ее. Пятнадцать косарей отдал, чтобы каляку в рамочку вставить. Хотя, конечно, насчет каляки это он со зла. Красивая, дрянь. Неприступная, типа гордая и чистая. Ага, чистая, конечно, оба раза кончила за пару минут только от пальцев. Сущность не спрячешь, можно только прикрыться девственностью, ребенком, порядочностью.
– Костя! – Он останавливается у основания лестницы. – Не хочешь спуститься и поинтересоваться, как у меня дела? Ты вообще ужинал?
В ответ привычная тишина.
– Если ты не прекратишь меня игнорировать, я отключу тебе вай-фай, клянусь!
А, хрен с ним. Все равно не спустится, только время тратить. А может, уже спит.
Проходит в гостиную. На столе ужин, заботливо накрытый полотенцем – Рита старается. Надо будет поднять зарплату, давно не двигал. Вообще здесь есть столовая, но с тех пор, как Сергей сюда переехал, ни разу там не ужинал. Гостиная ему нравится больше, хотя из всех комнат гостиная самая не обустроенная. Не хватает мебели, декора, камин сиротливо стоит без обрамления. Работы непочатый край, только нахрена?
Ужинать не хочется. Он вспоминает, с каким аппетитом она ела какие-то дешевые макароны с сыром. Скрывала, боялась его, делала равнодушный вид, но ела так, что ему на миг захотелось взять вилку и тоже попробовать, что там такого вкусного-то?
Он назвал ее Кисточкой. В мыслях. Уж очень забавно она, когда рисовала, втыкала кисть за ухо. Интересно бы посмотреть, как она рисовала эту картинку. С натуры? Стояла голая перед зеркалом и рисовала?
Так, хватит. Хватит думать об этой девке. О работе, правда, тоже не хочется. Но можно отвлечься в мастерской. Что-нибудь сделать. Очередную ненужную хрень, которую некому подарить. Очередной подсвечник, который он бросит в пламя камина или в костер в саду.
Или рамку для рисунка Кисточки…
Точно. Сделает рамку. И что? Всерьез повесит ее рисунок на стену? А почему бы и нет. В конце концов, в мастерскую никто не заходит. Никто не увидит его маленькую слабость. И не пристыдит за не очень честную, но жутко возбуждающую игру.
***
Работы нет. Ну то есть она есть, но на неполный день ничего, только дворником или уборщицей. Мне до слез не хочется идти мыть в офисах полы, я люблю рисовать, я люблю выполнять работу, которая приносит хоть какое-то удовольствие. Даже в сортировке почтовых отправлений я находила свою прелесть. Но в отделение меня уже не возьмут, там все занято.
По утрам я просматриваю сайты в интернете, газеты с объявлениями, после обеда иду рисовать в парк. До воскресенья еще есть время и я надеюсь оттянуть неизбежный момент, когда придется сказать, что я не выйду на работу. Я решаю сделать это в субботу, чтобы максимально подкопить денег. Мне жутко стыдно, что я вот так ухожу в самый последний момент но лучше мне будет стыдно, чем Эльке – голодно. Вот уж кто счастливее всех на свете, играет себе, развлекается, да радуется, когда я или Марина с ней погуляем. А еще лучше вместе, ведь чем больше народу, тем веселее.
Она полная противоположность меня. Как внешне – темненькая, курносая, с тонкими губками-ниточками. Так и внутренне, открытая и готовая улыбаться миру. А вот у меня уже улыбки как-то не достает.
Но я твердо решаю не рисовать больше ничего для этого Сереброва. Придется ему смириться с моим решением. Весь город не купит, не настолько он и богат. Я надеюсь… но ведь это только в книжках одержимые миллионеры преследуют свою жертву до тех пор, пока она не сдастся. Он не будет меня искать. Не до того, не станет занятой человек гоняться по городу за девчонкой.
Все это походит на мантры. И чем ближе воскресенье, тем сильнее меня ломает. Проходят четверг и дождливая пятница, которую я всю посвящаю курсовому. Элька играет на ковре, рассадила вокруг себя кукол и устраивает им чаепитие. Надо будет купить малой какую-нибудь новую игрушку, давно не баловала. И на следующее лето обязательно велосипед или самокат. А еще лучше отдать ее в танцы. В школе рядом с нами берут с трех лет, но уж очень дорого, а вот секция в танцевальном клубе через два квартала набирает девочек с пяти. На нее я наскребу, думаю. Постараюсь.
Я так погружена в работу, что не вижу ничего и не замечаю творящегося вокруг. Даже работающий телевизор с мультиками не мешает. В реальность меня вытаскивает дверной звонок.
Обычно я заранее знаю, кто звонит, но сейчас мне чудится в трели что-то нервное, тревожное.
Я ожидаю увидеть, если честно, Дэна. После того как Сергей сказал, что именно он сдал мое место работы, я подсознательно сжимаюсь в ожидании этой встречи. Но на пороге Марина. Непривычно бледная, заплаканная и какая-то потерянная.
– Жень, мама умерла…
Марина старше меня лет на пять, но тетя Маша родила ее очень поздно. И я знала, что пожилая соседка часто жаловалась на сердце, мы вдвоем уговаривали ее сходить к врачу, но…
Я впускаю подругу и усаживаю на кухне, а сама грею чай и жалею, что не держу в доме ничего крепче.
– Я утром пришла, – голос у нее совсем бесцветный, усталый, – ей плохо было, вызвала скорую, но… пока там все оформили, забрали. Представляешь, еще полиция не приехала, а уже звонят ритуальщики, я даже не поняла, как они вообще узнали?
– Надо было пойти к нам, – говорю я. – Вместе бы как-нибудь.
– Да я побоялась Эльку пугать, маленькая еще. Потом поехала в банк. Ну…
Она краснеет и утыкается взглядом в чашку.
– Кредит взять на разное там.
Да. Больная тема для всех, кто живет от зарплаты от зарплаты. Именно из-за страха оказаться в ситуации, когда срочно нужны деньги, а их всего пара тысяч, я и откладываю.
– Не дали? – спрашиваю.
Марина вздыхает. Одного не могу понять, когда читаю в интернете какие-то статьи и смотрю репортажи по новостям о том, как очередная безработная мать-одиночка взяла кредит и не может отдать, как они эти кредиты получают?! Почему Маринке, учительнице с официальной зарплатой, его не дают, а люди без работы вообще, получают миллионы?
– Не волнуйся, – говорю я. – Наскребем.
Беру телефон, чтобы перевести деньги со счета Марине на карту, но она останавливает меня.
– Ты что! Вот я еще у Эльки денег не брала!
– Марин, заработаем. А какие варианты?
– Спрошу на работе, продам какую-нибудь ерунду…
– Ага, квартиру. – Я начинаю злиться. – Кончай. Заказы есть, до осени долго, заработаю еще.
Я перевожу деньги, и у меня снова остается лишь сумма на текущие расходы. Зато привычно. Состояние, когда не знаешь, будет ли на что купить продуктов завтра куда понятнее всех прочих. Даже забавно.
Потом мы долго сидим на кухне, стараясь не плакать, чтобы не расстраивать Эльку. Марина курит, я просто смотрю на тоскливый моросящий дождик, мокрый асфальт. И понимаю, что гордость придется засунуть под диван. Потом, как-нибудь, достану, отряхну и снова надену. Если налезет, конечно.
Я предлагаю подруге помощь, но она отказывается. Мы обе понимаем, что это формальность. Больше, чем деньгами, я помочь не могу. Эльку теперь не с кем оставить, а еще надо работать.
Племяшка самозабвенно играет в куклы. "Прости, солнце", – думаю я. – "С подарком придется потерпеть".
– Элинка, а хочешь со мной на работу? – спрашиваю я. – В парк? Я куплю тебе билет, попрыгаешь на батутах, пока я рисую. А то садик в воскресенье не работает.
– А баба Маша? – хлопает глазищами ребенок.
Ох и красотка из нее вырастет.
– Баба Маша… понимаешь, кроха, она отправилась на облачка и больше не сможет с тобой сидеть.
Думает. Хмурится. А потом выдает:
– Как папа и мама?
– Да. – Я с трудом справляюсь с голосом. – Как мама и папа. Она обязательно передаст им привет и расскажет, как мы их любим.
Элька серьезно кивает. Я ей даже завидую: в этом возрасте все воспринимается проще.
– Так что? Пойдешь со мной на работу? Попрыгаешь на батутах?
– Да! – радостно кивает.
– Тогда давай ложиться спать. Почитаем книжку и будем укладываться, уже поздно.
Потом, когда Элина уже спит, я долго сижу перед компом, машинально листая новостные сайты. Потом делаю кофе. И еще. И еще.
А потом беру папку с листами, уголь и карандаш. Это проклятие такое? Или Сергей Серебров теперь навечно поселился в моей жизни?
Сложно рисовать, когда голова занята другим. Тяжело браться за эротику, когда скорбишь о хорошем человеке. Несколько часов уходит у меня на то, чтобы настроиться. Я сижу с закрытыми глазами и пытаюсь поймать ниточку, которая свяжет меня с рисунком.
Зачем? Намного проще взять в руки уголь и технично, как учили, нарисовать то, что он хочет. Вспомнить, как он ставил руки и что хотел мне показать. Срисовать с образа в голове. Не чувствуя и не проживая. Но так кажется нечестно, а еще внутри живет глупый страх, что почувствует, поймет и… и что? Не примет заказ? Так я вроде этого и хотела. Накажет? Нет, это уже слишком.
Страх перед ним иррационален.
Но я все равно пытаюсь настроиться. И если уж мне нужно нарисовать нечто эротичное, то я буду рисовать это на своих условиях. И вдохновение придет моими путями. Я вызываю в памяти смутный собирательный образ из далеких девичьих мечт. Любящий человек, с которым мы непременно объездим половину мира, встретим десятки новых годов, обсудим сотни книг. И непременно займемся любовью.
Мой первый раз не будет иметь ничего общего с порочностью и издевкой Сереброва. Совершенно точно.