Вот, например:
…вчера общался с Маковниковым… Резюме прозвучало весьма странно. Случай Г. нетипичен… Что значит нетипичен, если сам Маковников двумя неделями раньше утверждал обратное?
…побывал у вдовы Б. Ничего вразумительного. Плачет…
…случай Аганесяна скорее напоминает преступление (убийство).
…Николай А-ов наверняка неврастеник, к тому же дома… Отец лупил его смертным боем.
…Случай Козловой очень просто объясняется. Не получила роли, которую столь долго добивалась? Или любовник бросил?
Подобных записей на пожелтевших листках хватало. Вначале Павел внимательно их просматривал, но это ему довольно быстро надоело. И он, не читая остальных заметок, перешел к следующим материалам. Таковых оказалось три. Отпечатанные на машинке, они представляли собой нечто вроде кратких биографий.
Родился в 1920 году в Оренбургской области в крестьянской семье. Окончил восьмилетку. Трудовую деятельность начал в колхозе трактористом. Призван в армию в 1939 году. Служил в танковых войсках. Участник Финской кампании. (Медаль «За боевое отличие».) Член КПСС с 1940 года. С 1941 года в действующей армии. В 1942 году закончил танковое училище (ускоренный выпуск). Назначен командиром взвода в третью танковую армию генерала Рыбалко. Войну окончил начальником штаба полка. Правительственные награды: Орден Боевого Красного Знамени, орден Богдана Хмельницкого, другие награды… В пятидесятые-шестидесятые годы занимал различные командные должности в танковых частях. Демобилизован в 1975 году в звании генерал-майора. Проживал в Москве. Жена Казанцева Мария Васильевна. Дети: сын, дочь. Покончил жизнь самоубийством в марте 1982 года. Способ: застрелился из наградного «парабеллума».
Родилась в 1929 году в Полтаве, в семье совслужащих. В годы войны в оккупации. Окончила десятилетку. Училась в Государственном институте кинематографии (отчислена с третьего курса), в Государственном институте театрального искусства (отчислена со второго курса). Работала в различных провинциальных и столичных театрах, в том числе в Театре Советской Армии в Москве. Снималась в кино в эпизодических ролях (наиболее известна роль Таси в фильме «Сибирское счастье»). В 1963 году была осуждена по ст. 154 УК РСФСР. Получила пять лет общего режима. Освободилась в 1967 году по амнистии. Неоднократно выходила замуж (пять или шесть раз). Детей не имела. Покончила жизнь самоубийством в марте 1982 года. Способ: отравление газом.
Родился в 1949 году в Москве, в семье крупного партийного работника. Закончил МГИМО по специальности журналист-международник. Член КПСС. Работал в Португалии, Бразилии, Анголе, в последнее время в редакции Всесоюзного радио (вещание на иностранных языках). Автор двух художественно-публицистических книг: «Глаз анаконды», «Алмаз Рикардо Гомеша». Разведен. Дети: дочь. Покончил жизнь самоубийством в мае 1982 года. Способ: застрелился из охотничьего ружья «зауэр».
Павел отложил бумаги, задумался. Ну, а вывод? Трое самоубийц… Что у них общего? Единственное – все из верхних слоев общества. Хотя престарелая актриса как будто выбивается из этой категории. Нет четкого мотива? Но ведь эти краткие биографии вовсе не сообщают подробностей. Только способ и оружие. Возможно, имеются еще какие-нибудь заметки?
Павел вновь взял сколотые листки. Ага, вот! Последняя исписанная от руки страница завершала подборку. Корявый, хотя и более-менее разборчивый почерк все того Поручика Голицына:
Казанцев – жена, домработница… Обе – двумя выстрелами – в грудь и голову. Потом в себя (правый висок). Тела найдены через три дня.
Рогнеда – собаки.
Журналист – всех. (Рядом с этой фразой нарисована могила, увенчанная покосившимся крестом.)
Никто не оставил записки!!! Почему???
Хотя какие уж тут записки!!!
Рассуждая по здравому разумению…
На этой фразе записи обрывались. Что хотел сказать Поручик Голицын «по здравому разумению», да и имелось ли вообще это самое разумение, оставалось неясным.
В комнату заглянула мать:
– Тебе звонят… Эта… твоя… – В голосе матери звучало скрытое недовольство, она протянула Павлу трубку.
Конечно же, Лилька.
– Давай куда-нибудь сходим, – даже не здороваясь, с ходу предложила она.
– В такую погоду?! Снег этот…
– Да не размокнем. Пошли хоть в бар. Потанцуем…
– Может, завтра? Я сегодня досыта нагулялся.
– А я – нет. Как хочешь, дорогой. – В игривом голосе подружки просквозила скрытая угроза. – А мне сегодня охота немного оттянуться.
– Ну, хорошо, – сдался Павел. – Только недалеко.
– И ненадолго? – Тон снова звучал весело-угрожающе. Вот ведь сучка! Явно напрашивается на скандал.
– Как получится, – осторожно отозвался он.
– Жду у входа в метро.
Лилька была классная девка. Что называется, отвязная. Павел встречался с ней уже полгода и сам не мог разобраться в своих чувствах к ней. Возможно, о любви говорить было не совсем верно, но привязанность к Лильке он, несомненно, испытывал. Стройная, миниатюрная брюнеточка с синими глазами, она была весьма эффектна и постоянно это ощущала. Мужики так и липли к ней, если и не напрямую, то уж взглядами обшаривали безо всякого стеснения. И Лильке весьма нравилось ощущать и использовать на практике собственную сексапильность. Павел предполагал, что он, возможно, не единственный, кому эта разбитная девица дарила свою благосклонность, а его мать в этом и вовсе не сомневалась. Однажды в воскресенье она вернулась с дачи не вовремя и застала сына развлекающимся в постели с незнакомой красоткой. Лилька ей не понравилась с первого раза. Девчонка даже не особенно стеснялась, словно была в их доме своею. И хотя мать – воспитанная женщина – повела себя сдержанно, однако чуть позже она охарактеризовала знакомую сына хлестким словом «шлюшка». Впрочем, она не видела в его увлечении ничего особенно страшного. Парень уже взрослый, работает… В любом случае ему нужна женщина, а о женитьбе, слава богу, пока речи не идет. Лилька, похоже, тоже увлеклась Павлом. Во всяком случае, она проводила с ним большую часть своего свободного времени. Девчонка любила веселиться. Ночной клуб, дискотека, бар были теми местами, где она чувствовала себя как рыба в воде, как золотая рыбка в переполненном аквариуме. Пила Лилька немного, но вот плясала буквально до упаду. Павел поражался: откуда столько энергии в столь тщедушном тельце?
Почти каждый вечер они проводили в каком-нибудь злачном заведении. Была у девушки еще одна особенность, поначалу удивлявшая Павла. В отличие от его многочисленных знакомых женского пола Лилька никогда не позволяла платить за нее. С первого дня их общения она поставила условие: все расходы на увеселения пополам. Работала Лилька в шикарном бутике в Столешниковом переулке и в средствах особо не нуждалась.
Итак, Павел отправился вкусить чуток ночной жизни, а о только что прочитанных бумагах из замусоленной папки вовсе позабыл. Вернулся он домой поздно и тут же лег спать. И только на другой день, увидев в кабинете Поручика Голицына, вспомнил их. А тот, видимо, только и думал о том, как бы поскорее обменяться мнениями со своим молодым коллегой о старых записках.
– Прочитал? – не успев поздороваться, спросил он.
– Что?.. Бумаги из папки?.. Прочитал, конечно.
– И каково твое мнение?
– То есть?
– Вывод?
– Ну… это… А какой я, собственно, должен сделать вывод?
Поручик Голицын сердито засопел, потом закурил свою вонючую сигарету и взглянул на Павла.
– Я тебе зачем папку дал? Чтобы ты прочел и сообщил свое мнение!
– Простите, Юрий Николаевич, мне не совсем понятно, чего вы от меня ждете. Три человека свели счеты с жизнью…
– Ну, свели, свели… Но как свели! Ведь каждый из них, отправляясь на тот свет, прихватил с собой еще кое-кого. Или ты не понял?
– Как-то невнятно написано. Если только в конце… Может, я и вправду не понял.
– Этот военный, отставной генерал, перед тем как застрелиться, прикончил жену и домработницу. Артистка завела на кухню своих любимых собачонок, зарезала их, а уж потом сунула башку в духовку. Журналист же пристрелил двух своих родственников – племянника и племянницу, гостивших на его даче, соседа по даче, с которым был не разлей вода, и в придачу совершенно незнакомого ему старичка, на свою голову сунувшегося посмотреть, кто стреляет. А уж потом зарядом картечи разнес свою бедовую голову.
– Там про это ничего нет, – твердо произнес Павел.
– Нет!.. Конечно, нет! Я все в голове держал. Особенно Рогнеда-Дуська расстаралась. Две у нее болонки были, в коих она души не чаяла. Так она сначала их сечкой для засолки капусты порубила… Можешь себе представить. Вся кухня кровищей залита.
– Ужас, конечно… Ну и что?..
– А то, что все три случая связаны между собой.
– Чем, интересно? Поступки людей, находящихся в состоянии аффекта, не поддаются логике. Вот это самоубийство, – Павел ткнул пальцем в лежащий перед ним свежий номер со своей заметкой, – оно из того же разряда. Зачем этот дядька прикончил свою жену, а потом перерезал себе горло?
– Так я тебе об этом же и толкую! – всплеснул руками Поручик Голицын. – Все эти случаи отнюдь не спонтанны, они заранее подготовлены и срежиссированы.
– Кем срежиссированы?
– Кому это нужно.
– Опять за рыбу деньги… Кому нужно-то?! Отставной вояка, престарелая актерка и журналюга, скорее всего неудачник, поскольку вместо Парижа и Лондона был сослан на «Иновещание». Возможно, в моем случае еще можно проследить некую заинтересованную сторону. Несчастный был бизнесменом, а у подобной публики всегда найдутся враги. А эти-то кому мешали?
Поручик Голицын в ярости сорвался со стула и подскочил к Павлу. Тому даже показалось, что его собираются бить.
– Ничего ты не понимаешь! – воскликнул он.
– Так объясните… И успокойтесь, пожалуйста.
Старый газетный волк вновь опустился на свое место, не стесняясь, достал из стола бутылку и стакан, а также плавленый сырок. Видимо, данная закуска будила в нем некие ностальгические воспоминания, поскольку из левого глаза Поручика Голицына скатилась одинокая слеза и он горько, со сдержанным стоном, вздохнул. Однако, выпив сто грамм и закусив доперестроечным продуктом, ушлый репортер мгновенно повеселел. Ярость его улетучилась, уступив место благодушию.
– Ты, братец, сер… – заявил он снисходительно.
Павел посмотрел на Поручика Голицына с жалостью, смешанной с пренебрежением, но промолчал.
– В жизни каждого человека есть такие моменты, – продолжал вещать Поручик, – которые он хотел бы забыть. И порой забывал. А вот другие помнили… Прекрасно, знаешь ли, помнили. Я в те времена был довольно шустрым малым. Водку не пил вообще. И вот решил я написать про этих самых… Впрочем, я это тебе уже рассказывал. Так вот. Решил я провести собственное, так сказать, расследование. Фактуры много насобирал, а как ее объединить, не знал. Ну и начал копать. Возьмем хоть этого отставника. Ведь многим насолил. В сорок седьмом году настрочил донос на одного сослуживца. В ту пору этот Казанцев пребывал в Группе советских войск в Германии. Так вот, этот несчастный полковник, которого он утопил, мешал его продвижению по службе. Заслонял, так сказать, светлый путь. Этот урод накатал телегу: мол, такой-то встречается с немкой, ходит с ней в гаштеты, переодеваясь в штатское, ездит в Западную зону… Как говорится, «факты, изложенные в письме, частично подтвердились». Полковника, понятное дело, за ж… и в Союз. А уж там разжаловали. Он не выдержал позора, приставил ствол к виску, ну и… Я не утверждаю, что родственники или друзья того бедолаги решили отомстить. Но этот факт просто иллюстрирует сущность нашего героя.
А эта актрисулька и того хлеще. Если помнишь, ее укатали в лагеря по 154-й статье. Часть вторая, между прочим, – «Спекуляция в особо крупных размерах». Она входила в группу крупных московских валютчиков. Была, правда, на подхвате, но всех знала. И после ареста немедленно их заложила. За это ей дали всего пятерку… Да и статья у нее была другая, те шли по расстрельной – экономическая диверсия против государства. В лагере она стучала на своих товарок, не раз бывала бита, но выжила. Вернулась из заключения – ни кола ни двора. Жить где-то надо. В театральных кругах ее позабыли, а кто и помнил, дел с ней иметь не желал. В общем, она втерлась в доверие к одной весьма заслуженной и почтенной даме, тоже из актрис. По обыкновению, изобразила страдалицу: мол, села по облыжному доносу, ни в чем не виновата, людская злоба и зависть пределов не знают. Словом, прикинулась жертвой чуть ли не политических репрессий. Заслуженная дама ее сдуру прописала на свою площадь, благо жила одиноко, и ей, как она выражалась, «нужна компаньонка». А дальше как в сказке: «Была у зайчика избушка лубяная, стала ледяная». «Компаньонка» скоренько сжила со света свою благодетельницу и завладела не только ее квартирой, но и имуществом, включавшим кое-какие драгоценности, а также сбережениями… Так-то вот, друг мой Пашеко. – Поручик Голицын вновь горько вздохнул, налил себе полстакана. – Царство небесное той несчастной! Голодом ведь сучка Рогнеда ее уморила, истинную правду говорю. Из квартиры не выпускала, а кормить не кормила. Думаешь, не бывает ныне такого? Еще как бывает!
– А журналист этот… международник, в каких грехах уличен? – со скрытой иронией поинтересовался Павел.
– Какой международник?.. Ах да, Стекольщиков. Честно говоря, с ним я толком не разобрался. Он все с бабами путался. С женой по этой причине разошелся… Видать, поэтому его из загранки турнули. Моральный разложенец. С другой стороны, данная публика в те времена обязательно работала на какую-нибудь контору. КГБ там или ГРУ. Может, проштрафился… Словом, о нем ничего толком я не узнал.
– Ну, хорошо. Допустим, каждый из троицы был законченным мерзавцем. И что из этого следует?
– А то, – веско ответствовал Поручик Голицын, – что не самоубийства это были, а убийства.
– И актрису тоже замочили? – насмешливо спросил Павел. – Вместе с собачками. Животные-то кому помешали?
– Нет, ты не понял. Убивали они себя и окружающих самостоятельно, но не по своей воле…
– А по чьей?
– Не знаю. Уверен лишь в одном. Их заставили это сделать. Каким образом, не могу сказать.
– Но какие у вас основания так считать?
– Да не с чего им было сводить счеты с жизнью.
– Это не довод. Мало ли какие могут быть причины. Депрессия, например… Угрызения совести, неизлечимая болезнь, одиночество… Но, даже если допустить, что в ваших выкладках имеется доля правды, каким образом их заставили совершить самоубийство?
– Вот! Вот!!! – вскричал Поручик Голицын. – Мы и добрались до главного! До сути! Не столь важно, кто жертва. Необходимо понять, каков механизм ее действий.
– Ну и?..
Поручик Голицын выразительно пожал плечами и скорчил гримасу, отчего один его ус задрался вверх, а второй опустился вниз наподобие стрелки компаса.
– В таком случае о чем мы вообще говорим? – почему-то вышел из себя Павел. – Вы мне просто голову морочите!
– Ты послушай, Пашеко, дальше. Это еще не все. Я сам, конечно, до этой гипотезы додуматься бы не смог. Помогла, знаешь ли, одна встреча в том же восемьдесят третьем году. В декабре, аккурат перед Новым годом, мне в редакции дали путевку в дом отдыха, тут, под Москвой. Дом отдыха был ведомственный, принадлежал Министерству обороны. Каким уж образом у нас в редакции оказалась путевка, я не ведаю. Время как раз такое неудачное, перед праздником. Да и погода, помнится, не очень располагала. Один день – мороз, другой – оттепель. Других желающих не нашлось, ну я и поехал. Один поехал. Людка, помню, была недовольна… Ну да черт с ней.