Эдуард Анатольевич Хруцкий
Операция прикрытия
© Хруцкий Э.А., наследники, 2018
© ООО «Издательство «Вече», 2018
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018
Сайт издательства www.veche.ru
В октябре сорок первого
«Постановление
Государственного Комитета Обороны
о введении в Москве и пригородах
осадного положения
19 октября 1941 года
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстающих на 100–120 км западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в г. Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 час. ночи до 5 час. утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта гор. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным Московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.
3. Охрану строжайшего порядка в городе и пригородных районах возложить на коменданта г. Москвы, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.
4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие…»
20 октября 03.00. Сущевский Вал
Сразу после двенадцати машин стало мало. За два часа проехала одна «эмка» с каким-то недовольным командиром – знаки различия Фролов так и не рассмотрел, а в сопроводиловке была указана только должность – «зам. начальника отдела НКО» – и две полуторки: одна – с минами, вторая – с мукой.
Улицу продувало ледяным ветром, а дома с мертвенно-темными глазами казались неживыми и холодными. И именно от этой мертвенности становилось еще холоднее и возникало чувство одиночества и покинутости.
Шаги гулко разносились в тишине, а хруст льда под сапогами казался резким, как револьверные выстрелы.
– У тебя осталось закурить? – спросил Фролов напарника. Тот порылся в кармане, вытащил измятую пачку, скомкал, хотел бросить, но, видимо, выработанная годами службы в милиции привычка к порядку пересилила, и он, вздохнув, сунул пачку обратно в карман.
От отсутствия папирос курить захотелось еще сильнее.
– Надо ждать машины, может, у пассажиров табачком разживемся.
– А если ее не будет?
– Тогда терпи, брат. Сам виноват, что не позаботился.
– А ты?
– Я старший наряда, поэтому тебе мои действия обсуждать не положено! – засмеялся Фролов.
Они опять замолчали. И начали думать каждый о своем, но мысли у них были удивительно одинаковые. Они знали, что враг совсем недалеко от Москвы, гнали от себя прочь тревожные мысли о том, что он может захватить город, думали о своем месте в этой войне. Они понимали, что им доверено важное дело и их полоса обороны – эта улица с мрачными домами. За каждым темным окном были люди, и они, милиционеры, охраняли их труд и покой.
Первым шум мотора услышал напарник.
– Вот он, наш табак-то, едет, – толкнул он в бок Фролова.
А машина уже ворвалась в пустоту улицы, заполнив ее всю без остатка ревом двигателя.
Фролов поднял фонарик, нажал кнопку – вспыхнул красный свет. Машина, скрипя, медленно начала тормозить. В кабине таяло алое пятно папиросы, и Фролов с радостью подумал о первой, самой сладкой затяжке.
Они подошли к машине. Фролов нажал на ручку, открыл дверцу кабины.
– Контрольно-пропускной пункт. Попрошу предъявить пропуск и документы.
– Минутку, – сидящий рядом с шофером командир достал из планшета бумаги.
Фролов зажег фонарик…
Сначала он ничего не понял, все произошло словно во сне. От стены дома отделились три зыбкие, почти неразличимые в темноте фигуры и бросились к машине.
Фролов, бросив документы на сиденье, рванул из кобуры наган. В это время что-то больно толкнуло его в бок, и он упал, ударившись головой о крыло. Раздалось еще несколько выстрелов, потом резанул автомат, и Фролов увидел двух бегущих. Тогда он, превозмогая боль, поднялся на локте и выстрелил им вслед три раза. Выстрелил и… потерял сознание.
20 октября 03.40. Сущевский Вал
– Зажгите фонарь – и врача немедленно, – сказал Данилов.
Узкий свет побежал по земле, осветил на секунду золотистую россыпь автоматных гильз, особенно ярких на фоне черного асфальта мостовой, кожаную перчатку, раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. И все эти вещи сейчас имели для Данилова особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь сорок минут назад.
А луч продолжал скользить по мостовой, и вот яркий кружок осветил еще одну гильзу, но была она значительно толще и длиннее автоматных. Данилов поднял ее, осветил фонарем. На ее донышке стояла маркировка – две латинские буквы. Да, впрочем, ему они уже ничего нового сказать не могли. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму.
– Муравьев, – повернулся он к оперативнику, – ищите гильзы от парабеллума, они должны быть здесь.
– Есть, Иван Александрович!
Фонарик снова зашарил по земле.
– Товарищ начальник! – Данилов узнал голос оперуполномоченного Самохина. – Собака взяла след, довела до кинотеатра «Горн», там след потеряла. Но мы нашли вот что.
Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную красноармейскую шинель с зелеными треугольниками защитных петлиц на воротнике.
– Ну и что? – спросил Данилов просто так, на всякий случай.
– Вы посмотрите! – Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря.
И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым.
– Так, – сказал Данилов, – так… А где нашли?
– Метрах в ста за углом. Собака облаяла.
– Понятно. Что еще?
– Найдено семь гильз от парабеллума, – ответил невидимый в темноте Муравьев. – Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.
– Документы?
– Красноармейская книжка на имя Реброва Ильи Федоровича. Видимо, поддельная.
– Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры?
– Отправлены в госпиталь.
– Пусть Поляков поедет туда и допросит их, если это, конечно, возможно. Лейтенант и шофер дали показания?
– Да.
– Отпустите их. Впрочем, подождите. – Данилов подошел к машине, осветил фонарем группу людей: – Как фамилия лейтенанта?
– Ильин, – подсказал Самохин.
– Товарищ Ильин! – позвал Данилов.
От группы отделилась высокая фигура, и Данилов скорее догадался, чем увидел, что лейтенант совсем еще молод, наверное, недавно из училища.
– Товарищ Ильин! – Данилов подошел к нему, крепко пожал руку. – Большое спасибо за помощь.
– Да что вы, товарищ! Это мой, так сказать, долг.
– Следуете на фронт?
– Так точно!
– Впервые?
– Да, – после паузы смущенно ответил Ильин.
– Да вы не смущайтесь! Судя по сегодняшнему, воевать вы будете отлично. Еще раз спасибо и счастливого пути.
20 октября 04.30. МУР
Не успел Данилов раздеться, как зазвонил внутренний телефон. Голос начальника МУРа был спокоен и чуть хрипловат.
– Ну что у тебя, Иван Александрович?
– Пока ничего утешительного.
– Сколько их было?
– Трое. Один убит, один ранен.
– Взяли?
– Нет, скрылся.
Начальник помолчал немного, потом сказал:
– Ладно, бери все вещественные доказательства по делу и заходи ко мне.
– Когда?
– Прямо сейчас.
В полутемном коридоре Данилов столкнулся с заместителем начальника Серебровским.
– Ты это куда, Иван, со шмотками, на базар?
– Да нет, Сережа, «на ковер».
– А это, стало быть, твои клиенты напали на КПП?
– Теперь вроде мои.
– Ну давай, ни пуха…
– К черту!
– Грубый ты человек, Данилов, – шутливо ужаснулся Серебровский.
– Так время такое, – принимая его тон, ответил Данилов и уже у дверей приемной, обернувшись, хотел спросить Серебровского, почему его людям по сей день не заменили шинели, но заместитель начальника словно растворился в полумраке коридора, только вдалеке запели половицы под тяжестью его шагов.
Начальник сидел на диване, внимательно разглядывая коробку от папирос. Данилов за долгие годы совместной работы изучил его привычки и точно знал, что если начальник думает, то сосредоточивает внимание на вещах, абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу.
– Ну, давай живописуй! – начальник встал, привычно расправил гимнастерку под ремнем. – Давай-давай.
– А чего давать-то? Я хотел рапорт написать…
– Да нет, ты уж лучше своими словами, а эпистоляр – это после, для архива.
– Ну, если так… В три часа ночи сотрудники подвижного КПП управления старший милиционер Фролов и милиционер Светланов остановили машину, полуторку, войсковой части, следующую на фронт. Во время проверки документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллумов…
– Откуда известна система оружия?
– Один нашли рядом с убитым и гильзы.
– Сколько?
– Семь штук.
– Прилично. Прямо-таки штурм Порт-Артура, а не налет.
– Сразу же наши сотрудники были ранены. Но находящийся в машине лейтенант Ильин открыл огонь из ППШ, а шофер – из карабина.
– Серьезный бой был.
– Куда уж! Один из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов ранил одного из нагана в шею.
– Откуда известно?
– Вот шинель нашли.
Начальник взял шинель, разложил ее на столе, начал внимательно рассматривать.
– Так, Данилов! Нарисовал ты леденящую душу картину. Так. А слушай-ка, шинель-то твоего роста. А ну прикинь-ка! – Данилов пожал плечами и, брезгливо поежившись, натянул на себя чужую, чем-то неприятно пахнущую шинель. – Повернись. – Начальник подошел к нему, поправил воротник: – А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?
– А что думать? Судя по фальшивой красноармейской книжке, это те, о ком предупреждала госбезопасность. Значит, базы постоянной у них в Москве нет. – Данилов скинул шинель, достал платок, вытер руки. – Нет у них базы!
– Ну и что?
– А то, что он с этой раной к врачу придет.
– Так! – сказал начальник. – Немедленно распорядись, чтобы передали во все аптеки, поликлиники, медпункты, больницы, госпитали, практикующих частников пусть участковые предупредят: если кто обратится с похожим ранением – звонить нам.
20 октября 16.00. Арбат, угол Мерзляковского переулка. Аптека
День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь крест-накрест заклеенное стекло, падал на белый кафель пола замысловатой решеткой. Посетителей почти не было. Только у рецептурного отдела стояли две старушки из соседнего, Мерзляковского переулка.
Старший провизор Мария Никитична вышла из подсобки, осмотрела торговый зал, вздохнула и снова скрылась за белоснежной дверью, на которой синела медицинская эмблема.
После перерыва ожил репродуктор. Сначала из черного круга послышалось шипение, потом бодрый голос диктора заполнил аптеку: «Московское время шестнадцать часов. Начинаем наши передачи. Слушайте последние известия. Тыл фронту…»
Взвизгнула пружина входной двери – и в аптеку вошел высокий военный, в фуражке с черным околышем, кожаной куртке, с танкистскими эмблемами. Шея его была обмотана грязноватым бинтом. Повязка была сделана неумело, наскоро и мешала танкисту повернуть голову. Все это сразу же отметила продавщица Алла Романова.
«Наверное, фронтовик», – подумала она.
– Девушка, милая, – танкист улыбнулся, – у вас бинтика не найдется?
– Конечно, конечно, найдется и бинт, и йод. А что у вас?
– Да осколком зацепило во время артобстрела. Ехал в Москву с фронта – и зацепило. – Танкист еще раз улыбнулся. Улыбка на его сером, видимо, от потери крови и боли лице была словно приклеена. Улыбались только губы, а глаза, словно выцветшие от боли, оставались пустыми и неподвижными.
– Вас надо перевязать, – решительно сказала Алла, вспоминая, чему ее учили на курсах медсестер, и сама испугавшись своей решительности. – Куда вы ранены?
– Шея задета.
– Проходите! – Алла показала рукой на дверь и вдруг вспомнила утренний звонок из милиции: «Господи, они же предупреждали о человеке с касательным ранением шеи. Господи, что же делать?»
А «танкист» уже распахнул дверь в подсобку, и Алла увидела удивленные глаза Марии Никитичны.
– Мария Никитична, – стараясь сдерживать волнение, сказала Алла, – вот товарищ командир в шею ранен. Его надо перевязать и сыворотку противостолбнячную ввести. А я пойду, а то в зале никого нет.
Алла повернулась и, плотно закрыв за собой дверь, вышла. Телефон стоял в кабинете управляющего. Волнуясь, она никак не могла повернуть ключ. Наконец замок поддался, и Алла подошла к телефону.
Через пятнадцать минут оперуполномоченный Игорь Муравьев и два сотрудника МУРа приехали в аптеку.
– Вы звонили? – спросил Муравьев худенькую девушку в белом халате.
Она кивнула головой.
– Где он?
Девушка так же молча указала на дверь. На табуретке сидел человек, голый по пояс, рядом лежала кожаная куртка. Женщина в белом халате аккуратно бинтовала ему шею. Услышав скрип двери, он резко обернулся, лицо исказила гримаса боли. Он потянулся к куртке, но потерял равновесие и упал. Один из оперативников схватил куртку и вынул из кармана парабеллум.
– Вы арестованы! – сказал Муравьев.
21 октября 01.30. МУР
Данилов поднял телефонную трубку, подумал немного прежде чем набрать номер. Вот уже почти десять часов они допрашивали «танкиста», но ничего добиться так и не смогли. Он или молчал, или нес такое заведомое вранье, что даже многоопытные оперативники удивленно разводили руками. А «танкист» сидел на стуле, заложив ногу за ногу, улыбался нагловато, курил предложенные ему папиросы.
В перерыве к Данилову зашел Серебровский:
– Ну знаешь, Иван, я тебя не понимаю.
– То есть?
– Он явно издевается над нами, а ты сидишь и аккуратно протоколируешь его вранье.
– Пусть пока покуражится.
– Что значит «пока»? Долго оно будет длиться, это самое твое «пока»? Ты пойми, он ранил наших товарищей, за его спиной стоит группа вражеских пособников!..
– Ты мне, Сережа, политграмоту не читай. Я и сам все знаю. Понимаешь, придут данные экспертизы, будем оперировать фактами.
– Ну, смотри, тебе жить. Только зря время уходит, а сообщники его где? – Серебровский выразительно щелкнул пальцами. – Время идет, понимаешь?
– Понимаю.
– Смотри, Иван, – еще раз предупредил замначальника и вышел.
В дверь постучали, и вошел начальник НТО.
– Ну, Данилов, все. Мои ребята работали, как звери.
– Долго что-то.
– Наука, брат, это тебе не жуликов ловить.
– Ну давай показывай.
– Смотри.