Операция прикрытия (сборник) - Хруцкий Эдуард Анатольевич 5 стр.

А ночь уходила. Рассвет растворил белый, призрачный свет лампы, и ее погасили.

– Товарищ подполковник! – Высокий сухопарый лейтенант – эксперт-криминалист подошел и замолчал, глядя на Волощука.

– Говори, при нем можно.

– Следы машины соответствуют «доджу три четверти». Резина не новая, правое заднее колесо латаное, оставляет характерный след. Отпечатки загипсованы. Следы машины прослежены по всему селу.

– Хорошо. Иди. Скажи-ка, председатель, кто вон в том доме живет? – Подполковник ткнул пальцем в сторону соседнего плетня. – Вон, кстати, и хозяева.

Волощук поднял голову. У плетня стояли мужчина и две женщины, молча глядели на двор Капелюха.

– Тройские это. Казимир, жена его и невестка.

– А где сын?

– Говорят, у поляков служит в Войске Польском.

– Давыдочев! – Подполковник вскочил с неожиданной для его плотного тела легкостью. – Давыдочев!

– Здесь, товарищ подполковник! – подбежал запыхавшийся лейтенант.

– Заправься, фуражку поправь. – Подполковник неодобрительно оглядел его. – Ты же уполномоченный ОББ, а ходишь как начальник банно-прачечного отряда.

– Виноват. Я…

– Вот этого, – подполковник указал на Тройского, – ко мне.

Давыдочев, придерживая рукой кобуру, побежал к соседнему плетню. Тройские попятились, потом почти бегом бросились к хате.

– Стой! – крикнул лейтенант. – Стой, хозяин!

Тройский остановился. Рука, схватившаяся уже за перила крыльца, сжалась, словно он боялся оторваться от спасительного родного дома.

– Хозяин! – еще раз крикнул лейтенант.

Тройский повернулся, медленно, словно ожидая выстрела в лицо.

– Пошли со мной, – махнул рукой Давыдочев.

Тройский с трудом оторвал руку от перил и шагнул к лейтенанту.

– Казимешь! Нет! Казимешь! – закричала жена. Она схватила Тройского за руку и потащила в хату. – Нет, – кричала она по-польски, – не пущу! Нет!

– Вы что? – крикнул Давыдочев. – Прекратите!

Тройский мягко освободил руку и обреченно шагнул к Давыдочеву.

– Прошу! – Лейтенант показал рукой на двор Капелюха. У плетня он обернулся и поразился нескрываемому отчаянию, исказившему лицо женщины. Тройский шел медленно, осторожно ставя босые ноги, словно боялся наступить на что-то острое. Во дворе усадьбы Капелюха он затравленно огляделся и, безошибочно определив старшего, шагнул к Павлову.

– Тройский? – спросил подполковник.

– Да, пан.

– Кто был ночью у вашего соседа? Вы видели?

– Нет-нет, – Тройский говорил на странной смеси польского, белорусского и русского языков.

– Подождите. Я не понимаю вас.

– Он говорит, что спал, – перевел Волощук, – потом услышал выстрелы. Много выстрелов. Так я говорю, Казимир?

Тройский кивнул и заговорил еще быстрее.

– Они испугались, – продолжал Волощук, – и спрятались в подпол. Так, Казимир?

Тройский опять кивнул.

– Я думаю, товарищ подполковник, – Волощук подобрал костыли, тяжело опершись, поднялся. – Я думаю, он действительно ничего не видел, у нас народ напуганный. Сознания в нем мало. Боятся всего. Приучил их немец к страху. Да разве немец один.

Волощук помолчал.

– Здесь всякие банды были, – продолжал он горько. – Убили в народе веру в правду, страх посеяли. А страх – дело опасное, товарищ начальник, он ненависть родит.

– Пусть он идет, – задумчиво сказал Павлов.

– Иди, Тройский, а то твоя баба слезами изошла. – Волощук махнул костылем.

Тройский быстро, почти бегом, заспешил к своей усадьбе. Павлов смотрел ему вслед и видел, как он перемахнул через плетень, как женщина обняла его и, тесно прижавшись, пошла вместе с ним к хате.

– Вы, товарищ Волощук, – нарушил тишину Давыдочев, – председатель сельского Совета, партийный, значит, передовой человек, а чушь городите. Страх, ненависть. Несознательность это, мракобесие. Вы им должны текущий момент разъяснять.

– Момент? – Волощук резко обернулся к лейтенанту, так что костыли заскрипели жалобно, и посмотрел на него недобро и тяжело: – Момент, говоришь? Вот ты сначала порядок здесь наведи, а потом я им политграмоту зачту…

Гремя и подпрыгивая на ухабах, к усадьбе Капелюха подлетела полуторка.

– Товарищ подполковник, – крикнул офицер милиции, – «додж» нашли.

«Додж» стоял на развилке дороги, тяжело осев на переднее колесо.

Навалившись на руль, словно заснув на минуту, в нем сидел человек.

– Так, – сказал Павлов. – Так.

Он влез в машину, осмотрел убитого.

– Одна пуля в бок, вторая – в затылок.

– Он, наверное, раненый еще вел машину, а когда скат сел, они его добили.

– Бандюги, они и есть бандюги, – сказал один из милиционеров.

– Положите его и осмотрите как следует. Что еще?

– Весь кузов в крови, на бортах шерсть. Видимо, корову тащили. Следы волока уводят в лес, – сказал эксперт-криминалист.

Убитый лежал на земле, в кургузой, явно не по росту солдатской гимнастерке, в фасонистых немецких бриджах и немецких хромовых сапогах с пряжками. Рядом с ним на куске брезента лежал портсигар, зажигалка, пачка красных тридцаток и немецкий десантный нож. Павлов взял нож, нажал на кнопку, острое жало выскочило из рукоятки.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Грузите в машину.

Мимо убитого вереницей шли жители села, всматривались в залитое кровью лицо, молча отходили.

Тройский наклонился к убитому и отшатнулся испуганно.

– Не опознали, – повернулся к Павлову Волощук. – Я же говорил вам, что народ у нас пуганый, им веру надо внушить в нашу правду и силу.

– Внушим, председатель, внушим. – Павлов повернулся и пошел к дому Капелюха.

– Вот вы уедете, – сказал Волощук, шагая за ним, – а мы останемся…

Он замолчал внезапно и сдернул с головы старую, истертую, выгоревшую фуражку с зеленым пограничным верхом: из хаты милиционеры выносили покрытые брезентом трупы.

– Вы их похороните, – сказал Павлов. – Как положено. Видать, в лесу у вас банда. Оставляю вам лейтенанта, он с участковым бандой займется.

Волощук недоверчиво посмотрел на лейтенанта. Уж слишком по-юношески тонок был этот парень в синей милицейской гимнастерке.

– Да, помощник…

– Он парень боевой, в разведке служил, – словно оправдываясь, сказал Павлов, – ранили его, а после госпиталя к нам.

Волощук посмотрел на подполковника, словно хотел сказать: «Вам в городе легко», – но промолчал.

Они шли вдоль деревни. Синие гимнастерки выцвели на солнце, сапоги покрыла мучнистая пыль. Солнце, висевшее в небе, было не по-осеннему жарким, и милиционеры расстегнули воротники гимнастерок.

У плетней стояли люди, они молча кивали идущим и провожали их взглядами.

– Молчаливый у вас народ, – усмехнулся Давыдочев.

– Пуганый. – Гончак выплюнул самокрутку.

– Темный народ, – зло ответил лейтенант.

– Не прав ты, лейтенант. – Гончак остановился. – Народ у нас добрый, трудовой. В этой деревне партизаны завсегда и ночлег и еду находили, раненых прятали.

– Так что же они теперь?

– А вон, – Гончак показал на лес. – Пока здесь два закона – дневной да ночной.

Давыдочев посмотрел на лес внимательно и долго. В ярком солнечном свете был он совсем не страшным, а, наоборот, веселым и нарядным. И все же рука лейтенанта легла на кобуру.

– Запрягай, Гончак, лошадь, – сказал Давыдочев, – поедем в соседнюю деревню, там еще поспрошаем.

– Я только Волощука предупрежу, – ответил участковый.

Сентябрь был жарким. Павлов сидел на ступеньках больницы, расстегнув воротник гимнастерки и сняв фуражку.

Больница была маленькой, чисто выбеленной, оконные рамы покрашены голубой краской. Павлов закрыл глаза и сразу же словно провалился в темноту. Сон был легким и крепким.

Он очнулся от прикосновения. Открыл глаза. Перед ним стоял главный врач больницы Трофимов.

– Хотите, подполковник, я положу вас на диване в своем кабинете?

– Хочу, но не могу.

– Вам необходимо поспать.

Павлов встал, поправил фуражку, застегнул воротник.

– Как она?

– Лучше.

– Поговорить с ней можно?

– Да. Только она плачет все время. Пойдемте.

В маленькой прихожей Трофимов снял с вешалки халат, протянул Павлову. Халат был широким и длинным, и подполковник словно утонул в нем.

В коридоре плотно стояли койки, и Павлов с Трофимовым шли провожаемые любопытными взглядами.

У дверей с табличкой «Старшая сестра» главврач остановился.

– Мы ее отдельно положили.

В маленькой комнате, заваленной узлами с бельем, на широком кожаном диване лежала женщина с перевязанной головой. Лицо ее было бледно и неподвижно, только глаза, огромные, серые, жили на этом лице. Они смотрели на Павлова тоскливо и вопросительно.

– Это к тебе, Ядзя, – сказал Трофимов, – вы тут поговорите, а я пойду.

Павлов осторожно присел на край постели.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – чуть слышно прошептала женщина.

– Я начальник районной милиции. Вы можете ответить на мои вопросы?

– Да.

– Скажите, вы узнали кого-нибудь из нападавших?

– Да.

– Кого?

– Андрея Рокиту. – Голос женщины окреп. – Он раньше в нашей деревне жил, потом в городе. При немцах в полиции служил.

– Только его?

– Только. Их пятеро было… Каты… Бог покарает их…

Она кусала губы, сдерживая рыдания.

– Почему они пришли к вам?

– Они ночами ходили по хатам, забирали продукты, а свекор прогнал их, не дал ничего. И Казимир Тройский тоже не дал…

– Они были одеты в нашу форму?

– Да.

Ядвига закрыла руками лицо и зарыдала.

В дверь райотдела милиционеры в намокших от пота гимнастерках пытались втащить огромный сейф, украшенный замысловатым чугунным литьем. Дежурный внутри здания руководил этим нелегким делом.

– Лемех! – слышался сквозь открытые окна его голос. – Лемех! Мать твою!.. Ну подлезь ты под его! Подлезь! Слышь, что говорю?

– Сам подлезь, – тяжело отвечал Лемех. – Как командовать, так все, а как таскать…

Павлов сидел на подножке «доджа», наблюдая за стараниями милиционеров. Сейф закупорил дверь, и теперь ни выйти из здания, ни войти в него было невозможно.

– Лемех! Горячко! – надсаживаясь, кричал невидимый дежурный.

Подполковник встал, подошел к окну и крикнул:

– Авдеев!

У решетки окна появилось красное лицо дежурного.

– Я, товарищ начальник.

– Скоро кончится этот базар?

– Да я…

– Даю еще пять минут.

– Так он же застрял, товарищ подполковник.

– Пять минут, я сказал, хоть динамитом взрывайте.

– Слушаю! – Лицо дежурного исчезло.

Подполковник опять подошел к машине, сел на ступеньку.

У ворот райотдела остановился «виллис». Из него выпрыгнул майор Кузьмин и приглашающе указал на вход своему спутнику, капитану в ладном кителе с золотыми погонами.

Павлов, чуть прищурясь от солнца, следил, как офицеры пересекали двор. Кузьмин шел устало, словно человек, трудно и долго работавший, капитан шагал по-молодому, упруго, планшет на длинном ремне щеголевато болтался где-то у самых колен.

Офицеры подошли и остановились, приложив руки к козырькам фуражек.

– Товарищ подполковник, заместитель командира отдельного автотранспортного батальона капитан Лесин.

– Здравствуйте, капитан! – Подполковник встал, протянул руку. – Ну, посмотрите, посмотрите, может, это ваша машина?

– Наша, товарищ подполковник, я ее сразу узнал. Наша. – Капитан обошел машину, похлопал по пыльному борту. – Наша…

У входа в райотдел что-то ухнуло, раздался оглушительный треск, гулко и тяжело упал в коридор сейф.

– Лемех! – перекрывая шум, зычно заорал дежурный. – Мать твою!

Капитан испуганно обернулся.

– Ничего страшного, Лесин. – Подполковник погрозил кулаком в сторону окна дежурной части. – Ничего страшного, это всего-навсего сейф.

– Шумно у вас, – растерянно проговорил капитан.

– Кто был в машине?

– Капитан Авдеев, помпотех и трое рядовых.

Павлов расстегнул полевую сумку, вынул шерстяную обгоревшую пилотку.

– Узнаете?

– Да, это пилотка Авдеева. Что с ними?

– Видимо, погибли. Напоролись на бандитов.

Капитан Лесин взял пилотку, повертел ее в руках, вопросительно поглядел на Павлова.

– Так как же это, товарищ подполковник? В тылу?..

Павлов быстро шел по длинному коридору областного управления, рассеянно здороваясь со знакомыми. Он толкнул дверь и вошел в маленькую приемную. Из-за стола поднялся капитан с бледным, как у людей, мало бывающих на воздухе, лицом.

– Минутку! – Капитан исчез за сделанной под шкаф дверью. Павлов подошел к столу, взял журнал «Огонек», начал неторопливо перелистывать страницы.

– Прошу! – Капитан вновь появился в приемной.

Павлов вошел и вытянулся у дверей.

– Товарищ комиссар…

– Здравствуй, Андрей Сергеевич! – Начальник управления, высокий плотный человек с погонами комиссара милиции третьего ранга тяжело поднялся из-за стола и, застегивая китель, пошел навстречу Павлову. – Ну, проходи, садись. – Комиссар показал рукой на стул. – Ну, как у тебя, плохо?

– Плохо, товарищ комиссар.

– Знаю. А я уже приказ приготовил, забрать тебя начальником ОББ Управления.

– Видно, не судьба, товарищ комиссар.

– Ты, Павлов, фаталист… Прямо, как его, у Лермонтова-то?

– Вулич.

– Точно, Вулич. Ты, однако, что-то мрачно настроен. Есть концы?

– Пока имеются наметки.

– Значит, так и докладывать в обком партии и в наркомат? Ну что молчишь?

– Нечем обрадовать, товарищ комиссар.

– Как с людьми?

– Плохо, товарищ комиссар.

– Я уже дал команду, как Токмаков вернется, к тебе его. Докладывай.

– Банда базируется в районе между деревнями Смолы и Гарь. Командует ею бывший следователь немецкой вспомогательной полиции Андрей Рокита. Приблизительный состав банды – пять-шесть стволов.

– Что они делают?

– Грабят крестьян, забирают продукты.

– Как ты думаешь, Павлов, зачем им столько продуктов?

– Я думаю, они отправляют их в город…

– И я так думаю. Продукты сейчас – это все. Деньги, золото, ценности. Мы располагаем данными, что в районах ездят какие-то люди, одетые в советскую военную форму, выдают себя за интендантов, скупают у крестьян продукты. Мне кажется, дорогу к банде надо искать в городе. Черный рынок. Понял, Павлов?

Комиссар достал из пачки папироску, постучал мундштуком по коробке.

– Мы связались со штабом охраны тыла. Но пока за порядок спрос с нас – с милиции. Ты слышал, какие разговоры после налета в Смолах поползли? Мол, мы поляков и литовцев уничтожаем.

– Слышал.

– Помни, армия есть армия, ей воевать надо. А вооруженный бандитизм – наша забота. Вот за это я с тебя спрошу по всей строгости.

Волощук чистил пулемет. МГ лежал на столе, жирно поблескивая смазанным рубчатым кожухом. Ветер шевелил цветы на подоконнике, шелестя газетой, разложенной на столе.

– Эй, староста! – крикнул кто-то у дверей.

Волощук положил руку на наган, полузакрытый бумагой.

– Войти можно?

– Входи! – крикнул председатель, узнав голос соседа.

Тройский, в простой рубашке поверх немецких форменных брюк, тяжело опустился на лавку, начал скручивать цигарку.

– Ну, Казимир? – спросил Волощук.

– Дай документ, староста. Хочу перебраться к брату в город. Боюсь я. Мой дом с Капелюхом рядом. Они и ко мне придут.