Вот и сейчас до того момента, как за агентами закрылась дверь переговорной, Дамир держался молодцом.
Но как только это случилось…
– Амине, солнце мое… – Дамир резко развернулся, начал по шагу вновь приближаться к столу, за которым все так же сидела Амина, весело помахивая ножкой, а заодно и расплываясь в довольной улыбке.
– Да, Дамирсабирыч…
– Что это было? – Дамир приблизился к столу, уперся в него руками, сверля взглядом довольнейшую Амину.
– Это были переговоры. Как вы и хотели, у нас получилось малой кровью сэкономить и сохранить для себя артиста. Мы молодцы, Дамирсабирыч, – Амина подмигнула начальнику, расплылась в еще более широкой улыбке, ну а ножка все продолжала рьяно помахивать под столом.
– А сказано тебе что было? Сидеть. Молча. – дважды впечатал кулак в стол, не то, чтобы ударил – но будто весу словам придал.
Но подействовало это на Амину неожиданно отрезвляюще. Играться перехотелось.
– А давай начистоту, Дамир, – и обратилась она к нему впервые по имени и на ты. Раньше выкала, но максимально издевательски – каждый раз, будто иронизируя относительно его напыщенности. – Дай. Мне. Спокойно. Работать.
– Конкретизируй… – как ни странно, тут же отказывать или взрываться мужчина не стал.
– А сам не понимаешь?
– Жду пояснений.
Идти на поводу и жаловаться ему же на него же не очень-то и хотелось, но раз уж выпал такой шанс – нужно было пользоваться.
– Ты считаешь меня дурой, – лицо Дамира не изменилось – он просто стоял напротив, упираясь в стол и пристально глядя в черные глаза девушки. – Не понимаешь, почему Глеб дал мне хоть какие-то преференции по сравнению с другими танцовщицами. По-твоему, пляши я на подиуме ночами, а днями не мусоль тебе глаза – было бы куда лучше. Может, тебя еще и какие-то мои личные качества раздражают, может, на бывшую похожа, которая бросила… Или на несостоявшуюся – которая не дала. Я уж не знаю. Но я ж баба, мы ж лучше в эмпатии, чем вы – черствые мужланы. То, что при моем появлении, и даже, скорей всего, при одной мысли обо мне, тебя коробит – я вижу. И лучший выход из этой ситуации, по-твоему, – меня уволить, но лучше, чтоб я сама ушла. Сдалась и ушла. Но знай, Мир, – и так Амина обратилась тоже впервые. Спокойно, без издевки в голосе, серьезно. Мужчине даже показалось, что от такого обращения по телу будто током прошибло. Захотелось, чтоб повторила. – Я из Бабочки не уйду. Воспринимай это как данность. Ты можешь устраивать любые козни, можешь кричать столько, сколько хочешь, но если владелец меня отсюда не вышвырнет, погоняя шваброй, я буду продолжать проводить в этом захудалом темном здании по шестнадцать часов в день.
– Почему, Амине? – он слушал ее внимательно. Она же говорила так спокойно, уверенно и правдиво, что злиться на нее и вновь беситься было практически нереально. Впервые, наверное, и не хотелось.
– Что почему? – даже не обозлилась в очередной раз на неугодное обращение. Да он и не специально так окликнул – само на язык легло, в мозгу плотно застолбилось именно за этой черноглазой птицей с острым языком и жутким характером. – Почему я так держусь за Баттерфляй?
– Да.
– Я же говорила уже, кажется. Это мой дом…
– А как это захудалое темное здание стало твоим домом, Амине-ханым2? – этот их диалог разительно отличался от всего предыдущего общения. Во взгляде Мира читалось неподдельное любопытство, причем не пустое – видно было, что он боится не получить ответ, боится одновременно и залезть на запретную территорию, где ракушка захлопнется, больно стукнув по любопытному носу, и не узнать то, что его почему-то так интересует. Амина смотрела в ответ спокойно, немного отрешенно и решительно. Больше не болтала ногой. Ей не хотелось игривости и игр. Хотелось правды, спокойствия, однозначности и профессионализма.
– От безысходности, – Амина ответила, а потом уставилась в столешницу. Мир понял, что и так получил ответ более искренний, чем ей хотелось бы. Совершенно ничего не объясняющий ему, но крайне наполненный смыслом для нее. И… когда-то он тоже узнает этот смысл. Непременно.
– Я слушаю твои предложения, Амине-ханым…
Вновь вскинув взгляд, Амина заставила мужчину усмехнуться. Она выглядела удивленной. Видимо, не верила, что из этого их серьезного разговора что-то получится. Да и по правде говоря – он тоже не верил, но как-то ей все же удалось его убедить.
– Предлагаю спор, Дамир Сабирович.
– Спор? – постепенно в ее глазах вновь зажигались бесовы огоньки. Кажется, это происходило непроизвольно – так ее глаза праздновали маленькую победу, да и характер все же не спрячешь – возможно, ей действительно надоел формат игры (постоянные ссоры, споры и конкуренция), но не сама игра.
– Да, на деньги…
– На большие? – Мир хмыкнул. С женщиной на деньги он еще не спорил.
– Думаю, четыре ноля будет достаточно…
Дамир искренне уважительно удивился. Почему-то первой была мысль о том, что предложение будет крайне несерьезным. А спор разрешится прямо в этой же комнате его моментальной победой. Ну или проигрышем – но исключительно нарочным и сознательным.
– Продолжай…
– Я ставлю тридцать тысяч, а ты пятьдесят, – вместо того, чтоб задать вопрос, Мир вопросительно приподнял бровь. Амина томить не стала – тут же ответила, – я предлагаю тебе сумму, превышающую мою месячную зарплату, а ты в ответ должен предложить то, что окажется для тебя такой же реальной потерей.
– Хорошо, а в чем суть спора?
Получив одобрение, Амина расплылась в улыбке, встала из-за стола, медленно подошла к Дамиру.
– Мы переходим из формата соперничества в формат сотрудничества. Я перестаю сознательно шкодить…
– Как ты правильно слово-то подобрала… – Мир смотрел на Амину, вновь ощущая смешанные чувства – немного раздражения из-за того, что сегодня она надела еще более высокие каблуки и теперь смотрит даже слегка сверху, предвкушение, азарт, и самую малость нежности, когда в голове проносится брошенное ею «от безысходности». – Шкодить. Это же обычно котята шкодят, да? В тапки там, писают, горшки цветочные переворачивают…
Амина хмыкнула – шпильку оценила. Наверное, сама такую же отпустила.
– Да, а потом вырастают и по мордам наглым хозяевам дают лапой – когтистой лапой. Но не отвлекайся, пожалуйста. Так вот, мы переходим из формата соперничества в формат сотрудничества. Я не врежу тебе и бизнесу сознательно, не подставляю тебя с артистами, чинно исполняю свои должностные обязанности за что ты, кстати, повышаешь мне в скором времени зарплату… – на многозначительный взгляд девушки Мир ответил только очередной улыбкой. – А ты перестаешь придираться ко мне по пустякам, отпускать свои унизительные шуточки о моей тупости и безграмотности, блочить наши выступления с бабочками, выделяешь-таки нужные нам средства на обновление инвентаря…
– Амина, совесть имей…
– Ладно, объемы финансирования бабочек обсудим позже, но! – девушка возвела к небу палец, держа театральную паузу.
– Но…?
– Виновник следующей нашей стычки – ты или я, будет жестоко наказан. Деньги налом должны быть переданы на протяжении двух дней после проигрыша… Твоего, – Амина протянула руку, хотя и протягивать-то было особо некуда – они с Миром стояли на расстоянии трех десятков сантиметров.
– Или твоего… – особо не раздумывая и не сомневаясь, Мир протянул свою в ответ, обхватил длинные пальцы и теплую ладошку, сжал, тряхнул.
– Кровью закреплять будем? Протокол составлять?
– Обойдемся взаимным доверием.
– Ок, – ладонь Амины выскользнула из все же куда более внушительных размеров руки Дамира, девушка немного отступила. – Ну, тогда удачного дня, Дамир Сабирович, – улыбнулась, проводя руками по гладким изгибам платья, максимально обтянувшего фигуру, отступила. – А мне работать пора…
– Иди, – он же не смог себе отказать в удовольствии окинуть ее пристальным взглядом – от носочков туфель до самой макушки. Если раньше за такое можно было тут же отгрести по наглой морде, то теперь она рискнет – деньги, все же, серьезные. – Можно и просто Миром, кстати.
– Я запомню… и к сведенью приму… если ты сейчас, конечно, тут же слюной не захлебнешься и обращаться к тебе хоть как-то необходимость отпадет в принципе…
Польза от спора перепала не только ему и не только в виде возможности вдоволь разглядывать ее точеную фигуру, но и ей – ведь право язвить безнаказанно – оно бесценно, а настоящим проигрышем в споре будет считаться очередной скандал, ну или любое другое явное вмешательство в деятельность противоположной стороны спора. Хотя, наверное, условия стоило очертить более внятно, но обе стороны положились на то, что они, как опытные игроки и скандалисты, смогут честно опередить – было нарушение или нет.
– Тогда за работу, – развернувшись, Мир пошел к двери, вышел, не обернувшись, направился в сторону своего кабинета. Амина слышала, как стучат набойки его туфель по дощатому полу коридора, а на душе будто расцветала весна. Приблизительно такая же, как буйствовала за окном.
Апрель цвел абрикосами, готовился взорваться и яблоневым цветом, жужжанием пчел и прочими прелестями, а для Амины загорелся свет в конце тоннеля.
Она ставила на то, что азарт не даст мужчине сдаться быстро, плюнуть на сумму и вернуться к их обычному формату общения. А еще не даст гордость.
И вот, кажется, впервые ей действительно светит в Бабочке свобода. Не безграничная, но достаточная, чтоб не чувствовать себя загнанным зверем. В своей же берлоге.
Счастливо потянувшись, Амина развернулась к окну – глядя сквозь стекло и счастливо улыбаясь.
А потом вспомнила о том, что есть человек, которого стоит поблагодарить за идею, вернулась к столу, взяла с него телефон, листая телефонную книгу подплыла к окошку, оперлась о раму, прикладывая телефон к уху и слушая длинные гудки.
– Аминушка!!! – голос из далекого далека прозвучал звонко и радостно. Так, как было всегда. – Только о тебе думали! Чай с Николаем Митрофановичем пили с розовым вареньем и решали, как тебя к себе заманить!
Там рассмеялись, и Амина в ответ так же.
– Мамочка… Людмила Васильевна, я бы с радостью, вы же знаете, но скорее уж вас к себе заманю. Помните ведь? Договаривались!
По ту сторону рассмеялись в два голоса. Амина это слышала, и почему-то к горлу подступил ком. Очень сложно было сглотнуть.
– Договаривались, милая. Договаривались. Вот Николаша отходит к доктору все, что положено, и мы сразу к тебе. Нас обязали курс закончить – врач прямо как ты – чуть ли не в письменном виде с Николаши стребовал подтверждения, что долечим коленку свою многострадальную. А ты же знаешь, как папа у нас лечиться не любит…
– Ну ладно тебе, Люд… Чего ты ребенка грузишь…
От звука еще одного родного голоса сердце Амина замерло, а потом забилось неровно, сильно, вылетая из груди. Как же похож… Как похож.
– Мамочка, вы скажите Николаю Митрофановичу, что я врача очень понимаю, и жду вас вдвоем со здоровой коленкой. А если хотите – то прямо сейчас приезжайте, тут врача найдем. Просто скучаю… очень… мамочка… – в глазах встали слезы.
Люди не верят, но у стерв тоже на глазах выступают слезы. У черствых для посторонних людей, у язвительных, хватких прожигательниц жизни, бесстыдниц есть души. А там, где есть женская душа, она чаще всего плачет.
– И мы скучаем, Аминушка. Но ты не думай – мы список составили уже, чемодан купили новый – чтоб вещей набрать с собой на месяц, как ты и просила…
– Я насовсем просила…
Снова рассмеялись в два голоса.
Видимо, на громкую связь включили. Они у нее молодцы – и скайпом пользоваться научились, и телефоны купленные освоили. Амина ими очень гордилась. И любила их тоже – очень.
– Ну, давай сначала на месяц, дочь, а там уж посмотрим. Мы же, старики, к месту привычны… – ответил теперь Николай Митрофанович.
С ним спорить Амина не могла, да и за много лет схему с Людмилой Васильевной они уже отработали неплохо – она убалтывает мать, а та уж занимается уговорами отца.
– Хорошо, дорогие мои, тогда жду вас с чемоданом в скором времени…
– А мы долму3 твою ждем, доченька… Ой как ждем, – ее любимые, смешливые, никогда не отчаивающиеся старики сегодня тоже не предали себя – в каждом их слове жил энтузиазм. Заразительный и поразительный.
– Будет, все будет. Обещаю.
– Ну хорошо, вы тут с Людой договорите, а мне отойти надо – домашний разрывается. Целую, Амиша.
– До связи, Николай Митрофанович!
Несколько мгновений они с Людмилой Васильевной слушали, как Николай, кряхтя, встает, бубнит о том, что у звонящего нет совести старых людей по квартире гонять, а потом встает уже Людмила, дверь на кухню, видимо, закрывается…
– Ну что? – теперь Людмила Васильевна говорила уже тише и как-то по-заговорщицки. Ну любит женское сердце секреты, что тут поделать?
– В точности, как вы советовали сделала, мамочка. Поговорили…
– Спокойно?
– Ага. Очень.
– И ты…
– И я поспорить предложила…
– А он?
– А он согласился.
– Вот молодец!
– Я или он? – Амина улыбнулась. Людям с возрастом, с тем, как все меньше они могут сделать физически, намного важнее становится понимание значимости тех своих дельных советов, которые они дают родным и которые становится действительно полезными для них. Людмиле Васильевне очень важно было знать, что ее совет оказался полезным.
– Оба, – женщины звонко рассмеялись. – Так, Аминчик, там Николаша уже договорил, кажется, так что я тебе позже позвоню – расскажешь, как прошло все. Ух… Попадись мне этот твой начальник – покажу ему, как с нашей лебедушкой разговаривать нужно.
– Хорошо, мамочка, тогда на выходных позвоню еще. Часов в девять, как всегда?
– Да, пока, милая. Целую сильно.
– И я вас… И… ну вы знаете, в общем.
– Обязательно, Аминка, поцелую. Как всегда. В среду пойдем – поцелую.
– Спасибо…
Скинув, Амина еще какое-то время стояла, прислонившись лбом к холодному стеклу, следила за тем, как по дороге проносятся машины, как ветерок теребит салатовые листья на деревьях. И на душе было так много чувств сразу. Тепло, грусть, нетерпение, ожидание, предчувствие.
– Амине-ханым, а работать-то кто будет? – она даже не заметила, что по дощатому полу вновь простучали набойки Мировых ботинок, что остановились они в дверном проеме, что прислонились, но скорей уже не они, а их гордый горный носитель, к дверному косяку, сложили руки на груди и вопросительно вскинули бровь.
– Будем Дамирсабирыч. Будем, – Амина тоже развернулась, присела на подоконник, сложила руки на груди, забросила ногу на ногу, улыбнулась.
– Договорились же, что Миром буду.
– Будете, вот только я вам не Амине, и не ханым.
– А бесишься-то из-за этого почему так сильно?
Отсутствие угрозы получить скандал на ровном месте позволило начать задавать вопросы, которые давно интересовали, но касаться которых раньше означало – нарываться на очередную перепалку.
– Не бешусь, просто не нравится.
– Не верю, – ответ его не удовлетворил, но настаивать он не стал. – Но ладно, хочешь Аминой – будешь Аминой. Могу даже Аней называть. Или еще как-то – как придумаешь. Но работать все равно иди. Тебя там твои курочки-бабочки заждались. Ты им репетицию обещала. А они, вместо того, чтоб танцевать, сидят на баре и парней мне смущают. Богатыри красные стоят – капец просто. Толик – женатый, тот вообще не знает, куда себя деть. Смотрю на него и аж жалко – прямо видно, как рука тянется к кольцу – снять его и сорвать эти путы верности, а потом, видимо, вспоминает, что жену любит – и все – бежит в подсобку. Плакать, наверное…
Почесав щетинистый подбородок, Мир явно задумался о том, что только что выдал, а Амина прыснула смехом.
Прекрасное настроение стало еще лучше.
Поднявшись с подоконника, она подошла к Дамиру, остановилась, заглянула в лицо, склонив голову. Изучила его внимательно – если честно, давно хотелось так сделать, но все как-то повода не находилось.