– На экскурсию, – коротко сообщил учитель, и дети вышли на улочку.
– Камимура-сэнсэй, – тихонько спросила Киригая Танака, идущая радом с ним, – а вас не заругают за это?
– Не думаю, – спокойно ответил учитель. – Директор Сакамото-сама поддерживает коммунистов. Может быть, он даже будет на митинге. Так что все в порядке.
На улице было по-летнему жарко. Особенно в форменной курточке. Хана подумала, что это глупо, вот так нарушать правила, и заставлять себя жариться в плотной одежке. Она зло задергала пуговицы, расстегивая куртку. Демонстративно ее распахнула.
Одноклассники заоглядывались на нее, но никто, кроме этого хулигана Кагацуки, не последовал примеру. А учитель одарил Хаякаву осуждающим взглядом, но ничего не сказал.
Хана набычилась. Ей было даже приятно идти наперекор всем, но делать это на пару с Кагацуки обидно.
А между тем процессия пятиклассников прошла по узеньким улочкам и вышла к мосту через реку Зенпукуджи, что петляла, зажатая в узкое бетонное русло. Людей на улицах становилось все больше. Все они шли на восток к двум обширным пустырям и разделяющей их детской площадке, на которой возвели импровизированную трибуну.
Сугинами – типичный одноэтажный район Токио. Застройка очень плотная, и найти площадь для митинга весьма непросто. Вот и сейчас все желающие не поместились на пустыре, и школьникам пришлось остановиться на примыкающей улице. К счастью, дом, возле которого они сгрудились, окружала полуметровой высоты терраса, с устроенным на ней газоном. Ребята забрались на его бетонный краешек, стараясь не вытаптывать траву, и теперь могли хоть что-то разглядеть за морем голов, над которыми колыхались транспаранты. Правда, разглядывать было особенно нечего. Ну, выступают какие-то люди, и ладно.
Громкоговорители доносили обрывки фраз:
…Вернем себе страну!..
…настоящий нейтралитет! Хорошие отношения со всеми соседями, включая Россию, Китай и даже Северную Корею!..
…не по указке из-за океана!..
…Они прикрылись нами как бандит заложником!..
…Не желаем умирать за американцев! Долой оккупационные войска!..
…Семьдесят лет обращаются с нами, как с завоеванной страной!..
…Никакого чужого ядерного оружия!..
…Япония великая держава и должна сама решать, как ей жить, а не плясать под дудочку!..
Хана и дома все это слышала. Отец уже два месяца как почти не работает. У них на фирме, как и везде в стране, забастовка за забастовкой. Так что он или сидит дома и обсуждает политику с мамой и друзьями, или ходит на такие вот митинги. Сначала народ добивался отставки правительства, потом досрочных выборов. Теперь вот коммунисты, социал-демократы, Партия Восходящего Солнца и еще несколько таких же крошечных партий объединились в Японский Национальный Фронт и пытаются получить большинство голосов в парламенте.
Самой девочке было не интересно происходящее. Да, надо прогнать американцев, позакрывать все их базы. Вернуться к традициям. Наверное, надо… Но это – дела взрослых. Ее гораздо больше волновало, купит ли папа обещанный компьютер. А то у Ханы даже «соньки» нет! Ну как так можно жить?!
Глава 5. Новый друг
Киран увидел его возле мусорных баков.
И обмер от удивления и радости.
Наверное, прежние хозяева решили, что компьютер может кому-нибудь пригодиться и не стали запихивать его в зловонный контейнер, а поставили рядом. Светло-серый системный блок и обшарпанный, огромный, похожий на старый телевизор, монитор.
Киран заоглядывался, не польстится ли кто-нибудь на это сокровище? Подошел, присел перед ним на корточки, потрогал жестяную, вертикально стоящую коробку. Понажимал на мягко вдавливающиеся кнопки черной запыленной клавиатуры, лежащей поверх системного блока.
«Что же делать?!»
Киран понимал, что утащить сразу и системный блок и монитор не сможет. Он был крепким мальчиком, но все-таки ему только девять лет. Хотелось сначала забрать монитор, а то вдруг кто-нибудь его пнет и разобьет, но Киран знал, что главное в компьютере – вот эта самая коробка.
Мальчик с трудом поднял тяжелущий монитор и задвинул его за крайний мусорный бак.
А потом ухватился за системник. Он был не слишком тяжелый, но тащить было очень неудобно. Острые края впивались в пальцы, которые все время норовили соскользнуть, клавиатура сползала то в одну, то в другую сторону.
Но мальчик, ни разу не передохнув, донес свой бесценный трофей до дома. Ногой распахнул дверь и поставил его на пол кухоньки.
И стремглав побежал обратно.
Он ужасно боялся, что не найдет свое сокровище, что его кто-нибудь унесет или раскурочит. Но все было в порядке. Монитор призывно поблескивал чуть выпуклым стеклом из-за вонючего бачка.
Вот его Киран нес осторожно, пару раз останавливаясь и отдыхая.
Войдя в дом, он застал маму, задумчиво смотрящую на добычу, и младших сестренок Вадью и Джиоти, которые любопытными зверьками выглядывали из-за маминой сари.
– Ну и что за хлам ты принес? – строго осведомилась мама.
– Компьютер! – гордо сообщил Киран.
– Надеюсь, ты его не стащил? – для порядка спросила госпожа Чаудхари, хотя она не сомневалась, что ее сын на такое не способен.
– Конечно, нет! – возмущенно ответил тот. – Он возле мусорки стоял!
– Значит, по мусоркам лазим? Думаю, отец очень этому обрадуется. Он мечтал, что ты станешь мастером, а не помоечником.
– ВОЗЛЕ мусорки! – негодующе повторил Киран.
– Эх… Ладно, пусть стоит. Но наверняка он сломанный, иначе не выкинули бы. И не вздумай его сам включать! Подожди папу.
Вечером, как только отец пришел с работы, Киран принялся вокруг него вертеться. Викарм Чаудхари шикнул на него, и вопросительно посмотрел на жену.
Они о чем-то переговорили, и отец заглянул в детскую.
В крошечной комнатке было тесно.
Вадью и Джиоти играли, сидя на нижнем ярусе двухэтажной кровати, на котором вместе и спали. А Киран сидел на шатком стуле перед столом, который был на удивление освобожден от вечно валяющихся на нем учебников, книжек и игрушек. Посреди стола гордо возвышался компьютер.
– Ну, и что ты такое приволок? – устало и обреченно спросил отец.
Сын, молча, умоляюще и предано на него смотрел.
– Ладно, сейчас разберемся, пока мама ужин готовит.
Викрам ушел и вскоре вернулся с отвертками и тестером – большим темно-серым, с крутилкой, усеянной буквами и значками, жидкокристаллическим экранчиком и длинными шнурами – черным и красным.
Киран, как всегда с восхищением и вожделением смотрел на приборчик. Ему было запрещено его трогать, но так хотелось!
Отец развернул системный блок и споро развинтил его. Начал тыкать куда-то щупами. Тестер время от времени попискивал.
– Короткого нет, – непонятно сообщил Викрам. – Ну, что, попробуем включить?
Он осторожно воткнул вилку в розетку. Внутри компьютера что-то запищало. И больше ничего.
– Ну-ка, поглядим…
Отец принялся втыкать медные наконечники щупов в большой пластмассовый разъем.
– Ага! Блок питания дохлый. Опорное напряжение не выдает…
Слова отца были как волшебные заклинания. Киран, приоткрыв рот, смотрел как на священнодействие, на то, как отец продолжает разбирать компьютер.
Блок питания внутри зарос толстенным слоем пыли.
– Тащи пылесос! – скомандовал Викрам.
Мальчик стрелой метнулся из комнаты, выволок из кладовки пылесос, дотащил его, сам включил в розетку в коридоре.
Урчащая машина быстро высосала пыль. Отец помогал ей проглатывать грязь, сгоняя ее кисточкой. А потом разложил перед собой вскрытый блок и начал осторожно его исследовать.
– Подержи-ка тестер передо мной.
Киран, не веря в такое счастье, осторожно-осторожно взял в руки прибор и поднял его так, чтобы отцу было удобнее видеть экранчик.
Маме еле удалось дозваться их на ужин, который мужчины проглотили молча и предельно быстро, а затем опять устремились в детскую.
Наверное, часа три они корпели над компьютером.
Викрам подумал, что он уже очень и очень давно не проводил с сыном столько времени и не занимался таким интересным занятием. То есть занятие было обычным – он на работе постоянно имел дело со всякой электроникой, но вот так ковыряться вдвоем с сыном было очень приятно.
«Может быть, он действительно пойдет по моим стопам? – подумал отец. – Только надо дать ему хорошее образование. Иначе Кирану придется так же трудно, как когда-то мне».
Ночью, лежа в постели, мама и папа долго переговаривались, и решили, что пора откладывать деньги на будущую учебу мальчика.
За один вечер отремонтировать компьютер, конечно же, не удалось.
Но Викрам вычислил поврежденные детали и утром в воскресенье они с сыном отправились на «радио барахолку». На обширном пустыре прямо на утоптанной земле многочисленные торговцы расстелили куски клеенки и ткани, завалили их разнообразным электронным барахлом. В ящичках со множеством отделений лежали радиодетали, рядами зеленели какие-то платы, валялись различные приборы, мотки кабелей и прочие таинственные штуковины.
Отец, сверяясь со списком, купил три малюсеньких, похожих на трехногих осьминогов, транзистора и десяток пузатеньких бочоночков электролитических конденсаторов. Киран старался запомнить названия деталей и выспрашивал у отца, для чего они нужны.
Викраму пришлось нелегко, объясняя это маленькому сыну, но в общих чертах он справился.
Дома они опять засели за компьютерными потрохами. Канифоль провоняла всю комнату, и мама, недовольно сморщив нос, увела сестренок гулять во дворик.
Мужчины закончили свои дела уже вечером.
Отец осторожно нажал на кнопку, и компьютер зажужжал, внутри него что-то тихонько защелкало, а на мониторе появилась заставка «Виндовс-98».
Киран восторженно посмотрел на отца, и Викрам почувствовал такую гордость, как будто совершил эпический подвиг.
Глава 6. Изгой
Война давно откатилась на север.
Два месяца со стороны Красноперекопска непрерывно гремело и бухало. Над головой летали самолеты, а по Евпаторийскому шоссе шли на север колонны техники, а на юг трейлеры с раскуроченными танками и боевыми машинами.
Потом, попавшая в Перекопский котел украинская армия сдалась, и все стихло. Вот только, нам от этого было не легче.
Потому что в начале июня погиб Андрей.
Я помню, как достала из почтового ящика это письмо. Почему-то сразу стало не по себе. Мама открыла его, прочитала, и как подкошенная упала на диван. Сжалась, зарыдала. Я сразу все поняла. Села рядом с ней, уткнулась во вздрагивающее плечо и заревела.
Так мы и плакали с ней на пару.
Вечером пришел отец. Веселый и немного пьяный. Он что-то говорил в прихожей, пока мама не ошарашила его новостью. Отец буквально потемнел лицом.
Брата я так и не увидела. Его привезли в закрытом металлическом гробу и в тот же день похоронили. Может и хорошо. Я запомнила его живым. А то, что от него осталось, наверное, было очень страшным. Его командир написал, что рядом с Андреем взорвался артиллерийский снаряд. Я потом все-таки прочитала письмо. Оно было написано от руки, корявым подчерком, но, мне подумалось, что это лучше, чем, если бы оно было отпечатано.
И дома стало как-то пусто и очень-очень тоскливо. Отец сильно запил. Он и раньше часто прикладывался к бутылке, а теперь почти от нее не отлипал. Мама сначала отнеслась к этому с пониманием, но время шло, а ничего не менялось. Хорошо еще, что он у нас не буйный. Только болтливым становится и быстро укладывается спать. Но все равно это неприятно и даже страшновато. То есть, я понимаю, что он никогда мне ничего плохого не сделает, но ничего не могу с собой поделать, шарахаюсь от него.
И не только от него. Я превратилась в такую трусиху! С девочками еще ничего, а если в компании парень, то сторонюсь, или вообще ухожу домой. Вообще, я все больше времени провожу дома.
Это лето стало черным. Каникулы тянутся нестерпимо долго. На море я была всего один раз. Отец, совершив над собой усилие, обошелся целые выходные без водки и свозил нас с мамой аж под Черноморское. Было это двенадцатого августа, и мы заодно отпраздновали второй раз мой день рождения. Жалко не смогли пожарить шашлыки. Пограничники и так трижды к нам наведывались и не разрешили разводить костер. Так что мы просто посидели допоздна на пустынном берегу. А утром уехали обратно.
Мне очень сильно не хватает брата. Я постоянно забываюсь, и думаю: «Вот надо будет ему эту анимэшку показать!», или «Потом спрошу его…».
Мы не были образцовыми братом и сестрой, часто ругались, иногда он доводил меня до слез. Но это не важно. Пусть бы хоть каждый день меня шпынял!
В школу я пошла даже с удовольствием. И первые дни были почти нормальными. Только почему-то меня сторонились, и какие-то перешептывания я замечала. А потом, в один из дней, ко мне подошел Витька Солнцеух, по прозвищу «Солнце с ушами», двоечник и задира. И спросил с какой-то развязностью:
– А, правда, что тебя укры поймали и в овощебазе держали?
Я кивнула.
– А ты им всем дала?
Как с разбега на стену налетела. Стою, открыв рот, не знаю что ответить, а из глаз – слезы.
– Ага! Значит, правда! – радостно подскочил мелкий и вредный Серега Новиков.
– А расскажи, как ты им? – продолжил Солнце и потянул ко мне руку.
Меня скрутила обида, стыд и ужас. Я, не разбирая дороги, кинулась от них, по пути чуть не упала, столкнувшись с Дашкой, выскочила за дверь и побежала по коридору. Заперлась в кабинке в туалете и долго там рыдала.
Я, наверное, пол урока там просидела. Возвращение в класс было просто невозможно себе представить. Я дождалась перемены и только тогда шмыгнула за рюкзачком. За спиной, от стайки пацанов – гыгыканье.
А девчонки шушукаются и косятся на меня. И, самое обидное – Даша и Вера с ними, прячут глаза и усиленно стараются показать, что меня не замечают.
Схватив рюкзак, я опрометью выбежала из школы.
На следующий день я сделала вид, что иду учиться, а сама спряталась неподалеку и, дождавшись, когда родители уйдут на работу, вернулась домой.
Так продолжалось еще три дня. А потом наша классная позвонила маме и спросила, почему меня нет на занятиях?
Я не хотела, но скандал произошел. У Витьки вызвали к директору маму. А потом на классном часе Валентина Ивановна строго потребовала: «Чтобы никто не приставал к Беляковой! Девочке и так столько пришлось пережить, а вы ее доводите!»
И за мной закрепилась еще и «слава» ябеды. Ну и разозленное «Ушастое Солнце», которому видимо круто прилетело от родителей, продолжил меня доставать. Ему хватило хитрости делать это незаметно. Ну, почти незаметно. Но от этого было не менее паршиво. А потом он открыл для себя великолепный способ. На переменах просто проходил рядом и касался меня, якобы невзначай. А у меня каждый раз холодный комок в животе и такая паника, что я еле удерживалась, чтобы не убежать с криками. А иногда и не удерживалась. Опять запиралась в туалете.
На следующем классном часе Валентина Ивановна опять заговорила обо мне, на что «Ушастое Солнце» сделал невинные глаза и обиженно пробурчал:
– А чё я? Я к ней приставал, что ли?! Больно надо! Она вообще психованная!
И половина класса загалдела, что так и есть, Белякова сама виновата. А вторая половина поглядывала на меня с неприязнью и легкой жалостью. Как на уродца какого-то.
И ничего не изменилось. Только теперь пугать меня начали почти все мальчишки. А девчонки даже обижались, что на них я так не реагирую, и устраивали всякие каверзы. И я все это терпела. Потому что опять прослыть ябедой было бы совсем невыносимо.
Лучшим временем в школе стали уроки. На них я сидела за своим столом возле стенки, куда меня отсадила Валентина Ивановна, и никто не мог меня шпынять. Правда, мне стало очень трудно отвечать у доски. Смотреть на ненавистные рожи одноклассников не хотелось. Так что оценки поползли вниз. Я начала скатываться на тройки. В общем-то, мне было безразлично, но сдаться еще и здесь было как-то совсем обидно. И я открыла, что могу исправить дело письменными работами. Почти все контрольные писала на отлично. А не очень любимая раньше математика вдруг стала такой простой и понятной. В цифрах и уравнениях нет подлости, предательства, злобы. А за математикой подтянулась и физика. На уроках я успевала решить все задачки, да еще и домашнюю работу сделать.