– …Эта металлическая сетка на окне надежно защитит вас от любых ночных гостей! – жизнерадостно провозгласил появившийся на экране лысоватый живчик. – Посмотрите! Два ассистента не могут разорвать ее, как ни стараются! И кроме того, знаешь что, Мира?
– Что, Модест? – с готовностью поинтересовалась стоявшая рядом с живчиком симпатичная девушка. Она тоже улыбалась, потому что знала, что Модест сейчас объявит что-то очень приятное.
– Если вы сейчас позвоните в наш телемагазин и закажете металлическую защитную сетку «стил-вэб», то в придачу вы совершенно бесплатно получите замечательную многофункциональную овощечистку!
– Это же изумительно! – восхитилась Мира.
– Более выгодное предложение невозможно представить! – лучезарно улыбаясь, подтвердил Модест. – Ита-ак, торопитесь! – обратился он, обернувшись к Роману. – Наше специальное предложение действует всего три дня! Количество комплектов ограничено. Позвоните сейчас в наш телемагазин, и вы получите защитную сетку «стил-вэб», которая надежно защитит ваш дом от вервольфов, упырей, гарпий и прочей нечисти, да и просто от обычных воров! Плюс к этому совершенно бесплатно вы получите уникальную овощечистку с комплектом сменных насадок! Всего за девяносто девять…
Роман щелкнул пультом, и вместо предприимчивого Модеста в телевизоре возник какой-то патлатый гитарист. Хорошенькая ведущая выпытывала для телезрителей подробности творческого пути волосатого героя. В ответ гитарист начал пространно разглагольствовать о субкультуре и, ерзая в кресле, выбирал лучшую тактическую позицию, чтобы заглянуть в глубокий вырез блузки собеседницы. Роману это все уже стало надоедать, но тут ведущая уговорила гитариста исполнить «что-нибудь для тех, кто смотрит их в такой ранний час». Музыкант еще немного покочевряжился, а потом слился с гитарой, тронул струны и спел удивительную, грустную, красивую песню о том, как все тянутся к свету и любви.
Музыкант давно закончил петь, а Роман все сидел, слушая мелодию, которая эхом бродила в голове. Очнулся он только от резанувшей по ушам рекламы. Тряхнул головой и посмотрел на часы. «Надо бежать». Он направил пульт на телевизор и «убил» девушку, которая вертелась по экрану в белом и обтягивающем.
Надел кобуру, натянул в коридоре куртку и выскочил за дверь.
Лифт в доме и так был по-старомодному нетороплив, но сегодня превзошел все ожидания. Роман уже устал жать на кнопку и решил пойти пешком. В этот момент позади на площадке щелкнула дверь. Роман обернулся и увидел, что из соседней квартиры выскочила девушка. Не вышла, а именно выскочила, как чертик из табакерки, со счастливой улыбкой на лице. И это было так неожиданно – улыбка, – видимо, девушка на выходе забыла спрятать ее в карман, потому что всякий нормальный человек знает: улыбаться можно, когда ты дома или на улице, но с друзьями, а вот если ты на улице один, тогда улыбаться нельзя – табу, тогда морда должна быть хмурым ящиком, чтоб никто не подкопался и не подступился, – это закон смутных времен, и он так же неумолим, как закон всемирного тяготения… Это было так неожиданно и коварно, что Роман, взглянув девушке в глаза, неосознанно улыбнулся в ответ.
Впрочем, как только девушка увидела перед собой на площадке незнакомого парня, волшебство кончилось – улыбка погасла, будто кто-то огонек со свечки сдул, а во взгляде появилась настороженность. Она посмотрела на Романа, потом на ключи от квартиры в руках и как-то неохотно повернулась к нему спиной, закрыть свою дверь. Звякнули ключи.
– Доброе утро. Я ваш новый сосед, – сказал Роман ей в спину.
Девушка наконец справилась с замком и повернулась:
– Доброе утро… очень приятно.
Поправила короткие светлые волосы, кивнула на прощанье и поцокала каблучками вниз по лестнице.
– Лифт не работает со вчерашнего вечера! – крикнула она уже откуда-то снизу.
Роман помянул комуналыпиков и тоже пошел пешком. Перебор ногами по ступенькам расшевелил обленившееся за ночь тело.
На улице было ветрено. Редкие ранние прохожие шли быстро, подняв воротники и опустив головы будто от стыда, а ладная фигурка девушки удалялась в противоположном – от нужного ему – направлении. Роман проводил ее взглядом до угла, глядя в спину и ниже, и с улучшившимся настроением пошел на встречу.
Добираясь до площади Триумфа, он подумал, что у его нового жилья все-таки есть плюсы.
Конечно, управление муниципальной полиции, выделяя квартиру, думало не об архитектурных красотах, а о том, чтобы поместить новичка поближе к месту работы. Но все же, перейдя через улицу, Роман на секунду остановился полюбоваться открывшимся видом. Приятно было пройтись по кварталу, который строили во времена, когда красота еще не подчинялась целесообразности. «Одни завитушки на этом имперском светильнике чего стоят», подумал Роман, проходя мимо кованого фонарного столба. «Стали бы сейчас такое делать? Да черта с два. Если бы все это еще не было так запущено и неухожено…»
Он пересек мост и пошел по улице, которая через сотню метров привела его на площадь. В центре площади на мощном постаменте возвышалась его цель – памятник «неваляшке». Мощный коренастый мужик с кучерявой шевелюрой, широко расправив плечи, напряженно вглядывался куда-то вдаль. Конечно, «неваляшка» – это было не настоящее название памятника, а только народное прозвище. Роман вспомнил, откуда оно пошло, и улыбнулся.
Эту историю в свое время долго обсасывали в прессе. На самом деле человека, изображенного на постаменте, звали Варлаам Гневеш. В далеком уже 19-м году именно он поднял знамя пролетарской революции в загнивающей буржуазной республике и в течение двадцати лет вел свой народ в светлое завтра. Однако в конце тридцатых он не сошелся в понимании текущего момента с товарищами из братской компартии Советского Союза. Усатый кремлевский хозяин проявил большую терпимость к заблуждениям младшего товарища, но во время очередного посещения СССР Гневеш тяжело заболел, слег в Кремлевскую больницу, и там скоропостижно долечился. Кремлевский хозяин очень огорчился по поводу внезапной утраты верного друга и пламенного борца – это тогда во всех газетах было – и назначил на его место человека, который более верно понимал общемировую обстановку. Похороны Гневеша прошли на родине и были очень пышными.
После смерти, как и полагалось, образ непреклонного борца вознесся на улицах и площадях всех мало-мальски значимых городов и местечек страны, а тезисы практика революции украсили собой кумачовые транспаранты и плакаты. Еще несколько десятков лет постаментные Гневеши напряженно вглядывались в восходящую зарю мирового коммунизма, а чтобы слеподырые потомки случайно не ошиблись дорогой, тыкали в приближающееся общее благоденствие указующим перстом.
Один из самых удачных Гневешей, за которого скульптор в свое время получил государственную премию, стоял на здесь, на площади Триумфа, в Римини. Это продолжалось до 1988 года, когда на волне демократических преобразований здешнему Гневешу накинули на шею стальной трос и попытались спихнуть с постамента бульдозером. Но строптивый бунтарь и после смерти явил свой стойкий характер. Сцепка у бульдозера оторвалась, попутно покалечив двух человек, а постаментный Гневеш отделался лишь ссадиной от петли на бронзовом затылке. Возбужденная воздухом свободы и выпитым, толпа не могла долго оставаться на одном месте, да и вообще: результатов общественных преобразований хотелось сразу и без возни. Поэтому, когда на бульдозер влез какой-то мужик и, размахивая старым имперским флагом, предложил снести памятник Карлу Марксу, который он заприметил в квартале отсюда, толпа с радостью согласилось. (В народе, правда, никто толком не знал, чем именно провинился этот самый Маркс, но имя было на слуху, а на барельефах его бородатая физиономия всегда составляла компанию профилям лысого Ленина и кучерявого Гневеша, и оттого всем было ясно, что человек это плохой…) Несчастный Маркс не смог показать такой революционной стойкости, как Гневеш, и, к восторгу толпы, на раз слетел со своего постамента.
Позже, правда, выяснилось, что поверженный памятник изображал вовсе никакого не Маркса, а классика отечественной словесности середины 19-го века Модеста Грабко, чье стихотворение «Колышется нива» даже проходили в школе. Досадная ошибка произошла потому, что днем раньше какие-то ушлые личности скрутили с памятника ценную медную табличку. Без таблички классика не признали, а жители окрестных домов вступиться за поэта побоялись, справедливо рассудив, что объяснить что-то разгоряченной толпе сложно, а вот схлопотать трындюлей, наоборот, очень даже легко. А в целом, конечно, в досадном недоразумении был виноват сам поэт. Если бы в свое время в угоду моде он не таскал на лице бородищу-веник, глядишь, и не перепутали бы…
Когда демократические волнения немного улеглись, Грабко снова водрузили на его законный постамент, а стойкий памятник Гневешу получил в переменчивом народе ласковое прозвище – «неваляшка». Теперь же под памятником главным образом назначали свидания молодые парочки, которым в общем-то было глубоко фиолетово, кто там торчит на постаменте, главное, что это был удобный и заметный ориентир.
Рядом с памятником в неположенном месте стояла припаркованная белая «шкода» с полицейскими номерами. В машине, откинувшись на сиденье, сидел вчерашний знакомец – Миран Рагоза. Романа он заметил издали и следил взглядом, пока тот не подошел к машине.
– Здоров. – Роман залез в машину и пожал Рагозе руку. – Куда едем?
– Складской район, – ответил Рагоза и показал на карте бортового компьютера. – Это недалеко от старого порта. Официально там еще желтая зона, но на самом деле все уже давно заброшено. Даже патрули хотят снять. Там тело нашли, а более сам пока ничего не знаю.
Рагоза развернулся на площади, выехал на улицу и сразу придавил педаль газа, благо других машин почти не было. Через двадцать минут они выехали в район складов.
По сторонам потянулись ровные ряды огромных заброшенных ангаров. Место происшествия увидели издалека. Впереди, рядом с одним из складов стояло несколько полицейских машин и скорая помощь. Трепыхались на ветру желтые ленточки ограждения. Завидев приближающийся автомобиль, вперед вышел полицейский, но узнал номер и отошел в сторону. Рагоза тормознул, и они с Романом пошли к складу.
– Давайте сюда! – махнул рукой стоящий рядом с машиной патрульный.
– Если с непривычки станет плохо – отойди, – тихонько посоветовал Рагоза Роману – ни к чему лишнюю грязь разводить. Я и сам на первом выезде сплоховал, если честно… Там какой-то съехавший с катушек упырь поработал, так некуда ступить было, чтобы в кровищу не вляпаться.
– Ну я уж постараюсь не сплоховать, – так же тихонько пообещал Роман.
– Ага, я тоже, старался, – скривился Рагоза. – А как увидел, – тут же вся старалка и выключилась…
– Ладно, если что – отбегу, – ответил Роман и попытался мысленно подготовить себя к возможным ужасам.
Труп лежал на земле рядом со складом, в лужи крови, с подогнутой под себя рукой. Вторая была выброшена вперед, цепляясь в асфальт судорожно сжатыми пальцами. В вытянутом струной застывшем теле даже сейчас можно было прочитать отчаянную попытку дотянуться бог знает до чего – метров на тридцать впереди ни одного укрытия. Роман подумал, что, наверно, и на лице покойного должно быть выражение последнего, запредельного уже усилия, но лица видно не было, только затылок с запекшейся дырой в нем. Рядом с трупом деловито вертелся фотограф и щелкал «цифровиком», периодически кладя на него маленькую линеечку. Рядом, облокотившись на машину, стоял плотный полицейский в форме сержанта.
– Привет, – Рагоза поздоровался с сержантом, – чего тут у нас?
Сержант зевнул.
– Наше вам, молодежь. Нашли этого красавца примерно в пять утра. Хотя искать и не пришлось. В пять часов экипаж проезжавшей патрульной машины… – вон ребята стоят, стресс перекуривают – …услышал выстрелы, доносившиеся со склада. Почти сразу же после этого из погрузочных ворот второго этажа того склада вывалился человек. Видно, выпал удачно, потому что высота здесь добрых тридцать метров, а он еще попытался подняться… Экипаж выскочил из машины – но в этот момент сверху, из тех же погрузочных ворот и по ним и по «прыгуну» начали стрелять из автоматического оружия. Наши укрылись за машиной. Было еще темно, стрелявших толком не видели. Запросили подкрепление и начали отстреливаться. Хотя отстреливаться уже было не от кого… – Сержант пожал плечами. – Похоже, те просто пристрелили упавшего, дали для острастки несколько очередей по патрулю и ушли. Тем не менее наши орлы еще некоторое время лупасили по погрузочным воротам. Потом решились подойти к телу, но ему помощи уже не требовалось. Через пятнадцать минут прибыло подкрепление, район прочесали, но никого уже, естественно, не нашли.
– Ясно, – сказал Рагоза. – А кто эти два пиджака, что с Беком болтают? – Он показал рукой на ангарные ворота, в которых Бек спорил о чем-то с двумя людьми в гражданском. – Из главного управления?
– Станут главнюки таким делом заниматься. – Сержант ухмыльнулся. – Это ребята из соседнего участка.
Роман обратился к сержанту:
– Они, что, хотят у нас забрать расследование?
– Наоборот, хотят спихнуть его вам.
– А мы?
– А Бек хотел отдать его им. Только не получилось.
– Что-то я не очень понимаю… – Роман обернулся к Рагозе.
– Сразу видно, зеленый… – Сержант вытащил из кармана пачку сигареток. – Видишь ли, этот район хоть и почти заброшен, – курить будешь? Не куришь? Ну ничего, скоро начнешь… – так вот, район хоть и заброшен, но все еще находится в зоне ответственности полиции. Как раз по этой улице проходит граница районов: двадцать второго и нашего – восьмого участка. Ангары с той стороны улицы – это наша зона. А с этой – их. Уловил?
– Уловил, – засмеялся Роман. – Я думал, еду на свое первое дело, а тут оказывается всем только с себя труп спихнуть. А где же трудовой порыв?
Сержант критически поглядел на него.
– Трудовой порыв у нас случается раз в месяц, в день зарплаты. А лишний труп – он никому не нужен… Хотя будет тебе первое дело. Этого бедолагу вам всучили.
– Почему это? – спросил Рагоза. – Мертвяк-то с их стороны.
– Ага, – согласился сержант. – Зато патруль обстреляли наш. Да вон Бек уже идет, посмотрите на его физиономию. Все и поймете.
– Привет, ребята. – Бек махнул рукой. Выражение лица у него действительно было не самое радостное. – Всех поздравляю, это наше дело.
– Да мы уже сообразили, – за двоих ответил Рагоза.
– Сержант вас ввел в курс дела?
– Да, кратенько. А что говорит эксперт?
– Эксперт сейчас на складе, – ответил Бек – А, нет, вот он уже идет. Сейчас мы его и помучаем. Эй, Гроссман!
Роман повернулся и увидел, что из ворот склада вышел лысоватый толстячок самого жизнерадостного вида. Возможно, когда-то германские предки Гроссмана носили столь звучную фамилию по праву, но в самом эксперте ей соответствовал разве что живот, который бодро подпрыгивал над ремнем при каждом шаге.
– Наше вам, наше вам! – ответствовал толстячок, на ходу снимая резиновые перчатки и отдавая их семенящему за ним высокому парню. – Никак, вы будете вести расследование?
– Такая наша планида… – Бек пожал плечами. – Признавайся, чего успел накопать?
– Ну что мы имеем… – призадумался толстячок. – Имеем мы огнестрельный труп с множественными ранениями, в результате которых, хм… видимо, и наступила смерть. Стреляли вот этим, – эксперт потряс маленьким целлофановым мешочком, в котором просвечивала желтая гильза. – Калибр четыре и шесть, «Хеклер унд Кох». Скорее всего из родного же хеклеровского МП-7, точнее скажу после экспертизы у нас в берлоге… Если же тебя интересует общая картина, я предварительно вижу это так. Будущий покойный убегал от нескольких преследователей. Его загнали на склад, где он еще некоторое время скакал, получая ранения в разные места. (Там уже бог знает сколько времени никого не было, так что следы замечательные…) На втором уровне они его загнали. Он не стал дожидаться, сиганул из погрузочного окна вниз. А они его сверху уже спокойненько достали.