Каюсь. Том 2 - Раевская Полина Александровна "Lina Swon" 10 стр.


–Хочешь меня купить?-насмешливо интересуюсь, взяв себя в руки.

–Хочу, – без всякого смущения заявляет он, но последующая фраза убивает на корню мое возмущение и сомнения в том числе, – Но по «тарифу», который ты озвучила две недели назад. А касательно поступления – это от души, потому что хочу, чтобы у тебя было все хорошо. Но ты можешь использовать в качестве аванса для своей гордости.

–В каком это смысле?

–Ты знаешь в каком!– парирует с ноткой снисхождения, что меня напрягает.

–Не знаю и знать не хочу! –отрезала я, а Гладышев вдруг поднялся со своего места. Несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза, отчего у меня мурашки побежали по коже. Я вдруг так отчетливо ощутила потребность дотронуться до него, что казалось, кончики пальцев загудели. Олег же преодолел разделяющее нас расстояние и, скользнув ладонью по щеке, чуть склонил голову набок, шепча:

–Когда начнешь обдумывать мое предложение, поймешь.

–Не собираюсь я ничего обдумывать, – процедила с раздражением, хотя сама едва держалась на ногах, растворяясь в гипнотизирующем взгляде, плавясь от легкого касания горячей руки.

–Не рой себе яму, малыш, из которой не сможешь выбраться без того, чтобы не наступить на горло своей гипертрофированной гордости, – выдает он очередную заумность с самоуверенным видом, словно непременно так и будет, и никуда я от него не денусь. Мне хочется вспылить, но я вовремя прикусываю язык, потому что уже знаю, что да – так и будет, мать его. Слишком велико искушение, причем по всем фронтам. Нет больше сил противостоять ни своим чувствам, ни желаниям, ни уж тем более, стремлениям.

Гладышев притягивает меня к себе и целует в лоб, я же, погруженная в себя, даже не сопротивляюсь.

– Утром позвоню,– сказал он, направляясь к входной двери, и напоследок попросил.– Обдумай все хорошенько, не раздувая проблему. Сейчас как раз тот самый момент, Ян, когда нужно решить для себя, тебе важен человек или твоя обида.

–А может, это ты все подстроил с поступлением? –задумчиво озвучиваю пришедшую вдруг крамольную мысль, хотя конечно, это бред, в чем Гладышев меня сразу же убеждает.

–Это не мои методы, Чайка. Да и я бы никогда не причинил тебе намеренно зла.

–А что ты до этого делал?

–Боялся тебя, как огня, а в страхе все люди совершают ошибки.

Я засмеялась от столь сомнительной причины, но она грела мою израненную душу, мне было приятно это слышать и хотелось верить. Да что там? Я уже верила, хотя и старалась глушить в себе эти дурацкие порывы.

После ухода Гладышева, я некоторое время просто лежала и смотрела в потолок, ни о чем не думая, словно перезагружалась.

А потом вновь позвонила мама, и у меня будто щелкнуло. Я поняла, что не смогу сказать, что не поступила. Просто не смогу признаться в этом поражении. Мамы переживают неудачи детей еще острей, чем сами дети. Моя мама к тому же только-только выздоровела, пришла в себя после стресса и болезни.

Как я нанесу ей такой удар? Как скажу, что я в очередной раз подвела? Не представляю. Но в тоже время, не сказать – тоже неправильно. Я уже раз так делала, и ничего хорошего из этого не вышло.

Но что же делать? Что делать-то?

У меня вновь началась истерия. Я бегала из угла в угол, кусая губы, дрожа каждой клеткой от этого подвешенного состояния, не в силах что-либо предпринять.

Не знаю, сколько я так изводила себя, но как-то разом силы покинули меня, и буря в душе потихонечку начала утихать, пришла пора взвешивания всех за и против.

Впрочем, все было решено в тот момент, когда Гладышев озвучил свое желание помочь, и с каждой минутой решение, на котором настаивало сердце, подкреплялось разумными доводами. Я со всей горячностью уверяла себя в исключительно –корыстном мотиве того, что я хочу принять предложение Гладышева, ибо ощущать себя продуманной стервой гораздо приятней, нежели влюбленной дурой, наивно полагающей, что если прыгнуть на те же грабли, они второй раз бить не станут. Мне с успехом удавалось заниматься самообманом и, в конечном счете, удалось удовлетворить и свою гордость, и стремления души. Заключительным же и железобетонным аргументом в пользу положительного ответа Олегу стало еще то, что теперь я смогу рассказать маме всю правду и сразу же сообщить о том, что собственно проблема уже решена. Понятно, что ей это не особо понравится, но у меня тот случай, когда из двух зол нужно выбирать меньшее.

Решив все для себя, я еще час собиралась с силами, а после позвонила маме. Конечно же, разговор дался не просто, но как не странно, сложнее было рассказать о том, что Олег готов оплачивать мое обучение, нежели о том, что я не поступила. Маму новость оглушила, и она некоторое время не могла ничего сказать. А потом была ночь слез и попыток переубедить меня, чтобы я не ввязывалась в зависимые отношения, которые наверняка ни к чему не приведут. Мама пыталась втолковать мне, что женщина и мужчина в отношениях должны быть на равных условиях, тогда ни у кого не будет возникать синдрома бога, я же якобы самолично отдаю себя на милость мужчине, который привык, чтобы ему беспрекословно подчинялись. На что я довольно грубо и цинично ответила, что не «отдаю», а пользуюсь. Мама от моих речей была в шоке и ярости, и мы, конечно же, повздорили. Но я непреклонно заявляла, что так или иначе буду пользоваться любыми возможностями, чтобы достичь своих целей, тем более, что Гладышев должен мне за моральный ущерб. На что мама выразила надежду, что с моей стороны это пустое позерство, за которым скрывается нечто большее, чем просто корысть, иначе она не узнает свою дочь. Меня подобные чаянья разозлили и удивили, поскольку, мама была довольно циничным человеком, и именно поэтому я вела разговор в подобном ключе. Но я не стала отвечать на ее попытку вывести меня на эмоции, поняв, что ни к чему сотрясать воздух пустыми разговорами, когда решение уже принято.

Мама тоже поняла бесполезность своих нравоучений и только тяжело вздыхала, поражаясь, как за год все настолько переменилось. И у меня в голове не укладывалось, что всего-то двенадцать месяцев назад я только-только делала свои первые шаги в жизни, вот только до сих пор не научилась ходить, исключительно падать и ползать. А пора прогрессировать!

Напоследок мама смягчилась и попросила быть честной хотя бы с собой и цельной, чтобы мои мысли и чувства, не расходились ни со словами, ни с действиями, иначе это больно аукнется.

Я заверила маму, что все у меня будет хорошо, и чтобы не переживала. На этом мы попрощались, договорившись обсудить все в деталях позже.

После разговора у меня, словно с души упал камень, несмотря на то, что остался не очень приятный осадок. Я была рада, что определилась. Впервые за пять месяцев мне стало вдруг очень хорошо и спокойно. Каждое мое решение было обосновано и продиктовано необходимостью. И вот тут у меня случилось озарение. Я поняла насчет «аванса» для гордости. И поразилась этой всезнающей сволочи, предвидевшей все наперед: все мои метания, мысли и действия. Боже, он словно читает меня, как открытую книгу, зная все мои пороки и слабости. Он с самого начала знал, что я стану использовать поступление, как прикрытие, оправдывая им все, ставя во главу угла. Меня это до глубины души поражает. Нет, я в курсе, что Гладышев умный мужик, но такое знание человеческой природы, в частности меня, пугает и раздражает. Становится неловко, потому что даже я сама себе не признаюсь в истинных мотивах. Привожу тысячу причин и скармливаю тонны оправданий для своей гордости. А он будто все это видит и знает.

Но, как бы это не выглядело, а мне так проще и легче. Если же я начну копаться в себе и своих чувствах, то неизвестно к чему это приведет. Ни к чему хорошему уж точно, а с меня хватит всех этих душевных терзаний.

Поэтому к черту любовь и жертвенность! Да, я любила, и буду любить Гладышева, но теперь, прежде всего, я буду думать о себе, и на каждое действие и слово Олега давать соответствующий ответ. Заодно проверю границы его эго и насколько он способен любить, а то красиво говорить и я умею.

С этими мыслями засыпаю, но кажется, не проходит и пяти минут, как звонит телефон.

–Просыпайся, через час заеду. Документы все возьми, чтобы по сто раз не кататься туда-сюда!– распорядился Гладышев, ни на секунду не сомневаясь в том, какое решение я приму. Меня это, конечно, с одной стороны покоробило, но с другой – я рада, что он не стал подначивать меня и выспрашивать, что я решила и почему вдруг. Гладышев щадил мое самолюбие, делая вид, что все происходящее само собой разумеющиеся, и я не вытрепывалась все эти две недели. Да, он щадил, зная меня, как облупленную, чему я в который раз поразилась.

Через несколько часов на руках у меня был договор с институтом о моем обучении на коммерческой основе. Я смотрела на него немигающим взглядом, глаза щипало, а руки тряслись, сердце же переполняла радость.

–Спасибо!– прошептала я, всхлипнув, не в силах сдержать слезы, когда мы сели в машину.

–Если бы знал, что ты продолжишь реветь, то ни за что бы по таким пробкам никуда не потащился, – пробурчал Гладышев, но при этом нежно коснулся моей щеки и аккуратно вытер слезы, стараясь не размазать макияж. – Давай, кончай! И говори, куда поедем.

Я от его «Давай, кончай!» захохотала, отчего у Гладышева удивленно приподнялись брови.

–Торопишь события, Олег Александрович. Хотя я, можно сказать, чуть не кончила от радости, – пояснила я свой смех, лукаво улыбнувшись.

–Ах, Чайка, ах! –закатил он глаза, качая головой. – Пошлая ты девчонка.

–Ну, не будь я пошлой, разве бы была здесь? – не удержалась –таки от шпильки.

–Выбирай, куда хочешь поехать, – сменил Олег тему.

–Ну, поехали на Мальдивы, чего уж мелочиться, – хохотнула я, вспоминая нашу первую с ним поездку.

–А, поехали, – пожал он невозмутимо плечами, удивляя меня, а потом и вовсе шокируя, – Тогда по магазинам и паковать чемоданы? Завтра вечером вылетим, послезавтра утром уже будем в Мале.

–Ты прикалываешься надо мной?– все еще не веря, поинтересовалась я.

–Зануды прикалываться не умеют, Чайка, – подмигнул он, а потом позвонил своей Милочке и дал распоряжение насчет организации нашего отдыха, я же сидела с открытым ртом и не знала, что сказать, хлопая ресницами. Олег Александрович явно не собирался тянуть кота за хвост, он решил ломать мои баррикады быстро, нагло, не давая опомниться. И у меня не получалось собраться. Голова шла кругом, стоило представить, что завтра я окажусь в месте, которое с детства ассоциировалось с Раем, за что спасибо рекламе «баунти». И не представлялось мне, не верилось. Все казалось сном. Прекрасным, волшебным сном, сказкой. Внутри у меня кипело от предвкушения и дикой радости. Мне казалось, что я взлетела до небес. Думать о правильности, да и вообще просто думать ни о чем не хотелось. Я хотела быть там в этом райском уголке Земли с мужчиной, с которым, впрочем, у меня был бы рай и в шалаше.

Да, между нами ничего не было обговорено и решено, но с другой стороны, люди обычно и не обговаривают свои отношения, они просто делают все по наитию, живут не в заданных рамках, а по велению сердца. Разве я не этого хотела? Так зачем все усложнять? Надо жить моментом и действовать по обстоятельствам.

С таким настроем я поднялась на борт самолета следующим вечером. Мне еще не приходилось летать первым классом, поэтому я была приятно удивлена, поскольку это существенное отличие от бизнес –класса, который собственно ничем особым не отличается от эконома. Тут же были отдельные купе с полнейшим сервисом, начиная с «отсека для девочек», как я его назвала, со всякими кремами и ароматическими штуковинами, заканчивая полноценной кроватью. Купе Гладышева было напротив моего, двери он не стал закрывать, и я решила последовать его примеру. Олег после взлета сразу же уткнулся в какие-то бумаги, а я достала купленную накануне Анну Каренину Толстого, но полностью погрузиться в чтение не удалось, так как через пару минут Гладышев спросил, что я читаю, хотя вчера мы вместе ходили по магазинам, но кажется, он пропустил момент, когда я купила книгу.

Я показала ему обложку, на что он неопределенно хмыкнул.

–Что?-спросила, пытаясь понять, о чем он подумал.

–Почитай, – одобрительно отозвался Гладышев спустя пару секунд, – тебе полезно будет узнать, до чего доводит чрезмерная впечатлительность. Хотя Толстой, конечно, идеализировал концовку.

–Что же там идеализированного, если она бросилась под поезд?– язвительно поинтересовалась я, раздраженная его поучительно – нудным тоном.

–Да не бросилась бы такая, как она ни под какой поезд. Таких вот Анек Карениных знаешь, сколько по свету ходит? И ничего – живут, под поезда не бросаются. А лучше бы бросались, я бы таким самолично рельсы маслом смазал, – высказался он с каким-то даже презрением.

–Как это понимать? – отложив книгу, заинтересованно взглянула на Гладышева. Мне хотелось узнать его мнение, поскольку от Олега Александровича нежданчик гарантирован. Сложный он мужчина, забубененный, будто с другой планеты, но мне всегда хотелось понять ход его мыслей, и этот момент не стал исключением.

–Ну, скажем так: для меня Анна Каренина – это имя нарицательное всех лживых идиоток и истеричек, лихо прикрывающих любовью и вечными страданиями свою беспросветную глупость и эгоизм, когда хочется и на ёлку залезть, и жопу не ободрать. И ведь это уродство с успехом удается прикрыть. Как все жалеют и сочувствуют этому жалкому созданию! А весь ее секрет в том, что надо просто вопить на каждом углу о своих мучениях, хотя по жизни мучаются все, истерить и жалеть себя, и тебе простят и то, что ты гулящая баба, и то, что херовая мать. Всего–то необходимо однажды опечалится этим моментом, а после со спокойной совестью продолжить в том же духе. Поэтому не верю я, что бросится такая под поезд, наигранные страдания, не подкрепленные истинным раскаяньем!– с непередаваемым цинизмом излагал он свои впечатления.

–Я пока не могу судить, поскольку только начинаю читать, но мне кажется, что в большей степени твое негативное отношение обусловлено абсолютнейшим неприятием женской измены, – предположила я с улыбкой.

–Ее измена-это уже следствие, а причина в чрезмерном эгоизме и впечатлительности. Ходячая эмоция. Толстой в ней завуалировал эмоциональную составляющую человеческой природы, в то время как Левин – разумная ее часть. Но это уже более глубинный анализ. А так, если тебе сложно понять, что из себя представляет Анна Каренина, то оглянись вокруг, поскольку она – типичный образ современной дешевки с примитивным мышлением паразитического существа: сперва пристроить себя посытнее, а затем искать удовольствий на стороне, – спокойно рассуждал он, несмотря на все неприятие и презрение к объекту нашей беседы.

–Значит, когда мы познакомились, я для тебя была «Анной Карениной»?– вдруг осенило меня.

–Верно,-не стал он отрицать.

–Если у тебя такое неприятие к данной категории лиц, зачем связывался?– ехидно поинтересовалась я, задетая за живое, но ответ шокировал меня неприкрытым грубым цинизмом.

–«Анны Каренины» для того и созданы, чтобы их использовали в качестве развлечения, что недолговечно и условно, поэтому почему бы и нет,– пожал он плечами, словно мы говорили о погоде. Я же была поражена до глубины души.

–Ужас! А я наивная дура рисовала себе в небе пони, – покачала я головой, абсолютно неготовая к тому, что оказалось по ту сторону происходящего. Конечно, я знала, что Олег обо мне был и, наверное, есть не слишком высокого мнения, но сейчас меня по-настоящему пугало это высокомерие, эта циничность суждений. Как таким можно быть? А главное, как таким становятся? Наверное, действительно, он слишком много падал, слишком много ударов судьбы перенес, а потому ожесточился, озлобился.

– Ну, как видишь, рисовала не зря, – отозвался он со смешком.

–Еще не знаю, – задумчиво парирую скорее самой себе, и возвращаюсь к чтению книги, а Гладышев к своим бумагам.

Через девять часов мы были уже на яхте посреди Индийского океана. С того момента, как прилетели в Мале, я не вымолвила ни слова, и по-моему, даже перестала дышать. Никакая реклама, никакая картинка и слова неспособны передать красоту этого места. Я не верила своим глазам, смотрела в бескрайний, бирюзовый океан и периодически щипала себя за руку. Удивительнейшее, божественное место, в котором хотелось быть столь же идеальным, чистым, совершенным, возвышенным. Красота действительно спасет мир, потому что взывает к чему-то светлому и прекрасному, пробуждает в человеке все самое лучшее. Хотелось творить добро, дарить радость, прощать и любить. Думаю, Гладышев не зря привез меня именно сюда. Я была покорена, шокирована и влюблена с первого взгляда.

Назад Дальше