–Уже можно отпускать, а то мне рука моя еще дорога?– весело сверкнув глазами, поинтересовался он, сжимая мою руку в своей. Я лишь кивнула, не в силах даже что-то сказать. Но Олег не отпустил меня, притянул осторожно к себе и, всматриваясь в мое восторженное лицо, заботливо и нежно вытер воду полотенцем.
–Я все думаю, то ли я уже забыл, как это удивляться, то ли ты такая…– задумчиво пробормотал он.
–Какая?– прошептала я, очарованная этим душевным моментом.
–Боюсь, если начну озвучивать, разрушу образ зануды и циника, а я так упорно над ним работал, – отшутился он, отводя взгляд.
–Ты смутился что ли, Олеженька?– подразнила я его.
–Ну, что я, не человек что ли?– пожал он плечами невозмутимо и стал снимать гидрокостюм.
–Неа, ты киборг и сволочь, обломал мне весь кайф – я уж настроилась на серенады, – вздохнула я с сожалением, и тоже стала переодеваться.
–Серенады – это запросто, – со смешком заявил Гладышев и, прочистив горло, заголосил с театральной помпезностью:
«…От Севильи до Гренады.
В тихом сумраке ночей
Раздаются серенады,
Раздается стук мечей;
Много крови, много песней
Для прелестных льется дам —
Я же той, кто всех прелестней,
Песнь и кровь мою отдам!..»
Пока он декларировал, как потом меня просветили, серенаду Дон-Жуана, я просто умирала со смеху, да и после того, как замолчал, еще долго не могла прийти в себя.
–Ну, как? Кайфанула?– задорно спросил, напоминая безбашеного мальчишку, которого мне безумно захотелось расцеловать. Такой он был хорошенький, если такое слово вообще применимо к этому мужчину. Но в эту минуту, он казался мне таким юным, таким открытым и счастливым, что внутри все щемило от любви к нему.
–Не до конца. Вот сейчас бокальчик твоей крови оприходую и тогда наверняка, – сообщила я с видом королевы, но меня тут же спустили с небес на землю.
–А с чего ты вообще взяла, что я нахожу тебя «всех прелестней»? Я может, Фахиме пел,– подколол он меня, кивнув в сторону девушки из обслуживающего персонала.
–Вот, как, да? Фахиме пел, – угрожающе процедила я.
–Ну, да. А что?
–А вот что!– бросилась я на него, но он быстро сориентировался и побежал прочь.
Не знаю, сколько мы так гонялись по яхте, но я насмеялась до слез и судорог в животе. Команда, наблюдавшая за нашим сумасшествием, тоже смеялась, хотя про себя, наверное, окрестила нас парочкой придурков. Но нам было все равно. Гладышев продолжал убегать, я догонять, сопровождая эту погоню смачными комментариями, которые еще больше раззадоривали нас.
В конечном счете, я почти нагнала моего Зануду, но он нырнул в воду, я хотела последовать за ним, но потом передумала.
–Вот там и оставайся, пусть тебя сожрут акулы!– насмешливо произнесла я, подбоченившись, когда Гладышев вынырнул.
–Какая ты ревнивая, – подразнил он, весело поблескивая своими умопомрачительными глазами, на его почти черном от загара лице они сияли еще ярче, как и белоснежные зубы.
–Нет, Олеженька, я просто не выношу сравнений!– пропела я сладким голосом.
– Да какие сравнения, Чайка?! Ты и только ты! – горячо провозгласил он, вызывая у меня смех.
–Это ты акулам рассказывай, со мной такие сказки не проканают.– покачала я головой, глядя на него сверху вниз, млея от своей пусть ненастоящей власти.
–А что проканает?– склонив голову, начал он торговаться.
–Хочешь что-то предложить?– приподняла я провокационно бровь.
–А что ты хочешь?
–О, ну, если вопрос стоит в таком ключе…– протянула я с видом кошки, узревшей сметану. И задумавшись, постучала ноготками по перилам.
–Именно в таком. Смотри, не прогадай, а то когда еще такая возможность появится, – посоветовал Гладышев снисходительно, словно шубу дарил с барского плеча. Я скорчила рожицу, мысленно обещая, придумать нечто такое, что он сам будет не рад.
Озарило меня в считанные минуты. О, это будет настоящей пыткой для тебя, мой милый!
–Придумала, Олег Александрович,– объявила я со злорадной улыбочкой.
–Что-то мне подсказывает, не к добру ты так довольно улыбаешься, – поцокал он.
–Чуйка нынче тебя подводит! Я только благими намерениями и руководствуюсь. Вот боюсь, как бы ты не перетрудился, поэтому больше никакой работы, мой друг, – пропела я и заулыбалась широко- широко, аж скулы свело, на что Гладышев скривился.
– «Чуйка» меня никогда не подводит! Шельма ты! – сообщил он, поднявшись на яхту.
–В следующий раз будешь умнее. Так что насчет работы?– приподняла я бровь, прожигая его насмешливым взглядом.
–Что-что! Сказал, значит, сделаю, – пожал он плечами. – А вот умнее надо быть тебе! Другая баба уже бы сейчас размахивала какими-нибудь ключами от квартиры, а ты…
–Ой, прям, вот бы размахивала, – сыронизировала я.
–Конечно, размахивала. Я же тебя предупреждал, чтобы ты не прогадала, – теперь была его очередь злорадно ухмыляться.
–А я не прогадала, Олег Александрович! – заявила я с победной улыбкой и, осмелев, подошла почти вплотную. Потупила невинно глазки и провокационно прошептала. – Кто знает, что еще ты мне предложишь, пока будешь сидеть две недели без работы.
–Браво, малыш! Ты меня сделала, -ухмыльнулся он, и оттеснил меня к бортику, положив на него руки, по обе стороны от меня. Атмосфера вновь сгустилась и мы задышали чаще, то и дело, соскальзывая взглядами к губам.
–Знаешь, в чем твоя ошибка?– прерывисто выдохнула я, стараясь не смотреть на его губы. Гладышев только приподнял бровь, а я продолжила, – В том, что ты все время сравниваешь меня с другими.
Он усмехнулся и, заключив мое лицо в ладони, от чего я задрожала, прошептал:
–У тебя такие очаровательные веснушки.
Я несколько секунд глупо хлопала ресницами, сбитая с толку. А потом начала смеяться, качая головой.
–А у тебя очаровательная манера уходить от разговора,– пожурила я его, на что он подмигнул и, притянув меня к себе, обнял.
Я обняла его в ответ, прижавшись щекой к его груди. Слушая мерный стук сердца, закрыла глаза, наслаждаясь. В этом жесте не было никакого сексуального подтекста, в нем было заключено гораздо больше. Невыносимая нежность, с которой Олег гладил мои волосы и вдыхал их аромат, уткнувшись носом в мою макушку, эта нежность трогала до глубины души, до слез и глупой улыбки.
И не нужны были никакие слова. Любовь она вообще не требует объяснений, она в том, как смотрит на тебя мужчина, в том, как он к тебе прикасается, в том, как прижимает тебя к своему сердцу. В том, что ты без слов понимаешь: это сердце бьется для тебя. Именно прижавшись к груди своего мужчины, ты находишься свое главное место в жизни. И, наверное, в таком просто жесте, как объятия, заключена вся суть любви: мужчина оберегает свою женщину от всех опасностей извне, обязанность же женщины беречь сердце, которое ей доверил мужчина.
Под влиянием этих мыслей и переполненная чувствами, я прижалась губами к его груди, словно давая обещание хранить и беречь.
Гладышев от прикосновения моих губ вздрогнул, тяжело сглотнул и поцеловал меня в макушку. Так мы стояли, пока солнце уходило за горизонт.
За ужином сохранилась атмосфера душевности, и мы разговорились на личные темы. Олег рассказал, как прошли его полгода, рассказал про работу и свои поползновения в политику. Я была поражена масштабом его деятельности и впервые осознала, что за человек рядом, какая на нем ответственность. Меня поразила мысль, что тысячи людей зависят от мужчины, которого я запросто могу назвать придурком. От этого становится смешно и неловко, но, в конце концов, он не божество какое-то, хотя раньше я именно так относилась ко всем этим дядям в костюмах, маячивших на первом канале. Оказалось же, что дяди в костюмах тоже люди, у которых есть личная жизнь и порой, этой личной жизнью может оказаться такая простая девчонка, как я. Удивительная штука жизнь!
После глобальных проблем Гладышева и вообще его небожительской жизни, моя собственная казалась, такой незначительной, что даже не хотелось обсуждать. Но я отмахнулась от этих глупостей, зная, что Олег так отнюдь не считает, и рассказала про свои полгода: про работу в фитнес -клубе, про разные смешные случаи, связанные с ней, про мои взаимоотношения с мамой, с Кристиной и тетей Катей. Рассказ же про то, как я получала права, вызвал фурор. Гладышев просто ухохатывался с моих дорожных приключений.
Наш вечер закончился на веселой ноте, к своим каютам мы подошли, все еще смеясь, а потом разом как-то отпустило. Наши взгляды встретились, и меня залихорадило, в крови забурлило все выпитое за день шампанское. Шагнула к Олегу сама, а потом не поняла, как в следующее мгновение оказалась прижата к стене его телом. Мы задышали часто-часто, затрясло обоих от этой с ума сводящей близости, от жара возбужденных тел. У меня поплыло перед глазами, когда Гладышев коснулся большим пальцем моих губ, обводя их контур, проникая в рот, касаясь десен, обжигая их огнем и солоноватым привкусом. Я всхлипнула, когда его бедро втиснулось между моих ног. Словно прошило насквозь разрядом возбуждения.
Лизнула подушечку его пальца, не отводя плывущий взгляд от его пылающих глаз, взрываясь волной удовольствия, когда он задрожал.
Дрожащими руками притянула его за шею к себе.
Горячее дыхание обожгло губы, отчего у меня внизу живота все перевернулось, а трусики, казалось, промокли насквозь.
–Целуй, – прошептала, скользнув языком по его губам, балдея от его вкуса, от прерывистого дыхания, от тяжести его тела, от него всего такого родного, знакомого, любимого, единственного. Но Гладышев лишь мимолетно коснулся моего языка своим, нежно поцеловал и уперся лбом в стену рядом, вжимая меня в нее с таким напором, что я не могла дышать.
–Не дразни, малыш, я и так на честном слове держусь, – выдохнул он, отстраняясь, а я едва не сползла вниз, дрожащие ноги подкосились, меня повело, но я ухватилась за дверь своей каюты.
–Терпи казак, атаманом станешь, – бросила я охрипшим голосом, скорее себе, чем Гладышеву и скрылась в своей комнате, где еще полночи не могла прийти в себя, а потом уснула без задних ног.
Последующие дни пролетели, как одно мгновение и все они были наполнены морем впечатлений, эмоций, смеха и чувственности. Мы с Гладышевым все время проводили вместе, за исключением тех мгновений, когда я бывала на курсах дайверов. Да, после очередного погружения, я поняла, что у меня случилась очередная любовь. А поскольку любить наполовину я не умею, решила, что должна получить лицензию и нырять, сколько моей душе угодно и на какие угодно глубины. Океан стал моим любовником, у нас с ним был бурный роман, от которого я пыталась урвать, как можно больше. Поэтому каждое погружение было сродни свиданию с любимым: столько незабываемых эмоций, радости, счастья, и удовольствия, что я захлебывалась, делясь с Гладышевым своей эйфорией.
Еще одним открытием для меня стал, конечно же, серфинг. Правда, успехи в этом деле были посредственные. Обычно, наши с Гладышевым уроки заканчивались либо диким хохотом, либо руганью, когда у него заканчивалось терпение, и он начинал отпускать язвительные комментарии типа «С такой координацией, Чайка, я удивляюсь, как ты еще ходишь, не говоря уже про то, чтобы танцевать!». Я, конечно же, посылала его на три веселых и продолжала упорно насиловать доску.
Сам Олег Александрович действительно катался великолепно, и это были не какие-то волнушки, на которых он меня тренировал, это были реальные такие волнищи. Когда я первый раз наблюдала за ним с берега, то от ужаса не могла даже дышать. Дух, бесспорно, захватывало, но когда Гладышев пропал из виду и долго не появлялся, у меня началась истерика и я подняла такую панику, что собралась целая спасательная команда. Но искать никого не пришлось, появился Гладышев, довольный, счастливый, возбужденный. Он не сразу понял, что происходит, а после смеялся над моими слезами и страхами, укачивая в объятиях и обзывая дурочкой, хотя ничего в моих опасениях глупого не было. И весь вечер я доказывала это, роясь в интернете и показывая риски: переломы, акулы, подводные течение. Утонуть раз плюнуть, потеряв сознание от хорошего удара или запутавшись в ремне. Я наседала и наседала, а Гладышев только веселился. Но в конечном счете, все же сдался, заявив, что все понял, а главное то, что я не Чайка, а Квочка- паникерша.
И с тех пор так и звал меня, доводя до белого каления.
Спустя неделю с яхты мы перебрались на уединенную виллу. Я была рада сменить дислокацию, потому что бесконечное пребывание в океане утомительно, несмотря на мою с ним любовь.
Бунгало, конечно же, поразило меня своей роскошью и красотой. А еще появилось ощущение, что обстановка стала более интимной, уединенной и романтичной. Это вызывало волнение и в тоже время радость. Честно признаюсь, я уже не могла спокойно находиться рядом с Гладышевым, казалось, чиркни спичкой и все к чертям взорвется. Между нами зашкаливала сексуальная энергия, она была в каждом взгляде, в каждом случайном касание, в мыслях и бесконечных, бессонных ночах, когда меня просто ломало по моему мужчине. О, я никогда не думала, что такое вообще существует. Но мне действительно хотелось лезть на стену. Я отчаянно хотела секса, точнее именно Гладышева! Все эти полгода мое тело будто находилось в спячке, но стоило появиться этому мужчине, как оно очнулось и яростно потребовало свое, да еще с процентами. Я свихнулась на сексе, я им бредила. За день Гладышев одним своим присутствием настолько растравливал меня, распалял мою чувственность, что до утра я горела в пекле остервенелого, ненасытного желания, словно чокнутая нимфоманка.
Иногда подрывалась с кровати и решительно направлялась к Олегу, чтобы самой трахнуть его, ненавидя за проклятую деликатность, а точнее за игру в нее. Уверена, все он понимает. Невозможно не понимать, не видеть, не ощущать эти дикие флюиды и позывные. Мне кажется, каждый миллиметр моей кожи вопил о моем отчаянном желании. Я изнутри кипела, тело превратилось в сплошной оголенный нерв, отчего становилось даже больно. Гладышев же все видел и продолжал соблюдать дистанцию, словно специально тянул время. Гребанный садист! Я бы уже сама взяла дело в свои руки, наплевав на гордость, если бы проблема была только в ней.
Но психика – загадочная дама. Я никогда раньше не смущалась быть раскованной с Гладышевым и уж тем более, скрывать свои желания, но сейчас стеснялась, ступор нападал. Я себя деревянной ощущала, как только подходила к его двери. Вся решительность испарялась, и становилось ужасно стыдно.
Поэтому матерясь, я отправлялась к океану и плавала, пока не выбивалась из сил настолько, что порой хотелось вырубиться прямо на берегу.
Бесило еще то, что Гладышев бессонницей не страдал и вообще не парился, как бы я не одевалась, а точнее раздевалась. Он бы спокоен, как удав, в каком виде перед ним не появись: в красивом платье, купальнике, в стрингах, топлесс.
А еще говорят, что мужики озабоченные. Впрочем, с чего ему быть озабоченным?! Он эти пять месяцев монахом не сидел, потрахивал свою Марину.
–О чем задумалась?– прервал он мои пьяные размышления. Мы ужинали в одном из ресторанов прямо на берегу океана, и я оприходовала, кажется, уже полбутылки шампанского.
–Ни о чем, – отмахнулась . И дабы отвлечься от навязчивых мыслей , с улыбкой стала наблюдать за танцующими и поющими под барабаны мальдивцами. Их национальная музыка и танцы завораживали своей аутентичностью. Было в этом что-то первобытное. Но мне нравилось Боду беру.
–Иди, потанцуй, – кивнул Гладышев в сторону сцены, заметив, как я с тоской смотрю на танцоров. Жаль, что он не замечает, как я смотрю на него, и не предлагает пойти и …
–Никто же не танцует из посетителей, – оглянувшись вокруг, возразила я.
–Ну, и что? Тебе же хочется. Иди и танцуй, я хоть посмотрю, – подначивал Олег, улыбаясь уголками губ.
–Ты же знаешь, если я начну танцевать для тебя, то нас отсюда выгонят, – провокационно сообщила я, пригубив еще шампанское. В крови же забурлил адреналин и возбуждение, раздражение стало потихонечку угасать.
–Ну, и ладно, нам не помешает немного трэша, а то все так ладно и складно, что даже не верится, – весело подмигнул Гладышев, пригубив кокосовое молоко.
Я, прикусив губу, засмеялась, качая головой. Было страшно, и в тоже время во мне проснулась бесбашеная Яночка, которая так любила доводить Олеженьку до нервного тика. Опрокинув в себя еще бокал шампанского, я решительно настроилась устроить Гладышеву трэш, и присоединилась к танцующим.