Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая слезы, выступившие на глазах, он хмыкал, вспоминая причину веселья.
– Баба в Зоне, – давясь от смеха, все повторял Глухарь. – Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк, как Грек, и то не пойдет.
– Глухарь!.. – Ника и не заметила, как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся и, по всей видимости, разгоряченных стриптизом.
– Слышь, Глухарь! – Тот, что был покрепче и потрезвее, не отрывал от Ники прямого взгляда. – Твоя девушка, да?
– Не-а. – Глухарь пожал плечами. – Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.
– И возьму. – Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. – Пошли что ли? Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.
– Убери руку, – медленно процедила она.
– Не слышу? – Сталкер наклонился к ней.
Рука, по-хозяйски лежащая на плече, давила. Но более всего пугала духота, стянувшая горло удавкой.
Той самой.
Ника не стала повторять дважды. Тяжело, вложив в удар всю силу, снизу вверх, как весь год отрабатывала на оранжевом боксерском мешке, что свисал с потолка в одинокой, оставленной без присмотра квартире, Ника ударила парня в лицо. Заныли костяшки пальцев, но скорее привычно. Да, как в самом начале тренировки, лишь разгоняя по жилам адреналин, необходимый для силы удара. В ушах, как оценка три с минусом, прозвучал голос Красавчика: «Завалила руку, завалила».
Парень всплеснул руками и непременно опрокинулся бы на спину, если бы его не подхватил друг. Тот соображал быстрее. Он усадил пострадавшего товарища на стул и медленно выпрямился. В светлых глазах застыло удивление.
– Могла бы просто объяснить, что не в настроении. – Он развел руками. – Зачем же сразу драться?
Ника не отвечала. Она осторожно, боясь повернуться к сталкерам спиной, отступала к двери.
В зале царил привычный шум. Никто не обращал внимания на возникшую ссору. Таких разборок за вечер бывает столько, что и не сосчитать! Возможно, ей так и дали бы уйти. Но тут окончательно взял себя в руки пострадавший тип. Взревев, как раненый зверь, он вскочил на ноги. Отлетел к стене стул, потревоженный резким движением. Невзирая на предупреждающий жест товарища и соответствующие слова, по силе воздействия способные остановить собаку в прыжке, – мол, брось, да ну ее! – парень выхватил из чехла, висевшего на поясе, нож, блеснувший в свете коротким изогнутым лезвием.
Сталкер, так стремящийся расставить все точки над «и», сжимая в руке нож, успел сделать два шага. Ему в лицо, как та пресловутая точка, уставилось черное дуло пистолета Макарова, наконец-то дождавшегося своего часа.
Ника сделала шаг назад, не забыв предварительно оглянуться. Никто теперь не достанет ее со спины. Она не сводила взгляда с лица сталкера, поморщившегося в жестком прищуре. Из его разбитого носа капала кровь, некоторое время держалась на кончике и срывалась вниз. Он шмыгнул, пытаясь остановить кровотечение, но добился лишь совершенно обратного результата.
Ника опять шагнула назад. Она видела, как непроизвольно дернулась у парня рука – видимо, там, в наплечной кобуре, лежал пистолет. Однако черный зрачок оружия, наставленного ему в лоб, задолго до этого случая приучил его быть покладистым. Когда от смерти отделяет секунда и остается лишь подчиняться, мысли ясны, как никогда. Парень остановился, медленно отводя нож в сторону.
Ника смотрела ему не на руки, а прямо в глаза. Там ясно читался страх.
– Оставь девчонку, Хамса, – тихо, но внятно сказал протрезвевший Глухарь. – Будешь ты ее… – Он добавил ругательство. – После Красавчика.
На них никто не обращал внимания, однако последнюю фразу расслышали многие. Смех заплескался в зале, соперничая с гулом голосов.
Под этот смех, сжимая в руках рукоять пистолета, Ника пятилась к выходу. В пропасть. Ту самую черную пропасть, которая теперь, без всякого сомнения, отделяла ее от того, кто не так давно спас ей жизнь.
Красавчик
Где-то капала вода. Вполне возможно, что совсем рядом. Но дотянуться взглядом до источника звука, терзающего барабанные перепонки, Красавчик не мог. Капля за каплей, как стук метронома, отсчитывали последние минуты его недолгой жизни.
Собственно, отчего же недолгой? Кому-то и двадцати лет хватило за глаза и за уши. А он, несмотря ни на что, тридцатник справил почти год назад. Выходит, кто-то счел, что ему достаточно. Там, на воле, все решает слепой случай, Бог, судьба, провидение. Называйте как хотите. Здесь нет ни того ни другого. Зона – вот кто решает все. Именно «кто», потому что назвать ее «что» язык не поворачивался. Если до сих пор Зона щадила его, то лишь для того, чтобы ударить больнее.
Красавчик поморщился от боли в спине. Удовольствие еще то – лежать на голой земле, подложив под голову тяжелый рюкзак. Нет, он не отказал бы себе в удовольствии поваляться и на голой земле. Не только без рюкзака под головой, но и вообще без такового. Да что там мелочиться, в крайнем случае пусть даже голым! Без оружия, денег, без добычи. Но живым, мать твою!
Только не здесь, а в паре метров отсюда.
Зона решила, что хватит ему топтать землю. Она, стерва, отмерила срок. Сколько там осталось?
Красавчик задрал голову и посмотрел наверх. День, два? Максимум еще три дня отвела ему Зона. Много давала, еще больше обещала, а отняла все, что он имел. Как иная баба.
Сталкер мстительно усмехнулся в угоду своим мыслям, но вслух ничего говорить не стал. Не дождется, стерва. Он удержался от шумных обвинений вовсе не потому, что не хотел впервые за двое суток отвести душу – еще как хотел. Нервы, они, брат, не железные, тоже отпущенный предел имеют. Но если продолжить рассуждать на данную тему, то неизбежно наступает момент, когда хочется наплевать на то, что диктует здравый смысл.
Постаралась Зона. Мышеловку подсунула на славу – просторную, впору десятку людей приютиться, и еще место останется для одного живодера. Но небольшого, так, средних размеров.
Никто и никогда не проводил экспериментов, поступает ли в мышеловку воздух снаружи. Вполне возможно, что так оно и есть. Тогда ему предстоит погибнуть не от удушья – придется умереть, постепенно сходя с ума от голода и жажды. Те, кого спасли, знать этого не могли. А те, кто подох…
Кто ж их разберет? От мышеловки он сдох или от чего иного, но мертвяк, он и есть мертвяк – обстоятельно не расскажет. А мышеловка что – сделала дело и лопнула. Как мыльный пузырь.
Именно на мыльный пузырь мышеловка больше всего и походила. Большой мыльный пузырь, в центре которого скорчилось в позе зародыша человеческое существо, еще сохраняющее способность мыслить. Тончайшая, в радужных разводах полусфера над землей, и такая же под ней. Уж у Красавчика-то была возможность в этом убедиться. Одно дело – верить рассказам очевидцев и совсем другое – убедиться на собственном опыте. Печальном, мать твою.
Красавчик насилу сдержал глубокий вздох – побережем кислород, раз делать ничего не оставалось.
Самое… неприятное заключалось в том, что достаточно было коснуться радужной оболочки, чтобы мыльный пузырь лопнул, исчез без следа.
Но коснуться, черт возьми, с другой стороны! При этом не имело значения, кто это сделает – хоть слепая собака, хоть живодер, хоть крыса, – что и бесило больше всего. Любую из тварей, в изобилии заселивших Зону, Красавчик встретил бы как избавителя. Пусть после возникнет новая проблема. Тогда она и будет решаться – три полных рожка для АКМ, одна граната, он уж как-нибудь сумеет отблагодарить за помощь.
Однако Зона как вымерла. Не выли собаки, не скреблись крысы, не говоря уже о человекоподобных существах. Тишина, лишь изредка нарушаемая стуком капель о каменный пол. Мелькнула было шальная мысль о том, что Зона действительно вымерла. Последний выброс сделал ее не более чем пустыней, и последняя жертва – он – скорчилась в центре мышеловки. Мысль угасла, задавленная на корню. Главное, сохранять спокойствие. Если весь отпущенный ему воздух оставался лишь внутри мыльного пузыря, то его как раз хватит на одну бесконтрольную вспышку.
Наступало утро. Здесь, в сарае, со временем вросшем в землю по самые окна, свет проникал в дыры, давно лишенные стекол. В тусклом свете наступающего дня оболочка мыльного пузыря празднично переливалась – ни разрезать ножом, ни пробить пулей, ни сжечь огнем. Хрупкая с одной стороны и прочнее титанового сплава с другой.
Сон не шел, Красавчик сел на землю и тупо уставился перед собой. Какой придурок додумался назвать эту аномалию мышеловкой? При чем здесь мыши? Тут подошло бы совсем другое имя. Красавчик окрестил бы ее мыльным пузырем. Кто надул это совершенное орудие пытки, ему теперь не узнать, а так хотелось обругать хоть кого-нибудь напоследок!
Мышеловка – аномалия редкая, если не сказать редчайшая. Надуться может где угодно. Вот теперь выскочила как раз под ним. Вполне подходящий конец для него – любителя редкостей.
Вторая такая редкость – шар Хеопса – мирно покоилась на дне контейнера. Даже сейчас, за шаг до смерти, эта мысль доставила Красавчику радость. Не существует, говорите? Может быть, и не существует для всех. Кроме него. Вот так и встретились две редкости – мышеловка и шар Хеопса.
Тот, кто впоследствии обыскал бы его труп, был бы приятно удивлен. Был бы, но Красавчик не привык делиться. Сюрприз с гранатой – достойный подарок для того, кто придет слишком поздно. Шар Хеопса скорее всего уцелеет. А может и сдетонировать – чем Зона не шутит? Да так, что воспоминания могут остаться не только от самой Зоны, но и… от всего земного шарика.
Красавчик вздохнул, забыв на секунду о том, что собирался экономить воздух. А как удачно все начиналось…
Серый лес, покрытый слоем пепла, остался далеко позади. Огонь проявил избирательный характер – сжег листья, но не тронул ни ветви, ни стволы. Так и тянулись вдоль просеки голые деревья, прежде бывшие березами. Вместо листьев редким порывам ветра отвечала уродливая слипшаяся труха.
Красавчик вздохнул полной грудью и поправил рюкзак, чтобы не так давил плечо. Причин для особой радости не было, но два дня, прошедшие относительно спокойно, пусть и не вселяли уверенность, но, по крайней мере, настраивали на рабочий лад.
Слепая собака, следовавшая за ним по пятам от самого «Совагропрома», наконец отстала. Красавчик несколько раз хотел ее пристрелить, но останавливался. В сыром воздухе звук выстрела разнесется далеко, а привлекать к себе нездоровое внимание не хотелось. Да и патроны следовало беречь. То, что за два дня не было сделано ни единого выстрела, еще не являлось залогом того, что оставшийся путь пройдет в таком же режиме. Одна неприятная стычка – и будешь счастлив, если останутся патроны хотя бы к пистолету.
У Красавчика не было желания сворачивать в деревню с соответствующим названием Чернушки. Свободная от аномалий, она с первых дней служила своего рода перевалочным пунктом для вольных сталкеров. Для тех, кто задержался да и поиздержался в дороге. Патронов у него хватало, а встречаться с кем-нибудь из знакомых, тратить время на бесконечные разговоры о смысле жизни – это атрибуты другого мира. Без бутылки водки смысл жизни не отыщется. Кроме того, Красавчику не хотелось терять время.
И наконец, на взгляд Красавчика, все эти посиделки в Зоне расслабляли. Каждая ходка, как глубокое погружение, требует предельной собранности.
Еще у кордона, при пересечении контрольной полосы, ограниченной колючей проволокой, особенно сразу после нее, на Красавчика накатывало. На что было похоже это чувство? С воздействием, оказываемым легкими наркотиками, сравнивать его не хотелось. С точки зрения Красавчика, это все расслабляло или, наоборот, возбуждало без меры, если дело касалось колес. До тяжелых, типа героина, руки не дошли. А может, помешал внутренний барьер, который возникал каждый раз при необходимости втыкать иглу в собственное тело. На нем и так мест живых не осталось.
Вообще он рос бедовым ребенком. Отец с малолетства пытался направить его неукротимую энергию в мирное русло и выбрал для этого бокс. Как показали дальнейшие события, мирным это русло назвать можно было с трудом, однако за определенный сдвиг в мировоззрении Красавчик был благодарен данному виду спорта.
В четырнадцать лет на городских соревнованиях среди юношей Красавчику сломали нос. Травма явилась не основным украшением, а скорее дополнением к уже имеющимся. Еще лет в десять, проверяя на прочность строительные леса дома, подготовленного для ремонта, он сорвался. Железные прутья, торчавшие из куска арматуры, отслужившего свой срок, запросто могли снести полчерепа. Однако Красавчику повезло – ему лишь слегка задело лоб. Зажимая рукой рваную рану, чтобы окончательно не испачкать кровью недавно купленные штаны, он побежал домой. Швы накладывал настоящий мясник в районном травмпункте. С тех пор остался шрам, пересекающий левую половину лба. Он начинался над бровью и заканчивался у глаза, чуть подтягивая вверх внешний край. Малознакомые люди не раз вменяли ему в вину иронично поднятую бровь.
Таких замечаний стало на порядок меньше, когда вдруг выяснилось, что бокс не только придает уверенность в своих силах, но и имеет еще одну особенность. Когда в опасных ситуациях от обиды начисто сносило крышу, именно боксерские навыки становились залогом того, что тренированное тело справится с защитой собственного достоинства и без рассудка. Иными словами, от обиды Красавчик поначалу впадал в некую прострацию. Вдруг оказывалось, что между потемнением в глазах и наступлением прояснения умещалось немало времени. Приходя в себя после приступа, Красавчик с удовлетворением отмечал, что у ног его лежат поверженные противники, размазывая по щекам кровавые сопли. При этом он не получил ни царапины.
С тех пор прошло много лет. Вспышки ярости остались позади, с крышей удалось подружиться. А потом, с годами находилось все меньше желающих упрекать его в ироническом отношении к действительности.
Пересечение границы, за которой лежала Зона, можно было сравнить с отходняком после наркоза. В какой-то мере. Однажды Красавчику удаляли аппендицит, и он помнил то состояние. Нет, не эйфории, а момент кратковременного просветления и внезапного осознания смысла жизни.
Так или иначе, Красавчик в деревню не свернул. Ему не хотелось растерять раньше времени чувство внутренней сосредоточенности.
Он – одиночка. Кто-то предпочитает ходить в Зону с напарником, кто-то – с группой. Как в сексе – у каждого свои предпочтения.
Чтобы избежать встречи со сталкерами, Красавчик миновал поворот на деревню, прошел бывшими огородами и спустился в канаву.
Во время весенних паводков по ее дну струилась вода. Сейчас, в разгар лета, здесь было сухо. С каждым годом подмытые водой стены рушились. Канава расширялась, грозя превратится в полноценный овраг. Красные от глины борта выступали выветренными пластами. Не так давно порода обрушилась, и по крепким еще выступам выбраться наверх не составило труда, прямо как по ступеням.
Красавчик долго шел по старой проселочной дороге. Она настолько заросла травой, что ничем не отличалась от обычной лесной тропы. По обеим сторонам тянулись полосы лесозаготовок. Древние пни проросли толстыми стволами, торчавшими в разные стороны, как иглы у морского ежа. Ядовитый мох скрыл от любопытных глаз свалки неизбежных отходов производства, так называемый некондит.
Вздувшиеся ковры то и дело перемежались пнями, получившими вторую жизнь, – зрелище совершенно отличное от обычных земных пейзажей.
Красавчик вздохнул с облегчением, когда уродливый лес сменился обычным. Во всяком случае, что-то внутри, взведенное до предела, медленно отпустило сжатую пружину.
Проселочная дорога не делала различий между тем лесом и этим. Она упрямо тянулась вперед. Красавчику с ней было не по пути. Он свернул направо. От редколесья брали начало бывшие колхозные поля. Сторонясь открытых мест, сталкер держался ближе к деревьям.
Неглубокий овраг, покрытый рыжей жесткой травой, заставил Красавчика остановиться на краю. Он придирчивым взглядом окинул открывшуюся местность и не нашел ничего лучшего, как спуститься в заболоченную низину, к ручью, давно потерявшему русло.