Пак настороженно поднял голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, отозвавшемуся на последние слова советника.
– Неужели просочилось что-то о предложениях Молотова? Честно говоря, я предпочел бы, чтобы они хоронили Бориса просто как некогда знаменитого Адвоката и радовались, что еще одним из старых зубров стало меньше.
– Попытаемся все повернуть в эту сторону, – кивнул Александр Александрович. – У покойного остались старые связи в милиции, вот их и потревожим. Конечно, расходы…
– И так деньги текут рекой, – Пак отодвинул пустую тарелку и, прежде чем приняться за первое, – им принесли сразу все блюда, чтобы официант не мешал разговорам, – напомнил: – мы остались и без прекрасного специалиста-слухача. Помнится, ты обещался найти ему замену?
«Быстро он входит в роль короля и все усваивает, – отметил про себя Снегирев. – Ладно, пусть цацкается с короной и шутами, принимает знаки поклонения и тешит самолюбие. Пусть! От нас не убудет. Но дело справлять надо. Попробовать ему подсунуть справочку сейчас? Говорят, во время еды кровь отливает к желудку и голова хуже соображает».
– Конечно, конечно, – вслух согласился он. – С этим тянуть никак нельзя. Я тут приготовил кое-что, взгляни, пожалуйста.
Александр Александрович раскрыл свою папку и через стол подал Корейцу машинописную справку.
– Что это? – спросил Пак.
– Как говорят, объективочка на некоего Петра Алексеевича Меркулова. Кстати, доброго и старого приятеля покойного Юри. Именно в гостях в доме Меркулова Ояру стало плохо, и отправил его в больницу именно Петр Алексеевич, сохранив все вещички вдруг решившего слинять Юри.
– Любопытно, – Пак быстро пробежал глазами по строкам. И тут же его лицо скривилось в недовольной гримасе. – Кого ты хочешь подсунуть? Ты вообще в своем уме? Он же служил в военной разведке!
Снегирев откинулся на спинку кресла и в упор посмотрел на Корейца:
– Ну и что? Зато он классный специалист, а служил там в молодые годы, и его вышибли оттуда за бабские дела. Между прочим, я до выхода на пенсию не один десяток лет прослужил в не менее серьезном ведомстве, но со мной ты не боишься быть вполне откровенным?
– Не путай божий дар с яичницей, – буркнул Леонид. – Он, оказывается, служил вместе с Юри?
– Вот именно! – усмехнулся Александр Александрович. – И даже долгое время они ухаживали за одной женщиной, но ни один из них на ней не женился.
– Ты ее знаешь? – недоверчиво улыбнулся Кореец. – Ловок! Но вдруг они – гомики и ухаживали для отвода глаз? Или настолько глупы, что не хватило ума найти каждому свою, персональную бабу?
Довольный своими шутками, он засмеялся. Разговор начал забавлять его, но Снегирев приготовил нечто более важное, и вскоре Пак забыл о плотских шутках.
– Какие гомики? У каждого давно есть семья, в том числе и у их бывшей пассии. Кстати, дело не в ней, а в этой старой дружбе Юри и Меркулова. Последнее время Ояр начал вести странную игру, похожую на работу двойника.
– Надергал информации и решил перепродать? – насторожился Кореец.
– Не исключено, – согласился Александр Александрович. – Но обрати внимание: заметая следы, он бежит не куда-нибудь и не к кому-нибудь, а именно к Петру Меркулову. Давнему приятелю и сослуживцу молодых лет! Зачем? И оставляет у него аппаратуру, машину, которую, кстати, с трудом удалось обнаружить: Меркулов спрятал ее!
– Юри же не знал, что умрет! – возразил Пак.
– Но отправляясь в больницу, попросил приятеля спрятать машину и вещи, – парировал Снегирев. – Если не держал мысли слинять, то зачем это сделал?
– И ты решил пустить сюда его дружка?
– Да, – согласился Александр Александрович. – Пустить, как мышку, которая побежит по уже известному лабиринту: наверняка, Ояр успел с ним кое-чем поделиться, а то и завещал нечто!
– Хочешь уцепиться за его хвост и добраться туда, где захоронки покойника? – догадался Кореец. Не прост его советник, ох не прост! За это ему и платят, но удастся ли его игра? Он и так затеивает одновременно несколько весьма рискованных авантюр: хотя бы с тем же Молибогой.
– Да, – закуривая, продолжил Снегирев, – есть подозрение, что Юри скрыл от нас нечто и решил бежать, а через его друга я хочу размотать этот узелок. Понимаешь, в молодости закладываются многие вещи, которые не изменяются до старости, поэтому давние приятели во многих случаях начнут действовать стереотипно, вроде того как ухаживали за одной красоткой.
– Он непроверенный человек, – насупился Пак.
– Его достаточно хорошо знают некоторые наши доверенные люди, – возразил Александр Александрович. – Кроме того, господин Меркулов, пожалуй, единственный специалист по электронике, ни в чем не уступающий покойному Ояру. Это крайне ценно! И деться ему просто некуда: весь он тут, как на ладошке, вместе с семейством!
– А если он окажется хитрее нас всех, вместе взятых?
– Маловероятно, – рассмеялся советник. – Кстати, его уже пригласили на похороны.
– Поторопились, – буркнул Кореец. – В любом случае мы устроим ему проверки и возьмем под жесткий негласный контроль. Это на твоей совести, Саша! Смотри, если промахнемся!
Снегирев сделал обиженное лицо и занялся телятиной в белом соусе. Помолчав, Пак тихо заметил:
– Ты сказал, что его знают доверенные люди? На моей родине есть хорошая мудрость: смотреть на портрет красавицы, трогать ее веер, примерять перчатки и читать письма – еще не значит знать ее…
«Довольно поэтичный образ, отражающий недостаточность объективной информации о какой-либо личности», – по-своему оценил сказанное Паком его советник. И тут же отметил: а Кореец-то, оказывается, не лишен этакого восточного романтизма! По крайней мере, в нем чувствуется его налет. При случае можно использовать эту черту. Однако он должен прекрасно понимать, что в нашем мире не только читают чужие письма, но и подслушивают телефонные разговоры, вскрывают корреспонденцию, подглядывают, а потом заставляют примерить не перчатки, а «деревянную телогреечку», как заставили Адвоката.
– Чей он был? – тоже занявшись телятиной, спросил Пак.
– Пока трудно сказать, – сразу поняв, что речь идет о покойном Юри и о том, на кого он мог работать помимо хозяев казино, ответил Снегирев. Хотя прекрасно знал, кому еще служил Ояр. Но надо ли все знать Леониду? Значительно удобнее знать больше хозяина и манипулировать информацией по собственному усмотрению.
– Узнаем, – уверенно заверил он Корейца. – Теперь, может быть, это даже проще сделать.
– Я думаю, не влез ли кто уже и от Чумы?
– И об этом позаботимся. Ты кушай: впереди еще столько хлопот. Наверняка, у милиционеров возникнет желание побеседовать и с нами, а это отрывает массу времени и не доставляет никакого удовольствия.
– Еще бы, – согласился Пак. – Ладно, выпьем за упокой Бориса и Ояра?
Он налил в пузатые хрустальные рюмочки водки из графинчика и они, не чокаясь, выпили…
– Надо все четко спланировать по времени, – промакнув губы салфеткой, заметил Снегирев. – Борис лежит в криминальном морге, а Ояр в обычном, больничном. Это в разных местах. Желательно подвезти их на кладбище с минимальным разрывом во времени.
– Хорошо, я предупрежу Генкина, – кивнул Леонид…
Глава 4
Два дня прошли, как в угарном дурмане – какие-то необязательные, пустые телефонные разговоры, ненужные встречи, никчемные дела, и все без души, без сердца. Единственное: Петр съездил к своим, рассказал о смерти Юри, естественно, умолчав об остальном. Да и то, жена хотя и приняла случившееся близко к сердцу, но больше из-за Петра, видя, как он переживает и даже осунулся. Однако в чем винить ее – она никогда не знала Ояра, даже не встречалась с ним, а лишь составила какое-то мнение об этом человеке по рассказам Петра, во многом окрашенным романтическими воспоминаниями юности.
А тут еще, проезжая на трамвае по Устьинскому мосту, – машину брать не хотелось и Меркулов предпочел городской транспорт, – он увидел, что снесли тот дом, в котором он жил в раннем детстве. Огромный, почти на квартал, многоэтажный, с толстенными стенами, он просто перестал существовать, и на месте его зияла проплешина пустыря. Стало как-то больно и грустно – все уходит…
Вспомнилось вдруг, как справляли праздник в детском саду и каждый должен был изображать какой-то плод. Маленькому Пете выпала роль сливы, и мама смастерила ему на веточке две сливы из старого чулка, раскрасив их, как умела: семья их жила небогато. У других ребятишек оказались красивые муляжи, и над «сливой» начали зло, по-детски, издеваться, а Петька, упрямо наклонив лобастую, стриженную «под ноль» голову, лез в драку до крови – за свое достоинство, за маму, за справедливость…
На похороны он поехал на машине: до Николо-Архангельского кладбища путь неближний – окраина города, за кольцевой дорогой. Влившись в бесконечный поток транспорта, Меркулов вновь вернулся к прежним мыслям, одолевавшим его последние дни.
Чего же мы, в конце концов, строим в нашей огромной стране, раскинувшейся от Тихого океана до Балтики? Если хорошенько призадуматься, то получается, что вырисовывается создание хамско-хлопающего ненасытного общества потребителей. И самое страшное – процесс его построения может закончиться тогда, когда уже нечего станет хапать! Воруют в стране все, куда ни глянь: слесарь украл железку и унес ее домой, доярка – молоко или масло. Власти разных уровней тоже воруют почем зря, но домой не несут, а стараются любыми правдами и неправдами вывезти украденное за границу. Кто же тогда, по большому счету, обворовывает страну?
Да, воровали в России всегда! Вспомнить, при Петре I – супер-вор Меншиков Александр Данилович, при матушке-Екатерине – Орловы, Потемкин, Зубовы да и многие другие. Но обожравшись в три горла, они не бежали за границу, не увозили капиталы, а оставляли все здесь и сами оставались. Никто, даже в кошмаре, не мог помыслить уехать из России: на родных просторах ставили дворцы, выписывали из-за морей архитекторов, живописцев и музыкантов. Получается, раньше не воровали на экспорт?!
Ну а теперь как остановить воровство, связанное с коррупцией? Как остановить хамское хапужничество в стране, где воруют все, почти поголовно: слесари, доярки, генералы, депутаты, министры, банкиры, предприниматели, чиновники? Наверное, остановить возможно лишь тем, чтобы поскорее все разворовали и все разделили. И тогда может случиться феномен! Нахапавшие больше остальных паханы решат навести порядок на свой манер. Они пошлют детей в Сорбонны, как и сейчас давно посылают, зятьям купят места в парламенте и создадут свой порядок! Но… он продержится лишь до тех пор, пока, почуяв сытный запах, не полезут из грязных подвалов новые голодные и злые крысы…
Не выходило из головы и предложение человека с набрякшими веками над темными глазами – Арвида. Как быстро, по-деловому, не тратя времени на ненужные сантименты, он попытался взять Меркулова за горло и зажать мертвой хваткой. Надо отдать должное человеку с фляжкой коньяка: кое-что ему удалось. По крайней мере, его предложения не так легко отринуть, да и зацепил он на крючок любопытства и тайны – что узнал Юри и куда пропала дискета? Чем не игры в клады и морских разбойников, словно в детстве? Только вот пистолеты тогда были деревянные и убивали понарошку, а не на самом деле, навеки отправляя в небытие. Кстати, без «вальтера» стало как-то неуютно, словно ходишь теперь нагишом. Ладно, чего загадывать: как, помнится, говаривала бабушка – загад не бывает богат! Поживем – увидим, если, конечно, поживем. А пожить еще хотелось…
На площадке у кладбищенских ворот работала целая биржа: тепло одетые старички-бодрячки наперебой предлагали свои услуги по присмотру за машиной. Решив не нарушать сложившуюся здесь традицию и не выделяться из числа других, Петр тоже отсчитал одному шмыгающему носом деду несколько купюр, и тот немедленно начал ходить дозором вокруг его жигуленка.
Как и следовало ожидать, снег, выпавший в ночь смерти Юри, растаял, оставив мокрую слякоть и размешанную колесами грязь, к которой примешивалась и жирная кладбищенская глина. Дул пронизывающий холодный ветер, но небо сияло чистой голубизной. То и дело на площадке парковались дорогие иномарки, из них выходили солидные люди разных возрастов, одетые строго, дорого и со вкусом. С ними приехали несколько дам в черных шалях и темных шляпках с вуалетками. Они зябко кутались в меха и пристукивали каблучками модных сапог. Не выдержав и пары минут на свежем воздухе, дамы вновь садились в лимузины погреться. Выделялись несколько крепких парней, одетых попроще и державшихся значительно скромнее. Наметанным взглядом Меркулов определил, что они вооружены. Скорее всего, это, как стало принято выражаться, секьюрити, а проще говоря – охранники шефов, решивших отдать последнюю дань уважения покойному.
Иномарки все прибывали, старички сбивались с ног, на помощь им пришли несколько парней, но машины солидных людей охраняли их шоферы. Однако и местной братии нашлось чем поживиться. Наблюдая эту картину, Петр недоумевал – неужели вся эта солидная публика приехала проститься с Ояром Юри?
– Кого-то важного хоронят? – спросил он у старичка, вызвавшегося приглядеть за жигуленком.
– Говорят, самого Малахова, – простуженно шмыгнув носом, шепотком сообщил тот. – Знаменитая личность: Адвокат! Слыхали? Болтают, бешеными деньгами ворочал, и даже сами генералы из московской милиции не гнушались ему ручку подать. Во как! Не брезговали, что законник.
«Надо понимать, вор в законе, – дошло до Меркулова. – Вот, значит, кого провожают в последний путь солидные дамы и господа».
Подкатила еще одна иномарка – темная, быстрая, чем-то напоминавшая очертаниями прилизанного корпуса тень хищной рыбы. Из нее быстро выскочили двое крепких парней, шустро простригли глазами все пространство площадки и распахнули зад нюю дверцу. Появился молодой человек в темном кашемировом пальто и черной широкополой шляпе – плотный, среднего роста, очень респектабельный, вполне европейский, но чертами лица чем-то неуловимо напоминавший азиата. Он тут же стал центром внимания и по-хозяйски принялся отдавать распоряжения. Следом подкатила еще одна машина, значительно скромнее, и из нее вышел мужчина в легком темно-сером пальто строгого покроя с непокрытой редковолосой головой. На его лице застыло уныло-скорбное выражение, но глаза смотрели холодно и цепко. Однако взгляд его не был пустым взглядом бульдога, как у телохранителей, а четко подмечал все окружающее и, наверное, тут же анализировал и раскладывал по невидимым полочкам в прикрытом редкими светлыми волосами черепе. Азиат уважительно поприветствовал его, и эти двое оказались в тесном кольце приехавших на похороны.
«Интересные фигуры, – отметил Петр. – Наверное, хозяева. Теперь нужно ждать прибытия катафалка».
Он не ошибся: сопровождаемый целым эскортом автомобилей разных марок появился приземистый, длинный лаковый черный лимузин. Началась суета. Дамы, гревшиеся в машинах, тут же очутились на площадке и стали часто прикладывать к глазам маленькие кружевные платочки. Двое дюжих молодцов вынесли портрет пожилого человека, чем-то напоминавшего сильно постаревшего известного артиста шестидесятых годов. Появились роскошные венки, замелькали букеты алых и белых роз, и процессия, сопровождая закрытый фоб из полированного красного дерева, украшенный литой бронзой, направилась к залу прощания крематория. То, что они шли за ним пешком достаточно большое расстояние, должно было свидетельствовать об очень глубоком уважении к покойному. Скорее всего, при жизни он внушал им страх, а не уважение, но в России вообще давно сильна среди всех слоев населения привычка к страху, которая порождает усталость и апатию. А власть предержащие почему-то до сего времени испытывают уверенность в том, что лишь под давлением страха можно многого добиться, что под давлением страха перестанут убивать, грабить, бунтовать. И этот скончавшийся царек криминального мира тоже, наверняка, думал, что под силой страха не будут убивать и грабить его подданных, пока не убили его самого: о том, как умер тот, кого провожали в зал прощаний, Петр узнал от все того же словоохотливого старичка, простуженно шмыгавшего носом.
Спустя минут десять на грязной дороге показался обычный автобус-катафалк. Меркулов увидел в окне заплаканную, сильно постаревшую Лидию и понял – это привезли тело Ояра.