– Ты! – палец указывает на Клодину Люфор, лицо которой было залито кровью и соплями.
– Клодина Люфор, господин гардемарин, – прогундосила блондинка в разбитый нос.
– Ваша оценка обстановки, кадет.
– Учебный спарринг, господин гардемарин, сэр.
– Что-то пошло не так? – На этот раз палец указывает на Веру Мельник.
– Так точно, ваше благородие! Увлеклись!
– Жалобы? Претензии?
– Никак нет! – сразу за всех отвечает Клодина, остальные молчат, подтверждая этим ее слова.
– Вольно! – командует девушка-гардемарин. – Разойтись!
На этом все, собственно, и закончилось. Причем речь шла не только о драке, и даже не столько о ней. Неожиданно все оставили Эрика в покое, и произошло это сразу вдруг, как если бы кто-то облеченный властью отдал такой приказ. Но никаких разговоров на эту тему – даже шепотом или вполголоса – Эрик не услышал. Никто ничего об этом не говорил, не обсуждал случившееся и ни на что не намекал, просто вдруг все прекратилось, как отрезало. Было одно, стало другое. И более того. Если абсолютное большинство кадетов, включая бывших антагонистов, относилось к Эрику индифферентно – есть и есть, – кое-кто внезапно проявил к нему очевидный дружеский интерес. Выглядело это более чем подозрительно, но по факту сблизиться с Эриком захотели Андрей и Вера Мельник.
Сначала предложили вместе потренироваться.
– Драться с тобой себе дороже, – беззлобно усмехнулся светловолосый и светлоглазый Андрей. – Махаться не будем, будем тренироваться.
И действительно, пошли в зал и без злобы и остервенения выполнили несколько спаррингов. Оценили технику друг друга, обсудили достоинства и недостатки двух разных стилей и начали тренироваться вместе. Вера учила Эрика правильным движениям, что оказалось весьма полезно, так как на занятиях по самообороне тренер обучал кадетов именно правильному бою, и здесь навыки Эрика никак не подходили. Но вот на личных тренировках брат и сестра Мельники хотели освоить именно технику и тактику уличной драки. И тут экспертом и наставником выступал уже Эрик.
Слово за слово, стали общаться и вне тренировочных залов. Но Эрик все равно держал ухо востро. К Вере – а она, как назло, была красивой девушкой – относился по-дружески, но без панибратства. Вел себя сдержанно, не давая повода заподозрить в ухаживаниях. С остальными – еще несколькими парнями и девушками, составлявшими круг общения брата и сестры Мельник – было и того проще. С ними Эрик вел себя ровно: не друг, не враг и не чужак. Свой, но сблизиться по-настоящему даже не пытался. Простое знакомство, чуть окрашенное дружескими чувствами, его вполне устраивало, их, похоже, тоже.
Учиться в академии оказалось не только увлекательно, но и приятно. Хорошие преподаватели, интересные предметы. Отличное техническое оснащение классов и тренировочных залов и великолепные – в особенности, на взгляд Эрика – условия жизни. Кадеты жили в дортуарах на четверых с примыкающим к спальне санузлом. Удобные кровати, общее и индивидуальное освещение, кондиционирование воздуха. В помещениях академии никогда не бывало ни слишком жарко, ни слишком холодно: температура воздуха и его химический состав, как, впрочем, и освещение, отвечали стандартам, принятым на кораблях ВКС. К этому кадетов и приучали.
В кантине – большой столовой на минус первом этаже – была воспроизведена обстановка офицерской кают-компании. Без роскоши и излишеств, но все стандарты соблюдены. Столики на четверых – впрочем, без права выбирать, с кем сидеть, и с постоянной ротацией сотрапезников каждую неделю, – столовые приборы, хорошая посуда, и два блюда на выбор на завтрак, обед и ужин. Тихая музыка, приглушенное освещение. Кроме того, в трапезной находились холодильники открытого доступа и кофейные автоматы. С пяти часов утра и до одиннадцати часов вечера кадеты могли получить здесь чашку чая или кофе с сахаром и молоком, бутерброд с сыром и ветчиной, сухие бисквиты и какой-нибудь сезонный фрукт, яблоко, скажем, грушу или апельсин.
Так хорошо Эрик не жил никогда в жизни. Он не подавал вида, но практически все, чем кормили кадетов, было ему незнакомо. Никакой синтетики и пищевых заменителей здесь не было и в помине. Все блюда приготовлены из натуральных продуктов и имеют сбалансированную ценность по калорийности и содержанию витаминов и микроэлементов. И, разумеется, никаких ограничений в получении добавки. Если организм требует больше того, что предусматривает стандартная порция, бери еще, отказа не будет. Раз в неделю – в воскресенье – кадетам полагался праздничный обед с пирогом или пирожными на десерт и с бокалом красного вина, а по средам все меню было составлено только из тех продуктов и блюд, какие могут быть поданы в офицерской кают-компании эсминца или крейсера. Попробовав то, чем будут кормить на кораблях, Эрик окончательно понял, какой жизненный рывок он совершил.
Но и это еще не всё. На второй день пребывания Эрика в академии его вызвали в административное здание. Здесь кроме положенных всем кадетам двух комплектов повседневной и одного – парадно-выходной формы, Эрик, как сирота, находящийся под опекой государства, получил большую сумку-баул с «личными вещами», которые не мог купить сам. В сумке находились белье, носки, спортивный костюм и кроссовки, предметы гигиены, включая бритву, которая Эрику была пока не нужна, и множество других вещей, о существовании которых он до сих пор знал только теоретически или не знал вовсе. Кроме того, он получил персональный мобильный комп, электронные часы со встроенным коммуникатором, беспроводные микротелефоны для ушных раковин и стипендию в размере ста кредитов, которую обещали выдавать каждый первый день месяца.
Деньги, как вскоре понял Эрик, нужны были для выходов в город. Раз в две недели кадеты получали увольнительную в Гренобль, где можно было сходить на концерт или в кино, съесть что-нибудь вкусное, выпить пива или даже чего-нибудь покрепче. Если не шиковать, ста кредитов в месяц вполне хватало, чтобы не чувствовать себя обделенным.
В первую увольнительную Эрик пошел один, но уже во вторую – Андрей и Вера предложили ему присоединиться к их компании. Эрик вежливо отказался. Его соображения были очевидны, но не говорить же о них вслух. Но дураков в космическую академию не берут. Вера перехватила его в коридоре, отвела в сторону и переговорила, что называется, с глазу на глаз, объяснив вполголоса, что, во-первых, бедность не порок, а во-вторых, Андрей все равно будет платить за всех.
– Мы богатые, – Эрик уже знал, что Мельникам принадлежит огромная латифундия на Агре, – мы можем себе позволить…
Первый год обучения пролетел так быстро, что Эрик даже оглянуться не успел. Учиться ему было нетрудно – он легко и быстро усваивал материал любого объема, – и это сразу же открыло перед ним совершенно невероятные возможности. Он мог изучать факультативно все, что в голову придет. Ему пришло: понять принципы астронавигации и физику пилотирования космических кораблей в звездных системах. А еще он постоянно расширял свой кругозор. Эрик ведь практически не знал, что такое театр или симфонический оркестр, никогда не слышал классической музыки, не видел произведений живописи. И тут ему очень помогла Вера Мельник. Она подсказывала, что стоит посмотреть в театре или в кино, что послушать, какую книгу прочесть или на какую выставку сходить. При этом ни он, ни она не рисковали сократить дистанцию, которую Эрик установил между ними с самого начала. И лучше бы так и продолжалось, но, как говорится, черт попутал.
Лето Эрик провел, оставшись в академии практически в одиночестве, но ему это не мешало. Напротив, не имея никаких особых планов и обязательств, он взялся за изучение классической литературы на тех языках, которые знал. После Отката и особенно после Долгой ночи сохранилось не так уж много книг, относящихся к «золотому веку» в истории Старой Земли. Образованный человек должен был эти книги прочесть или хотя бы ознакомиться с их содержанием в пересказе или посмотрев экранизацию. Эрик делал и то, и другое. Читал книги и смотрел голофильмы, заодно запоминая имена актеров и режиссеров, хорошо звучащие фразы или древние поговорки.
В остальное время он занимался на тренажерах и в симуляторах, учился водить наземный транспорт, изучал краткие сводки данных по географии и истории планет империи и сопредельных государств, – многие из которых являлись в прошлом или могли стать в настоящем и будущем предполагаемыми противниками империи Торбенов, – а заодно учил спен[9]. На этом языке, как оказалось, говорила едва ли не треть населения страны. Не на Иль-де-Франс, разумеется, где в ходу в основном были ланг, руз и франк, а на других планетах. На Толедо, например, на Маракайбо и на Хихоне. В любом случае офицеру флота стоило владеть и этим языком тоже, тем более что, зная франк, выучить спен не составило труда.
Так прошло лето, а осенью – занятия во всех учебных заведениях империи по традиции начинались первого сентября – выяснилось, что к хорошему привыкать не следует. К началу учебного года кадеты вернулись в академию, и на первых порах – в последние дни каникул и в первые дни учебы – все было по-прежнему, но вскоре Эрик почувствовал, как что-то начало неуловимо меняться в том, как относились к нему однокурсники. Впрочем, чего-то в этом роде он, на самом деле, уже ожидал. Дело в том, что еще в прошлом году Эрик вычислил источник своего благоденствия и знал своего благодетеля, что называется, в лицо. Это была та самая девушка-гардемарин, которая остановила памятную драку. Каким-то образом Анна Монк сумела изменить враждебную обстановку на нейтральную. Как она это сделала и почему, Эрик не знал. Он с ней и двух слов за весь год не сказал, хотя очень хотел ее поблагодарить и не только. Но это было невозможно. Где он и где она! Она – офицер флота, а он всего лишь кадет первого года обучения. Ей девятнадцать лет, а ему даже по подложным документам всего пятнадцать. Однако летом гардемарины четвертого курса выпустились из академии, Анна стала младшим лейтенантом флота и убыла к месту прохождения службы. И Эрик остался без защиты.
Враждебность нарастала медленно, но неумолимо. И самое обидное, что уже в декабре изменения эти коснулись единственных более или менее близких ему людей – Андрея и Веры. Весь прошлый год Эрик общался с ними достаточно много и успел понять, что какими бы ни были его отношения с Мельниками вначале, все это безвозвратно прошло. Они даже летом связывались друг с другом, благо коммуникаторы всегда под рукой. Болтали о разной всячине. Делились впечатлениями от прочитанных книг. После каникул встретились как друзья, если не сказать больше, имея в виду Веру Мельник. И вдруг все снова изменилось. Первым отдалился Андрей – хмурый и злой, он появлялся время от времени где-то на периферии личного пространства Эрика, – но вскоре волна холодного отчуждения коснулась и Веры. Впрочем, ее хватило ненадолго. «Помучилась дурью» день-два, а потом…
Она перехватила Эрика в коридоре, зло посмотрела прямо в глаза и спросила без предисловий:
– Кто ты такой?
Сначала Эрик удивился:
– Ты о чем?
Но Вера давила, не оставляя времени на размышления.
– Ты шпион?
– Я кто? – обалдел от неожиданности Эрик.
Но продолжения этот разговор не имел. Возникшие словно из-под земли оперативники контрразведки флота скрутили его, – Эрик, впрочем, не сопротивлялся, – заковали в кандалы, накинули на голову черный мешок и, подхватив под локти, поволокли в неизвестном направлении. В результате еще через час – у Эрика было замечательно точное чувство времени – он оказался в допросной комнате Особого отдела, и за него взялись по-настоящему. Первые два часа, впрочем, не били. Задавали вопросы. Эрик по возможности на них отвечал, но чем дольше длился допрос, тем очевидней становилось, что контрразведке откуда-то стало известно, что Эрик никогда не учился на подготовительных курсах ВКС на Эвре.
Осознав это и получив пару-другую зуботычин, Эрик сразу же выложил всю правду, как она есть. Ему некуда было деваться, а игра в молчанку могла обойтись слишком дорого. Особисты, честно сказать, от его признаний слегка ошалели. Сначала не поверили, решив, что это хитрый шпионский ход. Потом кинулись проверять и обалдели еще больше, потому что нашли полное и безоговорочное подтверждение его словам. И тут ему снова повезло. Своими махинациями он произвел неизгладимое впечатление на начальника Отделения контрразведки ВКС. Капитан-лейтенант Мерфи вызвал Эрика на допрос, больше напоминавший дружескую беседу, угостил чашкой натурального кофе, предложил сигарету, от которой Эрик благоразумно отказался, и долго расспрашивал о технических деталях операции, которую провернул Эрик. Судя по его реакции, рассказ Эрика контрразведчику понравился, и он сделал для попавшегося шпиона и предателя два добрых дела.
Во-первых, он объяснил Эрику, с чего вдруг кто-то вообще заинтересовался прошлым кадета звездной академии. Оказывается, это не имело никакого отношения к той тягостной атмосфере, которая начала сгущаться вокруг Эрика с началом второго года обучения. Как ни странно, особый интерес к кадету из провинции проявил кто-то из старших Мельников – то ли дядя, то ли взрослый кузен, – а почему – это уже совсем другой вопрос, и, возможно, Эрик знал на него ответ. Не стоило ему сближаться с Андреем и Верой. От таких людей лучше держаться на расстоянии. Впрочем, знание подробностей в данном случае никакой ценности для Эрика не имело. Гораздо важнее было то, что с подачи того же «флотского полубога» по фамилии Мельник академия передала дело «подложного кадета» в военный трибунал. Это был явный перебор, не такое уж ужасное преступление совершил Эрик, но для полубогов жизнь смертных никакой ценности не имеет.
– Из-под трибунала, парень, живым тебе не выйти, – констатировал капитан-лейтенант, объяснивший Эрику, как устроен этот мир. – Приговор там заранее предрешён: или каторга, или «черный десант». И то, и другое – смерть.
– Но ты ведь не обязан идти под суд, – неожиданно подмигнул ему контрразведчик. – Контрразведка и сама, знаешь ли, вправе тебя наказать по всей строгости законов империи…
И это было второе доброе дело – и самое важное притом, – которое сделал для него капитан-лейтенант Мерфи. Он вернул Эрику его собственную биографию, приплюсовал к ней год учебы в академии, и определил дисциплинарного штрафника в училище пилотов москитного флота, причем сразу на шестой курс.
– Через два года выпустишься, – объяснил он Эрику. – Тебе как раз исполнится восемнадцать, получишь патент, то да се…
Вообще-то, шестнадцать, а не восемнадцать, но, поскольку до этого пункта контрразведка так и не докопалась, Эрик не стал «менять показания». Восемнадцать так восемнадцать. А в восемнадцать уже можно пилотировать флотские говновозы…
В принципе, это действительно была практика, но практиковались курсанты не в обслуживании шаттлов, как предполагал учебный план, а в черной работе – принеси, подай, отмой и подотри – и в унижении. Но больше всех доставалось Эрику, и не случайно. У Бирна в мусорном кессоне, куда направили весь третий взвод, работали два кузена: Джеб и Пель. Оба – взрослые уже мужчины и отслужили, наверное, лет по пятнадцать-двадцать, а все еще носят нашивки унтеров 2-го класса. Так себе работнички, надо полагать, но здесь – на «Птицелове» – являясь по факту ветеранами, они знали все ходы и выходы и были знакомы практически со всеми, кто работал на нижних палубах. Вьюну – лафа, а вот Эрику – наоборот. Однако тем вечером…
– Все! Отбой! – объявил Джеб, заглянув через люк в бак-отстойник. – Хватит жопу драть, парень! Вылезай!
Эрик удивился, но от комментариев воздержался. Вылез из бака, снял респиратор и очки, стащил с себя защитный костюм и бросил все это вместе с подшлемником-балаклавой в стиралку, а сам, прошлепав босыми ногами по холодной, как лед, керамитовой палубе, нырнул в закуток раздевалки, вбежал под душ и пустил воду. К сожалению, напор в трубах был никудышный, вместо горячей воды из душа лилась теплая, пахнущая химией мутноватая жидкость неопределенного цвета, а жидкое мыло являлось таковым только по названию. Впрочем, Эрик привык довольствоваться малым. Кое-как вымылся, оделся в чистое и пошел было в сторону столовой – ужин уже закончился, но какая-то еда всегда оставалась для таких бедолаг, как он, – однако на полпути его перехватил Пель.