– И покупать им дорогие подарки, знаю, – отозвалась я, вспомнив разговор девушек в туалете ресторана.
– Логика? – полюбопытствовал он, не став отрицать мои слова.
– Нет, слышала кое-что о тебе, – призналась я, сжимая дрожащими руками пакетик из аптеки.
– Плохое?
Мы остановились на светофоре, и Савицкий внимательно посмотрел на меня. В его кофейных глазах было любопытство. Что ему ответить, я не знала. Устало пожала плечами, чувствуя, что голова заболела сильнее.
– Просто многим интересно, зачем парень из такой семьи, как у тебя, приехал к нам в город и перевелся в наш вуз. Вокруг твоего образа витают домыслы.
– Вот как. Я действительно люблю дарить подарки. Мне нравится наблюдать за эмоциями. В том числе за твоими.
– И какие они, мои эмоции? – спросила я, хотя, честно говоря, мне было все равно.
– Разные. Радость, грусть, интерес, смущение, удивление, восхищение. Сейчас – отчаяние, – сказал вдруг Влад. – Но при мне ты никогда не раскрываешься. Я не могу почувствовать тебя полностью, Дарья. Ты мне не доверяешь?
Его вопрос удивил меня.
– Влад, я знаю тебя недостаточно хорошо. Как я могу доверять тебе или не доверять?
– Ты права. Верно.
На этом наш разговор закончился. Влад довез меня до дома, и первое, что я поняла, – машина Дани припаркована рядом с подъездом. Он вернулся. И я смогу с ним поговорить. Он должен объяснить свой поступок. Я имею право знать, что случилось. Уже на улице я искренне поблагодарила Влада за помощь.
– Извини, что пришлось возиться со мной, – сказала я и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. – Мне неловко.
– Все в порядке. Я провожу тебя до квартиры, – ответил он.
– Я сама, спасибо. Ты и так много для меня сделал, – отказалась я, чувствуя себя должницей.
– Я эгоист, Дарья. Мне будет спокойнее, если я буду точно знать, что ты – дома. Идем, – не отступался Савицкий.
Я глянула на окна квартиры Матвеевых – мне почудилось, что кто-то смотрит на меня из-за шторы, но оказалось, что это очередная иллюзия. Возможно, мне просто хотелось, чтобы на меня кто-то смотрел. Возможно, мне хотелось, чтобы это был Даня.
Мы пошли к подъезду. Минута – и я стояла напротив своей двери. Во мне теплилась надежда, что Даня выйдет на площадку и увидит меня, но этого не произошло. Он не появлялся.
– Напрашиваться в гости не стану. Лечись, Дарья, – сказал Влад.
– Постараюсь, – отозвалась я.
– Дома кто-нибудь есть?
– Нет. Не переживай, я справлюсь.
– А твой парень? Он же живет по соседству. Может быть, он побудет с тобой и… – Влад осекся, поняв, что сказал глупость.
– Мы расстались, – сухо ответила я.
– Да, точно, прости. Просто помни, что такие девушки, как ты, легко могут найти себе кого-то более достойного. Поняла, Дарья?
– Поняла.
Я еще раз поблагодарила его за помощь, попрощалась и переступила порог своей квартиры. Сил не было никаких, горло и голова болели все сильнее, но все, чего я хотела сейчас, – поговорить с Даней. И выяснить, что случилось.
Вообще-то я собиралась быть сильной, но стоило мне присесть на диван с водой и лекарством в руках, как в глазах снова собрались слезы. Слезы бессилия, обиды, злости, непонимания, ревности. Даня сказал, что не удержался. Значит, у него что-то было с Каролиной? Его чувства вспыхнули снова? Он не забывал ее? А мне соврал, что никогда ничего не чувствовал к ней? Но зачем? Для чего? Он ведь не такой. В его глазах всегда было много света. Или это еще одна моя иллюзия?
Сильной быть не получалось – я снова разревелась. С большим трудом вытерла слезы, залпом выпила какие-то таблетки, развела в горячей воде порошок с ароматом химического лимона, выпила, обжигая губы. Умыла горящее лицо холодной водой. Измерила температуру – она была высокой. И попыталась успокоиться. С Даней надо говорить без истерик и слез. Спокойно, с достоинством. Не для того чтобы показать ему, какая я сильная и независимая, а для того, чтобы доказать себе, что я не слабая. Что не стану умолять его вернуться. Что не буду кричать, проклинать и упрашивать. Не буду из кожи вон лезть, чтобы заполучить его вновь. Он сделал выбор, и его выбор откликается на имя Каролина.
Я просто попрошу Даню рассказать, в чем дело. Все рассказать. Так не уходят – внезапно и не оглядываясь. Так не бросают – всего лишь парой слов. Так не поступают с теми, кого хотя бы просто уважают. Набросив на плечи теплую вязаную кофту, я вышла на лестничную площадку и остановилась перед дверью квартиры Матвеевых. Чтобы позвонить, мне потребовались силы. Секунд десять я медлила, однако все же нажала на звонок и долго не отпускала палец.
Если его машина здесь, значит, и сам Даня дома. Я уверена.
– Открой, пожалуйста, дверь. Я знаю, что ты дома, – сказала я хрипло.
Но мне никто не открывал – сколько раз я ни нажимала на звонок. Один, второй, третий – безрезультатно. А потом распахнулись створки лифта, и я услышала за спиной голос Дани:
– Даша?..
Я обернулась и увидела его – все в том же бомбере, со встрепанными каштановыми волосами и пустым взглядом.
– Ты что тут делаешь? – нахмурился Даня. – Ты же…
Он замолчал и почти сразу продолжил:
– Ты же должна быть в универе.
– Какая разница, где я должна быть? – хрипло спросила я, глядя на него не отрываясь. – Давай поговорим.
– Я уже все сказал, Даша, – ответил он, глядя мимо меня в стену.
– Нет, не все. Ты просто поставил меня перед фактом – мы расстаемся. Ничего не объяснил. Бросил. Ушел, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо. – Нет, не просто ушел – трусливо сбежал.
– Зачем что-то объяснять? – спросил он устало.
– Что значит – зачем?! – воскликнула я потрясенно. Уровень ненависти к этому человеку в моей душе рос. – По-твоему, это нормально?
– У тебя вид больной, – невпопад сказал Даня. Его рука дернулась, будто он хотел дотронуться до меня, но тотчас опустилась.
– Матвеев. Объясни, что происходит, – сквозь зубы процедила я.
– Иди домой, Даш. – Его рука все-таки коснулась моего лба, и прикосновение это было словно солнечный ожог. Я дернулась.
– Не трогай меня. И скажи уже, что случилось! – Я задыхалась от собственной ненависти, как задыхаются от газа.
– У тебя температура. Лоб горячий. Тебе надо отдохнуть, – ответил Даня словно не понимал, что я ему говорю.
– Ты меня слышишь? – не выдержала я. – Ты слышишь мой вопрос, чертов придурок?
Матвеев вспыхнул. В серых глазах появились искры горящего в сердце серебряного костра.
– Я не хочу об этом говорить. Не хочу вспоминать, как это произошло. Не хочу говорить о том, какой я урод, понимаешь? – с каким-то неожиданным отчаянием закричал он. – Тебе что, легче будет, если я в красках распишу, как спал с другой?
– Не легче. – Даня был прав. – Но это честнее. Честнее рассказать все.
– Давай начистоту, Даша. – На какое-то мгновение Даня прикрыл глаза. – Мы встречаемся… встречались меньше месяца. У нас ничего не было. По сути, мы друг другу никто. Не супруги, не жених с невестой. Между нами не было таких обязательств, из-за которых я должен рассказать тебе каждую деталь своей измены, – зло усмехнулся он. – Даша, повторю еще раз – я тебя уважаю. Поэтому сразу все рассказал. Не скрывал, не утаивал. Решил, что так будет честно. Да, я хотел, чтобы что-то получилось. Но не вышло.
Я никогда не думала, что у ненависти может быть столько оттенков. Теперь моя ненависть была с привкусом отчаяния.
– Я тебя не узнаю, – с трудом выговорила я.
– Я тоже. Тоже себя не узнаю, – ответил Даня вдруг.
– Значит, это все? – тихо спросила я.
– Все, – ответил он и сжал мою руку. Знакомая дрожь пробежала у меня по телу.
– И там, под звездами, под Млечным Путем, все было неправдой? – Мой голос перешел на жалкий хриплый шепот.
– Неправдой, – эхом откликнулся Даня. Пустота в его глазах взрывалась болью. – Прости. Если сможешь.
И он убрал руку с моей руки.
– Не смогу, – сказала я, развернулась и пошла к своей квартире. Никогда не смогу. Ни за что.
Мне показалось, что я услышала его тихое: «Знаю». Едва я коснулась дверной ручки, как створки лифта снова распахнулись. Я оглянулась, почему-то решив вдруг, что это Каролина, – сама не знаю почему. Однако я снова оказалась неправа. Это был Дима. Встрепанный, в расстегнутой спортивной кофте, с перекошенным от бессильной злости лицом.
– Ты! Это ты виноват! – почти прорычал он и схватил Даню за ворот бомбера. – Козлина!
Я не узнавала его. Смотрела и не понимала, что произошло с добродушным и веселым Димкой.
– Успокойся, – велел ему Матвеев и хорошенько встряхнул. – Успокойся, я сказал!
Дима и правда несколько пришел в себя. Опустил руки, сжимая их в кулаки, и склонил голову.
– Она ведь еще и ребенка ждала… Понимаешь? – тихо спросил он. – Понимаешь?..
Даня тяжело вздохнул. Глянул на меня, замершую у своей двери, и сказал:
– Идем ко мне, брат.
Дима вдруг глянул на меня – так, словно только что заметил. И покачал головой. Но, ничего не сказав, зашел в квартиру Матвеева.
– Отдохни, Даш, – сказал Даня напоследок. – Тебе нужно вылечиться. – И он закрыл дверь, последний раз взглянув на меня.
Я хотела сказать ему: «Пожалуйста, не оставляй меня. Ты же знаешь, как без тебя больно. Останься со мной». Но не смогла. Он этого не достоин. Все. На этом все закончилось. Вселенная схлопнулась. Теория «Большого сжатия» в действии. По лицу снова потекли слезы. Я уселась с ногами на диван, обняв подушку, и положила на нее тяжелую голову. Сашка была права. Расставание в первый период любви – в период, когда химия зашкаливает, – слишком болезненно. Все произошло слишком внезапно. Счастье отобрали так быстро, так резко, что я до сих пор с трудом верю в это.
Я незаметно уснула, а когда спустя несколько часов встала, оказалось, что листок с сердцем, которое я рисовала утром, отлепился от стекла и упал. Символично.
Глава 8
Любовь, ставшая ненавистью
Моя большая и прекрасная любовь закончилась. По крайней мере я убеждала себя в этом. Однако это самообман – от чувств нельзя так легко и просто избавиться, даже если они перестали быть взаимными. Нельзя достать их из сердца, а взамен положить туда что-то другое. Нельзя уничтожить. Несчастливая любовь тоже может быть истинной.
Даня был со мной всюду – в мыслях, снах, воспоминаниях. В каждом шаге, что я слышала из комнаты. В каждом сообщении, что я получала. В каждом огне ночного города, что заглядывал ко мне по вечерам в окно.
Первое время, особенно когда температура была высокой, я забывалась, и мне казалось, что между нами ничего плохого не произошло и все остается по-прежнему: он и я вместе. Что сейчас я встану и спущусь вниз к его машине, в которой он меня ждет. Даня обнимет меня, как прежде, прижмет к себе и прошепчет что-нибудь теплое. Однако почти сразу же приходила в себя и в бессильной ярости сжимала зубы, зная, что этого никогда не произойдет.
Чем больше времени проходило, тем сильнее я хотела ненавидеть этого человека, а не любить. И я внушала это себе раз за разом. Я его ненавижу. Ненавижу. Не-на-ви-жу! Если я не могу выкинуть из сердца чувства к нему, я просто поменяю их – с плюса на минус. Особенно ярко моя ненависть к Матвееву вспыхнула в тот день, когда я зашла к нему в инстаграм, пересилив себя, и увидела фотографию с Серебряковой.
В этой фотографии не было ничего особенного – обычное селфи парня и девушки. Я не могла понять, обнимаются они или нет, но щека Каролины была прижата к щеке Дани. И если у Матвеева взгляд был все такой же пустой, хотя на лице играла полуулыбка, то взгляд Каролины искрился от восторга. Наверное, мамочка все же разрешила ей общаться с обычным парнем. Иначе не понимаю, зачем она вообще приехала в наш город.
Я несколько мгновений рассматривала их лица на фотографии, которую Даня даже не подписал. И вышла из инстаграма. Пусть делает что хочет. Это его жизнь. Его выбор. Его любовь. И его Вселенная. Но сколько бы я ни повторяла себе это, ревность грызла сердце. Даниил Матвеев казался самым отвратительным человеком на свете. Облачный ангел, которого я видела на небе, действительно нес весть о расставании.
Ангела видят те, кого предадут любимые люди.
День за днем я внушала себе ненависть к нему, твердила, что не буду страдать из-за того, кто предал меня, обещала себе быть сильной. Однако когда он мне снился, я пыталась его поймать, а он неизменно убегал, исчезал, растворялся. И я просыпалась в слезах. Я чувствовала себя бесконечно пустой. Ненависть не наполняла меня, как любовь. Она иссушала.
На больничном я провела больше недели, врач оказалась права насчет вирусного заболевания. Пришлось пить кучу таблеток и витаминов, чтобы поправиться. Хотя, надо сказать, болела не я одна – вирус сразил многих. За все это время Матвеева я не видела ни разу. Ну, не считая того случая, когда поздно вечером я сидела на подоконнике, поставив на репит грустную песню, чтобы забыться, и случайно увидела, как он приехал на своей машине. Даня вышел и, глядя на окна нашего дома, закурил. Меня он не видел – в комнате был выключен свет, а на улице давно стемнело.
То, что он курит, стало для меня неожиданной новостью – при мне он никогда этого не делал. И я ни разу не чувствовала от него запаха дыма и вкуса никотина на губах. «Могу закурить, когда на пределе из-за нервов», – раздался в голове его голос. Мне вспомнилось, что однажды, когда мы болтали, гуляя по центру города, он сказал эту фразу Я тогда не придала ей значения. Он на пределе? Что-то случилось с прекрасной Каролиной? Проблемы в учебе? На работе? Или ему стыдно передо мной? Хотелось верить в последнее, но дальше жить в розовых воздушных замках было уже невозможно. Наверное, он просто смотрит на свои окна.
Докурив сигарету, Даня выбросил в урну бычок и устало потер лицо ладонями. А потом скрылся в подъезде. Зачем-то я пошла в темную прихожую – родители уже спали – и прильнула к глазку. Даня вышел из лифта через минуту, и я не могла понять: то ли его лицо искажает стекло глазка, то ли оно действительно понурое и такое усталое, что кажется, будто на нем никогда не бывает улыбки.
Он подошел к двери в свою квартиру, держа в руке ключи, а потом вдруг развернулся и оказался рядом с моей дверью. Он стоял напротив, не зная, что я смотрю на него – нас разделяла какая-то жалкая дверь. Теперь я отлично видела его лицо. Сердце тут же часто забилось, и кровь прильнула к щекам.
Матвеев положил руку на мою дверь и на мгновение склонил голову. А потом вдруг резко развернулся и ушел в свою квартиру. Зачем он сделал это, я не понимала. Но писать ему и спрашивать не стала. Не буду навязываться.
– Что-то Данька у нас не появляется больше, – осторожно сказала как-то вечером мама, сидя в гостиной и вышивая картину. – Поссорились, что ли?
Я равнодушно пожала плечами:
– Просто больше не общаемся.
Игла в руках у мамы замерла от неожиданности.
– Как это – не общаетесь? – удивленно спросила она.
– Обычно, мам, – усмехнулась я. – У него – своя жизнь, у меня – своя. Всё просто.
– И что же между вами произошло? – нахмурилась она.
– Просто он козел, – жалобно сказала я. – Нет, кобель.
Мама стала расспрашивать меня о том, что случилось, и я, вроде бы как начинающая путь сильной и независимой женщины, опять расплакалась. Знаете, как это часто бывает: пока хранишь в себе – держишься, но стоит кому-то начать сопереживать вам – так слезы градом и голос тоньше. Мама отложила вышивку, встала, подошла ко мне и обняла.
– Эх, Дашка-Дашка, девочка моя, – вздыхала она и гладила меня по спине. – Знаю, больно, – но кто из девчонок не переживал из-за любви? Все пройдет, поверь. Найдешь хорошего парня, достойного. Через десять лет еще и смеяться будешь над тем, какой глупой была и как из-за всего этого переживала.
Мне безумно хотелось, чтобы мама оказалась права. На следующий день – в день выхода на учебу, словно по заказу, приехал Влад. Мы с ним изредка переписывались, и он знал, что мой больничный заканчивается.