– Я должна как-то сообщать, что текст готов? – тщательно рассматривает мою обувь.
– Необязательно, – пространно отвечаю я, и ее взгляд возвращается к моему лицу. – Ты работаешь днем, а я буду заходить сюда вечером.
– Но Гвен просила, чтобы я отправляла каждую отработанную главу ей, – в интонации голоса проскальзывают подозрительные нотки. Малышка решила, что я имею на нее виды сексуального характера и планирую воплощать их здесь, по вечерам?
– Мы же решили, что правила изменились, – небрежно напоминаю, снисходительно выгнув бровь. Даже не рассчитывай на служебный роман, крошка. – Я буду контролировать качество твоей редактуры и решать, когда моя сестра увидит текст. Еще есть вопросы?
– Гвен предупредила, что вопросы и личное мнение под запретом, – опустив ресницы, быстро сообщает Шерил.
– Если они не касаются твоих обязанностей напрямую, – конкретизирую сугубо-деловым тоном.
– Хорошо. Тогда спрошу… – она неуверенно мнется, и я непроизвольно поддаюсь вперед, с неожиданным любопытством глядя в смутившееся лицо Шерил. – Я могу брать книги из вашей библиотеки?
– Книги? – хмурюсь я, недоуменно обводя взглядом пыльные полки. – Зачем?
– Читать, разумеется, – она озадаченно смотрит на меня. – Зачем же еще?
– Конечно, бери любую, но из дома их выносить запрещено, – предупреждаю на всякий случай, хотя стопроцентно уверен, что Шерри не из тех, кто тащит чужое. Девушка вновь робко кивает, нисколько не обидевшись на мое замечание, и поспешно подлетает к одной из полок, с трепетом ведет тонкими пальцами по потертым корешкам антикварных книг.
– Даниэль Дефо, – возбужденно восклицает она, доставая одну, бережно листает, не скрывая восторга. – Коллекционное издание конца восемнадцатого века. – лицо озаряет улыбка, глаза восторженно сверкают. Перемена настолько разительна, что я на мгновение залипаю, наблюдая за ней, заворожённый необыкновенной метаморфозой. – Переплет и иллюстрации почти в идеальном состоянии. А бумага какая? Можете представить, что ей больше ста лет? Но это вторая книга. «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо». Вы же знаете, что Дефо написал три книги о Робинзоне? – я молча пожимаю плечами. Вопрос адресован мне, но внимание девушки приковано исключительно к коллекционному фолианту, который она осторожно ставит обратно на полку и достает следующий, недолго рассматривает и возвращает на место.
– А это третья, – снова улыбается и обращает на меня свой взгляд. – Серьезные размышления Робинзона Крузо. Редкостная нудятина, но издание превосходное. Что случилось с первой, с самой известной из всей серии? – она касается небольшого промежутка между книгами. Я в очередной раз неопределённо передергиваю плечами. – Она точно была здесь, – с необоснованной уверенностью утверждает Шерил. Я с трудом сдерживаю скучающий зевок, что не скрывается от внимания девушки, окинувшей меня укоризненным взглядом. – Вы ее продали? – звучит, как обвинение, и тон такой…, что я резко просыпаюсь.
– Я похож на человека, нуждающегося в деньгах настолько сильно, чтобы начать распродавать библиотеку своего деда, которую он собирал всю свою жизнь? – подчеркнуто вежливо осведомляюсь я. Шерил пару секунд внимательно смотрит на меня, потом снова скользит взглядом по рядам книг с часто попадающимися пустотами, на лице Шерри отражается неприкрытое осуждение. Похоже, я догадываюсь, что за мысли сейчас бродят в голове девушки. – Самые ценные экземпляры дед хранил на чердаке, – оправдываюсь с раздражением и запоздало прикусываю язык. Черт, какой идиот! Зачем я лгу? Еще и упоминаю чертов чердак? Судя по безумному блеску кофейных глаз Шерил Рэмси, она прямо сейчас готова рвануть туда и вернуть отсутствующие книги на свои законные места. – Там созданы специальные, особые условия для хранения… – прочистив горло, я пытаюсь спасти положение, но делаю только хуже, запутываясь в собственном вранье. Черт, Оливер, ты полный кретин. Дилан посмеялся бы надо мной сейчас… если бы умел смеяться.
– Я могу посмотреть? – негромко спрашивает Шерил, и я начинаю догадываться, почему именно она засела в больной голове Дилана. У них определённо есть нечто общее.
– Нет! – слишком быстро и резко. Она удивленно и с легким испугом расхаивает глаза. – Тебе нужен Дефо? Я принесу… вечером или завтра.
– Вам будет сложно найти, я бы могла помочь, – почти шепотом робко предлагает Шерил. О да, уверен, Дилан был бы счастлив, позволь я ей.
– С чего ты взяла, что я не смогу найти Робинзона сам? – теперь я откровенно злюсь, подозревая, что еще недавняя выпускница института считает меня непроходимым тупицей, ленивым глупцом, преуспевающим за счет оставленного Дэниэлем Кейном наследства, не осознавая его истинной ценности.
– Потому что у меня создалось впечатление, что вы не читали ни одной книги из библиотеки вашего деда, – объясняет Шерил и, черт возьми, попадет в яблочко. – Но вы и не обязаны. Интересы у всех разные, – она пытается сгладить неловкость, но главное уже сказано.
– Разные, – киваю я, отрываясь от стола, и направляюсь к двери, собираясь покинуть библиотеку. Спектакль затянулся и прошел совсем не так, как я планировал. – Я занесу книгу сюда, – останавливаюсь на пороге. – Когда найду. Сам. Хорошего дня, Шерил, – и выхожу, не оборачиваясь.
– И вам, Оливер, – донеся до меня ее тихий расстроенный голос.
Глава 7
Шерри
После ухода мистера Кейна (мысленно мне пока сложно называть его Оливером) я несколько минут прихожу в себя. Первоначальный страх и тревожные ощущения, связанные с хозяином дома и моим непосредственным работодателем, сменились чувством неловкости и раздражением. Он определённо больше не пугает меня. Не зря говорят, что первое впечатление обманчиво. Возможно, в редакции мне померещился ореол властности, непробиваемой самоуверенности и опасности, окружающий владельца Пульс холдинга. Я была слишком впечатлена и взволнована результатами собеседования. К тому же в стенах офиса мистеру Кейну положено играть роль жёсткого руководителя, но стоит понаблюдать за тем, как Гвен перечит брату, становится понятно, что он таковым не является… Или слишком любит свою сестру. Такой вариант тоже возможен. Тем не менее, сейчас хочется назвать его импульсивным и вспыльчивым, а еще заносчивым и да… чуточку самовлюбленным. Из нашего короткого разговора я успела сделать кое-какие выводы на его счет, но вот озвучивать их вслух точно не стоило.
Мне бы не хотелось, чтобы отношения с обитателями «Kanehousgarden» начались с неприязни. Мало того, что Гвен общается со мной сквозь зубы, так теперь еще и ее брат решит, что я невоспитанная провинциальная выскочка. Хотя какое мне дело до мнения холеных богатеев, пока они дают мне работу и платят хороший оклад? Я здесь нахожусь с конкретной целью и перечнем обязанностей и правил, которые согласилась соблюдать. Именно этим и займусь прямо сейчас.
Замотивировав себя на бодрый рабочий настрой, я с огромным сожалением отрываюсь от изучения корешков редких книг и присаживаюсь за массивный стол. Отодвинув в сторону листы рукописи, первым делом включаю компьютер, изучаю содержимое рабочего стола и имеющиеся программы, создаю новую папку. Только после этого открываю текстовый файл и кладу перед собой первую страницу рукописи.
К моему удивлению, автор творил свой опус обычным грифельным карандашом, хотя сам факт того, что в наше время кто-то пишет книги от руки, кажется странным. Почерк явно мужской – без всяких закорючек и каллиграфических замашек, ровный, четкий, с легким наклоном вправо и умеренным нажимом, разборчивый с крупными буквами и без единого исправления. Автор не спешил и вероятно продумывал каждое слово, прежде чем перенести его на лист.
Прочитав первый абзац, не вникая особо в смысловое содержание, я с удовлетворением отмечаю полное отсутствие грамматических и пунктуационных ошибок. Похвально. Писатель явно неплохо образован и не новичок. Значит, работа пойдет быстро и плодотворно. Далее я приступаю непосредственно к набору.
Строки короткого предисловия ложатся, как ни странно, легко, хотя начало, мягко говоря, жутковатое.
«Принято считать, что ад – это место, из которого не возвращаются, билет в один конец, последний выписанный жизнью счет за все, что мы успели наворотить. А если речь идет не о мифическом, а о реальном аде? Здесь, на земле, рядом с нами.
Возможно ли вернуться, выжить?
Да, но иногда выжить недостаточно, чтобы покинуть ад. Он преследует нас, прорастает внутри, овладевает, или мы сами забираем его с собой….»
Спорно, странно и мрачно. Зря я надеялась на любовный роман или хотя бы детектив, но, может быть, я тороплюсь с выводами, и дальше будет бодрее и позитивнее. Пальцы быстро порхают по клавиатуре, набирая одно предложение за другим, и к концу первой страницы я понимаю – ни бодрее, ни позитивнее не будет. И все же оторваться я не в состоянии:
«Она говорила обо всем на свете, без умолку, глотая слова и целые фразы, перепрыгивая с мысли на мысль. Ее звонкий голос приводил меня в глухую ярость. Сверлящая боль давила на виски, когда она меняла интонации или смеялась… Она умела смеяться в аду. Сумасшедшая. Я хотел оглохнуть, но чаще… чаще представлял, как сжимаю ее горло до тех пор, пока тишина и покой не вернутся в мой стерильный мир, не пропахший корицей и карамелью. Казалось, что даже от стен воняло ванилью и шоколадом, приторным сладким запахом пропиталось все вокруг, я чувствовал себя отравленным, измученным, наказанным без причины… Я не выносил ее, задыхался, изнывал от головной боли, но терпел. И в какой-то момент смирился. Я понял, почему во время бодрствования она не может заткнуться ни на секунду.
Крик. Отчаянный, непрекращающийся, протяжный, почти нечеловеческий, переходящий в вой или захлебывающиеся рыдания, сменяющиеся мольбами и измученными стонами.
Она не хотела слышать крик. Заглушала его своей болтовней. И я сделал то же самое, чтобы избавить себя от звука назойливого голоса.
Я начал говорить. Точнее читать. Вслух. В кромешной темноте.
Это помогло. Она слушала внимательно и почти не дыша, словно боялась, что я остановлюсь, и прервала меня лишь однажды, попросив перечитать фразу, которую не расслышала. Она солгала.
Причина была совершенно другой.
Она хотела донести до меня смысл, проложить мост. Она хотела, чтобы я помог ей выжить.
«Может быть, вы найдете друга там, где меньше всего ожидаете встретить его».
Я останавливаюсь, потому что на этом первая страница рукописи заканчивается. Непроизвольно вздрагиваю и перечитываю снова. А потом еще и еще, и еще раз, пока не начинает рябить в глазах. И я вовсе не ошибки ищу, потому что их нет, а что-то неясное, ускользающее, не дающее покоя. Я чувствую, что упустила нечто важное, но что?
– «Может быть, вы найдете друга там, где меньше всего ожидаете встретить его», – повторяю я последнее предложение, одергивая заледеневшие пальцы от клавиатуры, и в сотый раз пробегая взглядом по напечатанным только что строкам. Звучит, как цитата, но откуда?
Нетерпеливо тянусь за следующей страницей и в недоумении замираю. Лист девственно чист. Беру другой – то же самое.
– Что за ерунда? – растерянно бормочу я, когда и последняя страница оказывается пустой.
Оливер
– Она тебя узнала? – захлопнув дверь кабинета, Гвендолен стремительно подходит к моему столу. Я отрываю невидящий взгляд от белого листа бумаги, пытаюсь сфокусироваться на встревоженном лице родственницы. Смысл вопроса доходит не сразу. Пару секунд я просто смотрю, как Гвен нервно сжимает губы, опираясь на край столешницы ладонями. От нее пахнет страхом и дорогими духами, в глазах выражение, которое я не видел очень давно.
– Нет, – наконец произношу я.
– Ты уверен? – она сомневается. Наверное, у нее есть причины, но я знаю… знаю, что нет. Шерри не узнала меня.
– О чем вы говорили? – требовательно спрашивает сестра, переводя дыхание.
– Ни о чем.
– Ты приехал через час, Оли. Хочешь сказать, что вы молчали все это время?
– Нет, она рассматривала книги. Шерил Рэмси в восторге от библиотеки старика, – скупо усмехнувшись, поясняю я. – Считает меня глуповатым мажором, распродающим наследство деда.
– Ты издеваешься? – Гвен в недоумении сводит брови.
– Нет, – небрежно передергиваю плечами. – Теперь я понимаю, почему Дилан выбрал именно ее.
– Выбрал? Для чего?
– Я не знаю. Это нам и предстоит выяснить.
– Не нам, Оли, – эмоционально возражает Гвен. – Я не хотела участвовать в этом безумии. Даже в клетке этот психопат отравляет нашу жизнь, влияет на все, что мы делаем, говорим и даже думаем. Ты должен его остановить, или мне придется сделать это самой, – ее взгляд задерживается на зажатом в моих пальцах карандаше, а я размышляю о том, что пока не стоит оставлять ключ в тайнике. Гвендолен слишком сильно нервничает. Кто знает, что ей может прийти в голову?
– Что ты делаешь? – с подозрением интересуется Гвен.
– Хочу написать о том дне, когда впервые увидел Дилана, – задумчиво уставившись на чистый лист, провожу длинную прямую линию заточенным грифелем и, подняв голову, смотрю на сестру.
– Зачем, Оли? – в бирюзово-синих глазах Гвен вспыхивает изумление.
– Он напишет об этом. Я знаю. Хочу сравнить наши версии, – поясняю я. Гвендолен открывает рот, словно хочет возразить, но с ее губ не срывается ни слова, лишь судорожных вздох. Сестра качает головой, отступая назад, тяжело опускается на стул, обхватывая себя руками. Взгляд гаснет, с лица исчезают все краски.
– Думаешь, что они чем-то отличаются? – в интонациях заданного вопроса проскальзывает неприкрытая боль. – Ты забыл, что я была рядом с тобой, когда он впервые перешагнул порог нашего дома. Я чуть с ума не сошла. Он был ужасен… и при этом так похож на тебя. А мама… Ты помнишь, в каком она была шоке? После этого все стало еще хуже. Мы думали, что пережили главный кошмар, но Дилан…
– Я помню, Гвен. – я отодвигаюсь назад, чтобы встать и подойти к ней. Она негромко всхлипывает, стоит мне оказаться рядом и мягко прижать к себе ее голову. – Не надо, не плачь. Я позабочусь обо всех нас, – она кивает, шмыгая носом, дрожит, цепляясь за мой пиджак. Если бы я был смелее, то сказал бы ей. Сказал прямо сейчас, но я – трус, потому что если я признаюсь, то она возненавидит меня, и я потеряю самого близкого и родного человека. Так же, как потерял свою мать и единственную девушку, которую любил.
Дилан каждый день напоминает мне об этом своим присутствием. Моя безумная копия, сумасшедший ублюдок, запятнавший мою жизнь своими стерильными руками. Я хочу, но не могу остановить его. Не потому, что Дилан сильнее или умнее. Меня сдерживает другое: ненавистное чувство вины и страх. Страх, что все узнают, что мы не просто близнецы, мы – соучастники.
Наша первая встреча с Диланом произошла не в тот день, о котором говорила Гвен.
Я увидел его гораздо раньше.
Прежде чем я перейду к главному, наверное, стоит немного рассказать о моей семье, о тех временах, когда мы все еще не подозревали, что живем под одной крышей с серийным убийцей, с монстром, вошедшим в историю наравне с другими кровожадными психопатами. Для нас с Гвен Уолтер был строгим, но неплохим отцом, а для моей матери Элис Хадсон – любящим и заботливым мужем.
Мои родители поженились совсем молодыми. Мама рассказывала, что они познакомились в университете. Уолтер подошел к ней в столовой, подвинув ее подруг, сел рядом. Впоследствии подруги переехали за другой стол, а он остался. Они учились на разных курсах, отец осваивал профессию психолога, а мама собиралась учить детей гуманитарным наукам. Элис с самого рождения жила с престарелой и любящей выпить теткой, не способной контролировать влюбившуюся до безумия двадцатилетнюю девчонку. Элис в двадцать два забеременела, и Уолтер Хадсон, как и полагает порядочному молодому человеку, сделал ей предложение, с радостью принятое моей мамой. Отец происходил из обеспеченной интеллигентной семьи, и его родители имели собственное представление о том, какая жена нужна их сыну. Разумеется, они были категорически против сироты, воспитанной бедной родственницей. Уолтер пошел наперекор их мнению, за что лишился наследства, и до смерти отца не пытался встретиться или наладить общение, а Элис так ни разу и не увидела родителей мужа.