– Так кому вы позвонили? Кто приедет? – Но я уже и так знала, кто приедет.
– Возможно, мне удастся это выяснить. А пока я пойду и позвоню Ане. Я скоро вернусь, хорошо?
Я кивнула.
В зале ожидания я видела и слышала другие семьи. Некоторые выглядели мрачно, но большинство держалось нормально. Там была мать с маленькой дочкой. Они читали книгу. Мальчик, прижимавший к лицу пакет со льдом, сидел рядом с отцом, которого явно все раздражало. Пара тинейджеров держалась за руки. Я не знала, почему они здесь, но если судить по их улыбкам, по тому, как они флиртовали, я могла предположить, что ничего ужасного не произошло. А я… Мне хотелось накричать на них. Хотелось сказать, что отделение неотложной помощи только для тех, у кого случилось несчастье, и им не следует быть тут, если они так счастливы и беззаботны. Мне хотелось сказать им, чтобы они отправлялись домой и были счастливы где-нибудь в другом месте, потому что мне незачем это видеть. Я не помнила, каково это – чувствовать то же, что и они. Я даже не помнила, каково это – быть той, какой я была до этого. Меня заполнило только это переполняющее чувство ужаса. А еще и еще гнев на этих двух маленьких говнюков, которые не собирались убраться со своими улыбками прочь с моих глаз.
Я ненавидела их и ненавидела проклятых медсестер, которые продолжали заниматься своими делами так, как будто это не был один из худших дней в их жизни. Они звонили, делали копии документов и пили кофе. Я ненавидела их за то, что они способны пить кофе в такое время. Я ненавидела каждого в этой больнице за то, что они не несчастны.
Мужчина в красном галстуке вернулся и сообщил, что Ана едет сюда. Он предложил посидеть со мной и подождать ее вместе. Я пожала плечами. Он мог делать все, что ему угодно. Его присутствие не приносило мне облегчения, но оно не давало мне встать, подбежать к кому-нибудь и наорать на него только потому, что человек в такой день ест шоколадный батончик. Мои мысли вернулись к хлопьям «Фруктовые камешки», разбросанным на дороге. Я знала, что они будут там, когда я поеду домой. Я знала, что никто не уберет их, потому что никому в голову не приходило, насколько ужасно мне будет снова смотреть на них. А потом я подумала о том, из-за какой глупости погиб Бен. Он умер из-за «Фруктовых камешков». Это было бы смешно, когда бы не было такого финала… Нет, это никогда не будет смешно. Ничего веселого в этом не было. Даже в том факте, что я потеряла мужа только потому, что мне отчаянно захотелось детских хлопьев в упаковке по мотивам мультсериала о семейке Флинстоун. Я ненавидела себя за это. Вот кого я ненавидела сильнее всего.
Появилась Ана, охваченная паникой. Я не знала, что мужчина в красном галстуке сказал ей. Он встал, чтобы встретить ее, и она побежала ко мне. Я видела, что они разговаривают, но я их не слышала. Они поговорили секунду, и Ана тут же подбежала ко мне и обняла. Я позволила ей обнимать себя, но обнять ее в ответ у меня не было сил. Я была как дохлая рыба.
– Мне жаль, – прошептала Ана, и я растеклась в ее объятиях.
У меня не осталось воли, чтобы держать себя в руках, не было желания скрывать свою боль. Я завыла, я зарыдала у нее на груди. В любой другой момент моей жизни я бы никогда не положила голову на эту часть ее тела. Мне было бы некомфортно из-за того, что мои глаза и губы так близко к сексуальным округлостям, но в ту минуту секс казался банальным и глупым. Это было что-то такое, чем идиоты занимаются от скуки. Те счастливые тинейджеры, возможно, занимались им из спортивного интереса.
Руки Аны, обнимавшие меня, не успокаивали. Влага текла из моих глаз, как будто я выдавливала ее, но это было не так. Слезы просто катились сами по себе. Мне даже не было грустно. Ужас опустошения невозможно было выразить слезами, поэтому мои слезы казались мне незначительными и глупыми.
– Ты видела его, Элси? Мне так жаль…
Я не ответила. Казалось, мы сидели на полу зала ожидания несколько часов. Я то выла, то застывала в бесчувствии. Бо́льшую часть времени я лежала в объятиях Аны, но не потому, что мне так было нужно, а потому, что мне не хотелось смотреть на нее. Наконец Ана встала, прислонила меня к стене, подошла к столу медсестер и начала орать.
– Сколько нам еще ждать, чтобы мы могли увидеть Бена Росса? – рявкнула она на молоденькую медсестру-латиноамериканку, сидевшую за компьютером.
– Мэм, – начала было та, вставая, но Ана отмахнулась от нее:
– Нечего тут мэмкать. Скажите, где он, и пропустите нас к нему.
Мужчина в красном галстуке подошел к ней и попытался ее успокоить.
Они говорили несколько минут. Я видела, как он пытается дотронуться до Аны, утешить ее, но она дернула плечом, сбрасывая его руку. Коротышка просто выполнял свою работу. Все здесь просто выполняли свою работу. Сборище придурков.
Я увидела пожилую женщину, влетевшую через двойные двери. На вид ей было около шестидесяти, рыжевато-каштановые волосы волнами лежали вокруг лица. Тушь с ресниц потекла. Коричневая сумка через плечо, черно-коричневая шаль крест-накрест на груди. В руках она комкала бумажные носовые платки. Вот если бы мое горе было настолько сдержанным, я бы вспомнила о бумажных носовых платках. Я вытирала глаза и нос рукавами и воротом. Слезы просто капали на пол и собирались в лужицы.
Женщина подбежала к столу справочной, затем отказалась сесть. Потом коротко повернулась ко мне, и я сразу поняла, кто она. Я уставилась на нее. Не могла отвести от нее глаз. Это была моя свекровь, совершенно незнакомая мне женщина со всех точек зрения, но я видела несколько ее снимков в фотоальбоме. Она никогда не видела моего лица.
Я встала и направилась в туалет. Я не знала, как ей представиться. Не знала, как сказать, что мы обе оказались тут из-за одного мужчины. Что мы обе оплакиваем одну и ту же потерю. Я встала перед зеркалом и посмотрела на себя. Лицо покраснело и покрылось пятнами. Глаза налились кровью. Я посмотрела на свое лицо и подумала, что у меня был тот, кто любил это лицо. А теперь больше никто не любил это лицо.
Я вернулась из туалета, женщины уже не было. Я повернулась к Ане, схватившей меня за руку.
– Ты можешь пройти, – сказала она и подвела меня к человеку в красном галстуке. Он повел меня через двойные двери.
Мужчина остановился у двери в комнату и спросил, хочу ли, чтобы он пошел вместе со мной. С какой стати мне этого хотеть? Я только что с ним встретилась. Он ничего для меня не значил. А мужчина в этой комнате был для меня всем. Ничто не могло мне помочь, потому что я потеряла все. Я вошла в комнату. Там были другие люди, но я видела только тело Бена.
– Прошу прощения! – сквозь слезы произнесла моя свекровь. Прозвучало смиренно, но угрожающе. Я не обратила внимания.
Я обхватила руками лицо Бена, и оно оказалось холодным на ощупь. Веки были опущены. Я никогда больше не увижу его глаза. Мне вдруг пришло в голову, что их, возможно, больше нет. Я не могла смотреть на него. Не хотела ничего представлять. Лицо Бена было в синяках, и я не знала, что об этом думать. Значило ли это, что он был сначала ранен, а потом умер? Неужели он умирал один на улице? О боже, неужели он страдал? Я почувствовала, что теряю сознание. Грудь и ноги мужа были прикрыты простыней. Я побоялась поднять ее. Меня пугало то, что я увижу слишком много. Или окажется, что слишком многого недостает.
– Охрана! – крикнула моя свекровь.
Я держала Бена за руку, и в эту минуту на пороге возник охранник. Я посмотрела на свекровь. Она могла не знать, кто я такая. Она могла не понимать, что я там делала. Но она обязана была узнать, что я любила ее сына. Это было очевидно.
– Пожалуйста, – взмолилась я, – прошу вас, Сьюзен, не делайте этого.
Свекровь посмотрела на меня с удивлением и любопытством. Она была сбита с толку тем, что я знала ее имя, и понимала, что чего-то не знает. Женщина еле заметно кивнула и посмотрела на охранника:
– Простите, вы не могли бы оставить нас одних? – Он вышел из комнаты, и Сьюзен посмотрела на медсестру: – Вы тоже. Спасибо.
Медсестра вышла и закрыла за собой дверь.
Сьюзен выглядела измученной, испуганной и все же сдержанной, как будто у нее хватит сил продержаться только следующие пять секунд, а потом она распадется на части.
– У него на руке обручальное кольцо, – сказала она мне. Я уставилась на нее и постаралась дышать поглубже, а потом робко подняла левую руку, чтобы показать ей свое кольцо.
– Мы поженились полторы недели назад, – объяснила я сквозь слезы. Я чувствовала, как уголки моих губ ползут вниз. Они казались такими тяжелыми.
– Как тебя зовут? – спросила Сьюзен. Ее била дрожь.
– Элси, – ответила я. Она меня пугала. Свекровь выглядела рассерженной и уязвимой, словно сбежавший из дома подросток.
– Элси, и как дальше? – выдавила она.
– Элси Росс.
И тут она сломалась. Сломалась точно так же, как и я. Спустя секунды она уже лежала на полу, и у нее не было под рукой бумажных носовых платков, чтобы не заливать линолеум слезами.
Ана сидела рядом со мной и держала меня за руку. Я всхлипывала возле Бена. Некоторое время назад Сьюзен извинилась и вышла. Пришел мужчина в красном галстуке и сообщил, что мы должны кое-что прояснить, а тело Бена необходимо перевезти. Я просто смотрела прямо перед собой и никак не могла сосредоточиться на происходившем, пока мужчина в красном галстуке не протянул мне пакет с вещами Бена. Там были его ключи, бумажник и мобильный телефон.
– Что это такое? – спросила я, отлично понимая, что это.
Прежде чем мужчина в красном галстуке успел мне ответить, на пороге появилась Сьюзен. Лицо напряженное, глаза налились кровью. Она выглядела старше, чем в ту минуту, когда уходила из комнаты. И она выглядела до предела измученной. Я тоже так выглядела? Держу пари, что я выглядела так же.
– Что вы делаете? – спросила Сьюзен мужчину.
– Я… Нам нужно освободить комнату. Тело вашего сына перевезут в другое место.
– Почему вы отдаете это ей? – задала прямой вопрос Сьюзен. Она сказала это так, будто меня в комнате не было.
– Прошу прощения?
Сьюзен сделала несколько шагов и отобрала у него пакет с вещами Бена прямо перед моим носом.
– Все решения по поводу Бена принимаю я, и все вещи следует отдать мне, – заявила свекровь.
– Мэм! – начал было мужчина в красном галстуке.
– Все, – закончила разговор она.
Ана встала и потянула меня за собой. Она собиралась избавить меня от этой ситуации, и хотя мне в эту минуту совершенно не хотелось находиться в комнате, я не желала, чтобы меня просто увели. Я вырвала руку из руки Аны и посмотрела на Сьюзен.
– Не следует ли нам обсудить наши следующие шаги? – обратилась я к свекрови.
– Что здесь обсуждать? – парировала Сьюзен. Она была холодна и контролировала себя.
– Я только хотела… – На самом деле я понятия не имела, чего я хотела.
– Миссис Росс, – сказал мужчина в красном галстуке.
– Да? – ответили мы одновременно.
– Простите, – отступила я. – Какую миссис Росс вы имеете в виду?
– Старшую, – ответил он, глядя на Сьюзен. Уверена, что он сделал это в знак уважения, но ей это не понравилось. Сьюзен не хотела быть одной из двух миссис Росс, это не вызывало сомнений, но я готова была поклясться, что еще больше ей не хотелось быть старшей миссис Росс.
– Я не намерена доверять что-либо этой особе, – заявила она всем присутствующим. – У нее нет никаких доказательств того, что мой сын вообще был с ней знаком, не говоря о том, что он на ней женился. Я никогда о ней не слышала! Я видела сына в прошлом месяце. Он ни разу не упомянул о своей женитьбе. Поэтому – нет, я не намерена отдавать вещи своего сына посторонней женщине. Я этого не допущу.
Ана протянула к ней руку.
– Может быть, нам всем сейчас надо немного прийти в себя, – предложила она.
Сьюзен повернула голову с таким видом, будто впервые заметила Ану.
– Вы кто? – спросила она так, словно мы были клоунами, выпрыгнувшими из «Фольксвагена», и словно она была крайне утомлена людьми, которые то и дело появлялись из ниоткуда.
– Я – друг, – сказала Ана. – И я не думаю, что кто-то из нас в силах вести себя рационально. Поэтому нам, возможно, стоит перевести дыхание и…
Сьюзен повернулась к мужчине в красном галстуке. Язык ее тела прервал Ану на половине фразы.
– Нам с вами необходимо обсудить все наедине, – рявкнула свекровь, обращаясь к нему.
– Мэм, прошу вас, успокойтесь.
– Успокоиться? Вы что, шутите?
– Сьюзен… – начала я, не зная, чем закончить эту фразу, но Сьюзен было плевать.
– Хватит. – Она резко вскинула руку перед моим лицом. Это был агрессивный и инстинктивный жест, как будто ей требовалось защитить свое лицо от моих слов.
– Мэм, Элси привезла сюда полиция. Она находилась на месте происшествия. У меня не было ни малейшего повода усомниться в том, что она и ваш сын были…
– Женаты? – недоверчиво закончила за него Сьюзен.
– Да, – подтвердил мужчина в красном галстуке.
– Позвоните в округ! Я хочу увидеть запись!
– Элси, у вас есть копия свидетельства о браке, которую вы могли бы показать миссис Росс?
У меня появилось ощущение, что я съеживаюсь. Я не хотела съеживаться. Я хотела стоять с высоко поднятой головой. Я хотела быть гордой, уверенной в себе. Но все это было чересчур, и мне нечем было защитить себя.
– Нет. Но, Сьюзен… – Слезы потекли по моим щекам. В эту секунду я чувствовала себя такой уродливой, такой маленькой и глупой.
– Прекратите меня так называть! – выкрикнула она. – Вы меня не знаете. Прекратите называть меня по имени!
– Отлично, – ответила я. Я смотрела перед собой, мой взгляд остановился на теле, лежавшем в комнате. На теле моего мужа. – Оставьте все себе, – продолжала я, – мне все равно. Мы можем оставаться здесь и кричать весь день, но это ничего не изменит. Поэтому мне плевать, куда отправится его бумажник.
Я медленно двинулась вперед и вышла из комнаты. Я оставила тело своего мужа с ней. Но в тот момент, когда я вышла в коридор, в ту минуту, когда Ана закрыла за нами дверь, я пожалела о том, что ушла. Мне следовало бы оставаться с ним до тех пор, пока медсестры не выкинули бы меня вон.
Ана подтолкнула меня вперед.
Она усадила меня в свою машину. Застегнула на мне ремень безопасности. Медленно проехала по городу. Припарковалась на подъездной дорожке у моего дома. Я из этого не помнила ничего. Я просто оказалась перед дверью своего дома.
Войдя в квартиру, я не имела ни малейшего представления о том, какое было время суток. Я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как я сидела в пижаме на диване и как последняя сука ныла, что я хочу хлопьев. Квартира, которую я так любила с тех пор, как въехала в нее, та самая, которую я считала «нашей», когда в нее переехал Бен, теперь предавала меня. В ней ничего не изменилось после смерти Бена. Как будто ей было все равно.
Она не убрала его ботинки, стоявшие посреди комнаты. Не сложила одеяло, которым он укрывался. Ей даже в голову не пришло спрятать его зубную щетку. Квартира вела себя так, словно ничего не произошло. Хотя все изменилось. Я обратилась к стенам:
– Бен умер. Он больше не придет домой.
Ана погладила меня по спине и сказала:
– Я знаю, детка, я знаю.
Она не знала. Не могла знать. Я бездумно вошла в спальню, ударилась плечом о косяк и ничего не почувствовала. Я легла на свою половину кровати и почувствовала запах Бена. Он все еще оставался на простынях. Я схватила подушку Бена с его половины кровати и уткнулась в нее носом, задыхаясь от слез. Я вышла в кухню, где Ана протянула мне стакан воды. Я прошла мимо нее с подушкой в руке, достала мешок для мусора и сунула в него подушку. Потом туго завязала мешок, один узел, другой, третий, пока мешок не лопнул и не упал на пол кухни.
– Что ты делаешь? – спросила Ана.
– От нее пахнет Беном, – объяснила я. – Я не хочу, чтобы запах выветрился. Я хочу его сохранить.