– Успокойтесь, товарищ Жуков, никто ничего не узнает. А сейчас слушайте внимательно. Возможно, то, о чем я вам расскажу, спасет жизнь не только вам, но и многим тысячам советских бойцов, – я на пару секунд замолк, переводя дух (знаете, как тяжело разговаривать, закрывая рот тканью?). – В результате вашей инспекции выяснится, что командование приграничных войск Западного военного округа совершенно не сделало никаких выводов из недавно проведенной военно-стратегической игры. Вы вскроете множество и других нарушений и недочетов, устранить которые вы уже физически не успеете. Двадцать второго июня ровно в 4 утра немецко-фашистские войска перейдут границу Советского Союза и начнут полномасштабное вторжение. Одновременно с сухопутными ударами воздушным бомбардировкам будут подвергнуты и десятки советских городов – Минск, Киев, Вильнюс…
Я говорил и говорил, пытаясь за короткий срок вывалить на Жукова максимально возможный объем информации о скорой войне. Говорил я сумбурно, скача с одного на другое.
– Вы и без меня знаете, что на новой линии западной границы укрепленные районы совершенно не готовы. Во многих местах лишь приступили к строительству укреппунктов. В другие успели завезти орудия, но забыли поставить снаряды к ним. На старой линии границ, наоборот, многие позиции уже перестали быть полноценными огневыми точками. С них снято вооружение, убраны броневые заслонки с дотов.
С болью в голосе я рассказывал о разбомбленных аэродромах, на которых сгорели, даже не успев взлететь, новейшие советские самолеты.
– Большая часть аэродромов расположена в открытых местах и уже давно сфотографирована немецкими разведчиками. Почти везде отсутствует или совершенно не готово зенитное прикрытие. Вы что, с неграми из Африки собирались воевать? Думаете, немец будет здесь церемонии разводить?
В какой-то момент я почувствовал, что мое время практически истекло, и мне пора бежать обратно в свое купе. Тогда я закончил этот разговор словами о Брестской крепости.
– За все эти ошибки командования, ваши просчеты и дружеские попойки через несколько недель заплатят кровавую цену защитники Брестской крепости, которые несколько месяцев будут в полном окружении сражаться с врагом. И они будут абсолютно уверены, что доблестная Красная Армия вот-вот придет к ним на помощь… Вот и все, что я хотел сказать. А вы, товарищ Жуков, посидите минут двадцать спокойно и не выходите, а то никому здесь не поздоровится…
Глава 5. Из огня да в полымя
г. Москва, ул. Большая Лубянка, административное здание
Наркомата внутренних дел СССР
Кабинет Л. П. Берии
Народный комиссар внутренних дел Советского Союза с нескрываемым раздражением тряс в воздухе парой листков.
– Это что такое? Я тебя спрашиваю! – взгляд его нехорошо прищуренных глаз буквально метал молнии, обещая все немыслимые кары. – Вы что там – вообще мышей не ловите?
Прямо перед ним навытяжку стоял начальник управления НКВД по Смоленской области Хромов Виктор Яковлевич. Этот высокий мужчина с крупными чертами лица то краснел, то бледнел под взглядом всесильного наркома.
– У тебя же там целая вражеская группа диверсантов окопалась! А они и в ус не дуют, – и в это мгновение маленький Берия почему-то казался гораздо выше почти двухметрового Хромова. – Это надо же… только за одни сутки было выявлено двенадцать писем, в которых содержалась паникерская информация. Ты что, совсем не понимаешь? Это же в чистом виде клевета на советских руководителей и на товарища Сталина лично! – листки в руке Берии снова взлетели к верху. – Эти подонки хотят посеять панику в приграничных районах! И, как я вижу, им это прекрасно удается…
Нарком несколько раз прошелся по кабинету, переводя дух. Потом подошел к своему столу и оттуда вновь угрожающе зыркнул на своего подчиненного.
– Сроку тебе, Хромов, неделю! Докладывать мне будешь каждые два дня о проделанной работе. Через неделю чтобы эта сволочь была у меня здесь, – он с силой хлопнул по столу, сваливая на пол резную подставку под карандаши. – Делай что хочешь… Хоть у каждого почтового ящика ставь по милиционеру, хоть шерсти всех бывших под гребенку, но результат мне обеспечь. Понял?
Тот судорожно что-то прохрипел, пытаясь вытянуться еще больше.
– Товарищ народный комиссар… – сведенное судорогой горло Хромова с трудом пропускало звуки, – внутренних дел… Как выяснилось, писем было больше… – при этих словах лицо Берии исказилось. – Один из работников почты сообщил, что в тот день в районе центрального отделения почты было брошено в почтовый ящик пятнадцать похожих конвертов.
– Твою мать, – выругался Берия, расстегивая верхнюю пуговицу кителя и освобождая шею. – Еще три письма. Целых три письма где-то гуляют… [нечетко произнесенное ругательство на мегрельском языке]… Хромов, разберись со всем этим! Слышишь, разберись! Увеличить число патрулей возле учреждений. Усилить проверки приезжающих на станциях! Чтобы больше ни одна сволочь не смогла голову поднять! Ты меня понял?! И достань мне этого писаку, пока не стало поздно… для тебя.
Василевский А. М. Дело всей жизни / мемуарная литература. – М.: Политиздат, 1989. – 239 с. [выдержка]
«…Я тоже был на том памятном заседании в Кремле, по результатам которого было смещено все высшее военное и политическое руководство Западного Особого военного округа. Лишились своих должностей командующий войсками Западного Особого военного округа генерал армии Д. Г. Павлов и начальник его штаба В. Е. Климовских, которые были взяты под стражу сразу же после окончания заседания.
Признаюсь, для всех нас тогда это было самым настоящим шоком. Ведь многие из нас, кто участвовали в январских военно-стратегических играх, еще помнили, с какой теплотой и уважением по отношению к Павлову тогда высказывался сам Сталин. После катастрофических допущенных Павловым в игре просчетах Хозяин лишь снисходительно пожурил его за них. А тут мгновенное лишение должности, всех званий, наград и последовавший за этим арест.
…Не меньшим открытием для нас стали и результаты генеральной военной инспекции боеготовности войск Западного Особого военного округа, о которых в свойственной ему резкой и безапелляционной манере доложил Георгий Константинович Жуков. Он рассказывал о настолько ужасных вещах, вскрытых в ходе инспекции, что это не укладывалось в голове… О сотнях новейших танков, которые были не способны тронуться с места или проехать несколько километров без поломки. Об отсутствии в танковых частях запасов горючего, боекомплекта. О крайне низкой профессиональной и боевой подготовки танкистов, артиллеристов, летчиков. О полном разгильдяйстве в отношении маскировки аэродромов с новейшими самолетами. О процветании в некоторых военных частях пьянства.
Однако больше всего меня поразило другое. Ведь о проблемах с двигателями и трансмиссией у наших новых танков были известно и раньше. Оказалось, что после объявления учебной тревоги абсолютное большинство механизированных соединений Западного Особого военного округа оказалось целые сутки не способно выдвинуться к заданным рубежам. С командованием многих из них даже вообще не удалось наладить связь. Это были ужасные свидетельства, особенно в преддверии войны с грозным и опытным противником, который в совершенстве изучил все приемы и методы современной войны.
А ведь войсковые соединения Западного Особого военного округа считались одними из самых боеспособных. Сюда последние месяцы массово шли самые современные танки и самолеты. На всех совещаниях и заседаниях генерал Павлов неустанно рапортовал о растущем профессиональном и военном мастерстве вверенных ему войск. Его как грамотного руководителя не раз ставили нам в пример.
…Сталина в таком взбешенном состоянии я ни разу не видел. Взяв слово после доклада Жукова, он буквально рвал и метал, обвиняя генерала Павлова в том, что из-за своего разгильдяйства и преступной халатности тот фактически оставил без прикрытия всю западную границу страны… И тогда мы даже предположить не могли, насколько пророческими окажутся слова Иосифа Виссарионовича».
с. Старая Падь
Последние несколько метров до дома я уже еле передвигал ноги, цепляясь, словно за спасательный круг, за штакетник забора. «Эти секретные операции, думаю, меня когда-нибудь доконают, – шептал я про себя. – Б…ь, вторые уже сутки толком не сплю!» Налившиеся свинцом ноги наконец начали окончательно отказывать, заплетаясь в немыслимые узлы.
– Ба! Вот он, кобелина! Вы только полюбуйтесь на него! – а бабка меня уже встречала настолько противным и скрипучим голосом, что меня аж покоробило. – Ты где шлялся-то, дубина столеросовая? Слышь, дурында?
Я устало замычал, как и обычно, только лишь бы она отстала. Вообще тот факт, что я заговорил, еще никто и не знал.
– Гулял он. Знамо дело, что гулял… – ворчала бабуля, поворачиваясь к дому. – А то не видно… Аж с лица-то спал. И что за девки только пошли? Немой ведь, ан нет, гож им! Хотя молчун-то в этом деле даже лучше… Кхе-кхе… Давай-ка в дом. Поснедай там, чаво я приготовила, а то ехать скоро надоть.
Я мысленно застонал. «Какая еще поездка? Ноги вон того и гляди отвалятся! За ягодами, что ли, опять… Рано вроде еще… Вот бабуля – Терминатор прямо, неймется ей».
В доме я сел на лавку и с облегчением вытянул гудевшие от усталости ноги. «Боже, как же это классно! Валялся бы так и не вставал». Глаза мои закрылись от наслаждения.
– С молочком вона ешь, – бабка появилась в двери и сразу же приметила мою безвольную тушку. – Куда же ты такой ходил-бродил? Совсем вона квелый… Хе-хе, заездили совсем мальчонку, – проскрипела старушка. – К полудню нам на станции надобно быть. Слышь, Митька? – я с забитым ртом кивнул в ответ. – Настьку еще собрать надоть. В Дубок поедем. Матушка Фрося просила в тамошний скит икону передать.
Не сразу до меня дошло, о чем вообще она говорит. Я лениво крутил горячую картофелину, пытаясь ее очистить от липкой кожурки. «Опять поезд. Черт! Какие-то Дубки еще… Название какое-то смешное…» И оно мне показалось немного знакомым, словно слышал его недавно. «Дубок, Дубок… А, тот проводник из генеральского поезда что-то про эту деревушку говорил. Точно, оттуда он родом!» Наконец я вспомнил… и тут же обомлел, припоминая и остальное.
– Кхе-кхе-кхе, – кусок картошки, что я куснул в процессе раздумий, тут же колом встал у меня в горле. – Кхе-кхе-кхе! – никак не мог откашляться я и начинал задыхаться. – Кхе-кхе-кхе! – кусочки злополучного картофеля буквально раздирали горло. – Кхе-кхе-кхе!
Наконец бабуля с силой ударила меня по спине, возвращая мне способность свободно дышать и ругаться. Да-да, я ругнулся, точнее, попытался выругаться! «Да что же это такое?! Б…ь! Б…ь! Что же за невезуха такая? Сначала нелегкая меня притащила меня под Вязьму, под которой через месяц начнется самая настоящая мясорубка. Теперь еще и бабка, старая карга, отчудила! В Дубки намылилась! В скит! Иконку передать! Иконку, мать ее! За пять дней до войны! В Дубки, что все лишь в тридцати километрах от Бреста! Охренеть!» Я даже сползать с лавки начал от такой новости. Руки безвольно упали на стол. «Старая, ты совсем с дуба, что ли, рухнула?! Это же Брест! Брестская крепость! Да уже от этих только слов поджилки трясутся! Брестская, мать ее, крепость! Понимаешь?! Брестская крепость!»
– Митька! – обеспокоенно вскрикнула бабка, подходя ко мне ближе. – Чаво это с тобой? Болит, что ли, где?
Словом, через пару часов мы опять оказались на той самой станции. «Что-то я становлюсь настоящим путешественником в этом мире! – подумалось мне. – Буквально летаю… К сожалению, только не в ту сторону, в которую надо!»
Забравший нас с перрона поезд стоял всего ничего. Мы едва успели зайти внутрь вагона, как он уже начал движение.
– Что, Митрич, по старой памяти найдешь для нас местов-то? – бабка уже калякала с проводником. – До Бреста с тобой поедем.
– Конечно, найдем! – мужчина аж расплылся в улыбке, показывая все свои немногочисленные металлические зубы. – Все сделаем в лучшем виде. Для вас, баба Маша, обязательно найдем.
«Бабулю все, что ли, тут знают? – тихо охреневал я от такого приема. – И там у ней связи, и здесь все схвачено! До станции аж с ветерком нас доставили, едва только она мужичка какого-то попросила. И здесь то же самое!»
Настюха мне, конечно, кое-что рассказывала о нашей бабуле… И лечиться к ней по мужским и по женским болезням большие люди ходят, и монахинь она подкармливает, и с председателем местным что-то мутит. «Прямо не бабка, а крестный отец! – давался я диву. – Вот с кем, пожалуй, тут и надо разговаривать о войне! Она-то уже всех на уши поставит!» Подумав об этом, я и замер. Эта мысль вдруг мне настолько понравилась, что я чуть не выматерился! Хорошо, удалось сдержаться.
– Вот, Мария Ермолаевна, прошу вас сюды пожаловать, – подхватив под ручку нашу старушку, проводник вел ее вперед по коридору. – У нас тута одни военные, командиры. Что-то последние пару дней все как с цепи сорвались. Один состав за другим, один за другим… Но есть у меня тута местечко одно свободное. Вас туда и определю. Вот, прошу!
Не знаю, уж чем ему бабуля угодила, что вылечила, но мужик постарался! Купе было просто шикарным по местным меркам. По обоим стенкам стояли широкие лавки с высокими спинками. Кожа на них была с коричневатым отливом, хорошо сохранившаяся. У самого окна стоял столик с витыми ножками. Ну просто мечта, а не купе!
– Спаси тебя бог, Митрич! Угодил так угодил, – морщинки на лице бабушки разгладились, она его несколько раз перекрестила в воздухе. – А вы, сорванцы, что встали столбом? Садитесь. Настька, давай-ка накрой пока на стол. Откушаем, чтобы дорожка наша была лепой…
На стол легла немудренная пища. Яиц с десяток, кусочек сальца с мясными прожилками, аккуратно завернутый в чистую тряпицу. Рядом пристроилась краюха каравая с темной коркой. Пара луковиц и коробочка с солью. Вот, пожалуй, и все.
– Отче наш… – бабушка привычно зашептала молитву.
Настя тоже что-то забормотала. Один я сидел на лавке, молча.
– Можно, к вам? – дверь купе неожиданно открылась, заставляя меня вздрогнуть.
В проходе стоял какой-то военный, из-за плеча которого явно проглядывало виноватое лицо проводника.
«Ух ты, перец какой красивый нарисовался!» А посмотреть действительно было на что… Вошедший младший лейтенант с перекрещенными металлическими пушчонками на петлицах выглядел настоящим орлом. Ярко начищенные сапоги (да в них смотреться можно, как в зеркало), до синевы выбритый, ладно сидящая форма. Вдобавок и взгляд такой жесткий, несгибаемый… Словом, «слуга царю, то есть Вождю, отец солдатам»!
Высокого роста, крепкий, с широченным разворотом плеч, едва только войдя, он сразу же заполнил собой почти все помещение. По ощущениям даже тесно стало.
– Здравствуйте, товарищи, – лейтенант улыбнулся. – А меня к вам определили. Так что принимайте.
Военный аккуратно пристроил в углу купе пузатый сидор, выглядевший довольно тяжелым. И рядом поставил небольшой фанерный чемоданчик, оббитый потертой кожей.
– А это от нашего стола вашему, – достав из своего чемоданчика несколько свертков, он широким жестом выложил их на стол. – Вот печенье и… даже шоколадка, – темная плитка, как это ни странно, была обернута в простую бумагу, ничем не напоминающую этикетку. – А тебе, боец, монпансье… – он протянул мне небольшой светлый леденец.
Недолго думая, я, спрятав в кармашек своей рубашки леденец, взял небольшой кусочек плитки и сразу же отправил его в рот.
«М-м-м-м… Что сказать?» Смаковал я шоколадку долго, растягивая время столько, сколько мог. Когда еще удастся в этом времени шоколад попробовать… А то я все эти деревенские каникулы был на бессахарной диете! Лишь один раз удалось мед перехватить и все! «Черт… Что-то не то». Странным образом для этого тела, но я прекрасно помнил вкус нормального, качественного шоколада, который, тая на языке, оставлял приятное послевкусие. Здесь же я чувствовал что-то другое и, как это ни странно, отчетливо мне напоминающее какую-то химию. «А, вспомнил! Да это же один к одному напоминает вкус той шоколадки из Финляндии, которую я пробовал в далеком 96-м, кажется, году… Тот же неестественный, зверски приторный вкус! И тает вдобавок еле-еле».