Незнакомка склоняется к воде, и ее светлые длинные волосы тут же окрашиваются в мистический синий оттенок. Девушка настолько увлечена происходящим, что не слышит, как я подошел.
Некоторое время думаю, как привлечь ее внимание, чтобы случайно не напугать. Но, перебрав все возможные варианты, прихожу к выводу, что не существует ни одного способа подкрасться ночью к одинокому человеку на пляже, не испугав его, и тихо произношу:
– Привет.
Девушка вздрагивает от неожиданности, раздается плеск воды, и огонечки отшатываются от опущенных в воду ног. Она поворачивается ко мне, и керосиновая горелка освещает половину ее испуганного, красивого, немного детского и совершенно незнакомого мне лица. Я еще не успел выучить имена всех обитателей острова, но худо-бедно узнавал их в лицо и готов был поклясться, что этой девушки раньше не видел.
Незнакомка тем временем берет себя в руки и, смущенная своей реакцией, произносит с легким вызовом в голосе:
– Вы меня напугали! Привет.
– Прости, я… Я не хотел, – неловко отвечаю я, привыкший к тому, что гости отеля с первой минуты знакомства переходят на «ты». – Просто весело хлопнуть тебя по плечу показалось мне еще худшей затеей. Я присяду?
Девушка молчит, а потом вдруг неожиданно задает вопрос:
– Как меня зовут?
– Это какая-то игра? – озадаченно отвечаю я, пытаюсь улыбнуться, но тут же стираю улыбку с лица, наткнувшись на совершенно серьезный взгляд.
– Я не знаю, как тебя зовут, – признаюсь я.
Взгляд девушки теплеет, и она чуть улыбается:
– Садись. Я тут провожу эксперименты над этими странными светлячками. – Она кивком головы указывает на синие осмелевшие огоньки, снова обступившие ее ступни. – Кстати, не знаешь, кто это такие?
– Это какой-то фитопланктон, – говорю я, усаживаясь рядом. – Эта красота называется биолюминесценция.
– Какое красивое слово для такого красивого явления. Есть в этом что-то очень правильное, когда красивые вещи называют красивыми именами. Жаль, что так бывает не всегда.
– Тогда я хочу узнать твое имя, чтобы проверить, насколько оно тебе соответствует.
Девушка бросает на меня хитрый взгляд.
– Ах ты, какой подкат! Засчитано! – И добавляет, чуть помолчав: – Я Оля. А ты?
– Саша.
Она протягивает руку, и я пожимаю ее тонкую, мокрую, перепачканную в песке ладошку.
– Ну что, подходит мне мое имя? – кокетливо спрашивает Оля, неловко отряхивая с рук песок.
– А вот и не скажу! Зазнаешься еще. А почему ты спросила, знаю ли я, как тебя зовут?
Она пожимает плечами:
– Здесь всем известно мое имя. Мне хотелось встретить того, кто его не знает. Тогда мы могли бы познакомиться как все нормальные люди. А не вот так…
В сознание вдруг врывается догадка.
– Когда ты прилетела?
– Сегодня днем, – отвечает она. – А что?
– Поздравляю, – улыбаюсь. – Теперь ты – новичок.
– В каком смысле новичок?
– Раньше новичком был я. И все, с кем я знакомился, уже знали мое имя. Этот остров, насколько я понял, построен на некоем подобии клубной системы. Гости давно знают друг друга, а обо всех впервые появившихся на острове узнают мгновенно.
– Да, я сегодня была в этом ресторане…
– В клубе?
– Да, в клубе. И не понимала, почему все так на меня смотрят. А когда бармен обратился ко мне по имени, так и вовсе неловко стало. Непривычный какой-то сервис…
– Бармена зовут Джим, он приятный парень. – зачем-то поясняю я. – Пьет только не в меру, но, похоже, это никак не сказывается на его работе.
Оля рассеянно кивает и, тряхнув головой, откидывает упавшие на глаза волосы.
– Несовершенная система. Так не должно быть. Новички могут испытывать неловкость, оказавшись под столь пристальным вниманием.
– И испытывают, – соглашаюсь я. – Но к этому быстро привыкаешь.
– Ты здесь давно?
– Несколько дней.
– Не скучно?
– Немного, – честно признаюсь я. – Не уверен, что это мой стиль отдыха: целыми днями ничего не делать и постигать нирвану.
– Понимаю, – смеется Оля. – Я тоже не в восторге, когда нечем занять мозги. Мой мобильник не работает, и я чувствую себя неуютно, будучи отрезанной от внешнего мира.
– Зачем же ты сюда приехала?
Оля смотрит, широко распахнув глаза:
– Затем же, зачем и ты, думаю?
– Мне эту путевку подарили, так что я пока сам не понимаю, зачем оказался здесь. Остров призывает к отказу от всего, что окружало нас там. – Я неопределенно киваю в сторону темного горизонта. – Но я пока не понял, что он дает взамен. Мне все говорят – расслабляйся, Саша. Ну я и расслабляюсь в меру сил. Что еще остается-то?
– Жаль, что ты провел здесь несколько скучных дней. Прости, я не могла прилететь раньше, – то ли в шутку, то ли всерьез произносит девушка.
– Кстати, откуда ты прилетела?
– Разве это так важно?
Смеюсь.
– Ну вот, ты всего несколько часов на острове, а уже разговариваешь как его обитатели. Никакой конкретики, только мягкие, обтекаемые формулировки. И всеобщее состояние расслабленности. Ом-м-м… – Я закрываю глаза и сажусь в позу лотоса.
Девушка смеется и брызгает мне в лицо водой.
– Саш, может, это и неплохо. В городах мы потребляем слишком большое количество ненужной информации. Мы отравлены этими сыплющимися на нас со всех сторон фактами. Нам нужно быть в определенном месте в определенное время, нужно постоянно делать какие-то дела, встречаться с нужными людьми. Представляешь, какой оборот речи? «Нужные люди». Как инструменты. И у каждого инструмента есть свои особенности. Этот богат, этот глуп, этот слаб, этот веселый, а этот заставляет нас грустить. С этим нельзя флиртовать, а с этим чуть-чуть придется. На этого можно надавить, а с этим стоит держать ухо востро. Не люди, а какие-то манекены с ярлыками. Никакого волшебства. А здесь теплое море, солнце, простые люди, не лезущие в твою душу и не пытающиеся окунуть тебя с головой в свою. И вот огонечки эти еще, – она поводила ногой в воде, и огоньки закружились в неоновом водовороте, – волшебные. Ты веришь в волшебство?
Я глупо молчу, растерявшись от этого кажущегося на первый взгляд детского, но неожиданно глубокого вопроса. Широты восприятия мира большинства женщин, с которыми я раньше бывал на отдыхе, обычно хватало лишь на то, чтобы сформулировать свои претензии к сервису отеля. Окажись они со мной на этом острове, уже на второй день свели бы с ума, жалуясь на жару, слишком тесный номер и недостаточную светскость отдыхающего здесь общества. А тут незнакомая девушка вместо того, чтобы попытаться выяснить, в каком районе расположена моя квартира в Москве и в каком классе номера я остановился, спрашивает, верю ли я в волшебство.
– Я не верю в сказочное волшебство, – честно отвечаю я. – Но верю в право каждого человека считать волшебством все, что ему захочется. Чтобы стать волшебником, не обязательно уметь творить чудеса. Мы становимся волшебниками, когда начинаем находить чудеса в повседневных явлениях. Волшебник – это лаборант в фотоателье. Он видит чистый лист бумаги, а потом с помощью специального раствора позволяет на этом листе проявиться фотографии. Он не оценивает композицию кадра, не оценивает натуральность эмоций людей на снимке. Его задача – родить на свет изображение, чтобы другие его увидели. Наверное, если смотреть на мир так же, как этот проявщик, без ожиданий и оценок, то мы увидим для себя много волшебства.
– Проявщик, да… Или скульптор, – вдруг подхватывает Оля. – Создает ли скульптор фигуру из камня или просто освобождает от лишнего уже существующий в куске камня образ?
– Или так, – соглашаюсь я, подумав. – Так даже поэтичнее.
– Ты забавный, – говорит Оля, – с тобой будет нескучно.
Смущенно пожимаю плечами, и мы еще некоторое время молча наблюдаем за игрой света в воде. Потом Оля, опершись рукой на мое плечо, поднимается и потягивается, разминая затекшую спину.
– Наверное, мне пора отдыхать, – произносит она сквозь зевок. – Я устала.
– Ты чувствуешь себя уставшей? – удивляюсь я, вспомнив свое невероятное ощущение бодрости, не отпускавшее меня с момента пробуждения в самолете до самой ночи.
– Да, я направилась сюда сразу после работы. Меня выдернули внезапно, я даже не успела толком подготовиться.
«Похоже, Оля прилетела по горящей путевке», – думаю я, но ничего не говорю, а тоже поднимаюсь, подхватываю горящую лампу, и мы направляемся в сторону отеля.
Мы подходим к стойке портье, чтобы вернуть позаимствованный Олей фонарь. За стойкой дежурит тот же парень, с которым я познакомился в день своего заезда. Встретив нас с профессиональной любезностью, он принимает из моих рук старомодную лампу и желает спокойной ночи.
Поднимаемся на второй этаж. Оля живет в другом конце коридора, в комнате под номером два. Мы некоторое время неловко стоим у лестницы, потом обнимаемся, желаем друг другу приятных снов и расходимся.
Засыпая в необъятной кровати, я думаю, что еще никто в этом мире ни в дорогих отелях на лучших курортах, ни в лучших московских ресторанах, ни в самых дорогих клубах никогда не пытался узнать, верю ли я в волшебство. Люди все чаще измеряют любое волшебство цифрами. Но становятся ли голубые огоньки менее прекрасными оттого, что мы не можем их посчитать?
На следующее утро, спустившись к завтраку, неожиданно встречаю Олю в лобби. Она одета в похожие на мои белые свободные брюки и фирменную отельную рубашку, на которой Оля закатала рукава. Волосы собраны в хвост и оголяют длинную изящную шею. Оля о чем-то спорит с человеком за стойкой, и лицо работника отеля, сменившего ночью знакомого портье, выражает полное недоумение.
– Доброе утро. – Я подхожу к спорящим.
– Привет, Саша! – возбужденно здоровается Оля. – Представляешь, у них нет на острове никаких развлечений. То есть совершенно никаких: ни водных мотоциклов, ни дурацких надувных бананов, ни полетов на парашютах и дельтапланах!
– Мы не допускаем на острове того, что может производить шум и мешать спокойствию других отдыхающих, – поясняет портье.
Оля, видимо, не первый раз услышавшая это вежливое объяснение, кивает в подтверждение его слов.
– Видишь, Саш?
Благодарю растерянного служащего и за локоток отвожу от стойки разбушевавшуюся новую знакомую. Оля для вида протестует, а сама улыбается комичности масштаба устроенного ею скандала.
– Пойдем-пойдем. Не ты ли вчера мне говорила о расслаблении? И вот я застаю тебя с утра в самом разгаре боевых действий.
– Ай, – отмахивается Оля. – Мне просто хотелось вывести его из себя. Они все тут такие вежливые. Просят меня чувствовать себя как дома, а я, понимаешь, не могу чувствовать себя как дома, если мне не хамит обслуживающий персонал!
Смеемся и вместе направляемся в сторону клуба. За стойкой в баре все так же работает Джим. Желающих пить с самого утра немного, поэтому он просто задумчиво смотрит в сторону террасы, на которой уже завтракает несколько гостей.
Увидев нас с Олей, Джим оживляется и машет рукой. Я, страшно довольный тем, что наконец пришел в клуб не в гордом одиночестве, с радостью пожимаю протянутую руку и представляю бармену свою спутницу. Оля сдержанно здоровается и почему-то нетерпеливо тянет меня на террасу.
Мы садимся за свободный столик, уже сервированный к завтраку. На столе графин с апельсиновым соком, ароматные круассаны и тарелки с мелко нарезанными сыром и колбасой.
Оля оглядывает завтракающих гостей. Некоторые из них бросают на девушку ответный любопытный взгляд. Потом Оля смотрит на наш стол так, словно видит его впервые, и некоторое время о чем-то размышляет, по-детски закусив губу.
– Ты говорил, что здесь все гладко и однообразно, так? – спрашивает она.
– Да, полная благодать, – медленно отвечаю я.
Оля вдруг перегибается ко мне через стол и манит рукой. Я тоже подаюсь вперед так, чтобы наши лица встретились. Оказавшись рядом с моим ухом, Оля вдруг вполголоса начинает ругаться:
– Тогда, может, к черту их всех, а? С этими их нейтральными улыбками и безупречным поведением. С этими светскими разговорами о погоде и футболе.
– Допустим. К черту, – соглашаюсь я. – И что же ты предлагаешь?
– Идеология острова предполагает расслабленное следование течению событий, так?
Киваю, по-прежнему не понимая, куда она клонит.
– События складываются таким образом, что я прямо сейчас собираюсь отправиться завтракать на пляж. Чтобы брать эти вкусные круассаны руками, кусать их, не боясь испачкать скатерть или измазать лицо в джеме. И чтобы нас окружала не болтовня этих людей, а шум набегающих волн. И возможно, я даже буду чавкать, потому что ужасно голодна! Саша, если мы не можем сбежать с острова, давай сбежим хотя бы с этого чертова светского раута?
Я отстраняюсь и внимательно смотрю девушке в глаза. Их задорный блеск наводит на мысли, что моя новая знакомая сумасшедшая. Но с сумасшедшими спорить нельзя, тем более с такими очаровательными. Поэтому, не сказав ни слова и не сводя с нее глаз, начинаю медленно стаскивать со стола скатерть вместе с находящимися на ней предметами.
Оля распознает в моем жесте полное согласие и быстро переставляет со скатерти на оголившуюся деревянную поверхность все тарелки с едой. После этого я беру в руки похищенный кусок белоснежной ткани, и мы, действуя синхронно, словно проделывали это уже тысячу раз, заворачиваем в скатерть несколько произведений французских пекарей и кидаем сверху закуски. После чего я складываю скатерть уголками и закидываю за спину на манер мешка.
Заговорщицки улыбаясь и прыская со смеху, взявшись за руки, мы направляемся к выходу. Несколько гостей провожают нас удивленными взглядами, пока мы, лавируя между столиками и ожидая возмущенного окрика официантов, похищаем завтрак с террасы. Покидаем клуб и двигаемся в сторону пляжа.
Мне доводилось завтракать в лобби самых дорогих европейских отелей, в кафе лучших альпийских курортов с закрытой клубной системой и панорамным видом на величественные заснеженные горные вершины. Мне приносили завтрак в постель служащие пятизвездочных отелей и угощали лучшими круассанами, утренним рейсом привезенными из Франции. Но ничто из перечисленного не могло сравниться с расстеленной на песке, мятой, перепачканной скатертью, рядом с которой сидит Оля и, прищурившись, глядит на низкое утреннее солнце, хрустя слоеным тестом. Крошки падают на ее просторную рубашку, но она даже не пытается их стряхнуть и весело мычит какую-то песню с набитым ртом, в такт шевеля ступнями.
Теперь, при свете дня, мне удается лучше рассмотреть этот внезапно появившийся в моей жизни маленький тропический торнадо.
Светлые волосы, прядями спадавшие на плечи, обрамляют ее лицо с большими серыми глазами. Порой, задумавшись, Оля морщит маленький, чуть вздернутый носик, отчего ее лицо озаряется хитрым ребяческим упрямством.
Она не была красива в том смысле красоты, в каком ее понимали знакомые мне девушки, всеми силами старающиеся подчеркнуть достоинства и с не меньшим рвением замаскировать недостатки. В Оле не было вызывающей, дразнящей, лоснящейся, как центр ночного города, показухи. Вместо этого она как бы светилась изнутри теплой, спокойной, убаюкивающей красотой. Ее привлекательность исходила изнутри, проявлялась в жестах, мимике, голосе и напоминала ласковое свечение ночника. И Оля не только не старалась при каждом встречном врубить на всю катушку свой яркий женский прожектор красоты, но, казалось, даже не подозревала о его существовании.
Уже позднее, когда мы провели бесконечные часы в разговорах, я понял, что Оля из тех девочек, которым в детстве хочется признаваться в любви. В ней не было искусственной, надменной холодности, которой маленькие девочки учатся сразу же, как только у них начинают получаться песочные куличики. Как только она понимает, что если начать вести себя с мальчиками определенным образом, то куличики – стараниями попавших под детское обаяние мальчишек – начинают появляться перед ней сами собой, мир маленькой принцессы с тех пор никогда не становится прежним.