Нити тяжело обвисли, будто мокрые верёвки. Фашист стоял растерянный и ещё не понимал, что же мешает ему подняться. Дальнейшее меня не касалось и имело отношение лишь к его судьбе. Велика вероятность, что земля будет держать его так же долго и крепко, как она держит тела убитых им людей. Я щёлкнула большим и безымянным пальцами одновременно обеих рук, чтобы очистить их от чужих энергий, и обернулась к своему провожатому. Мы быстро вышли из круга любопытствующих.
– Какие впечатления? – поинтересовался товарищ Бродов.
– У них совсем другая энергетика, у фашистов. Такая холодная и цельная, – ответила я и вернулась к самому поразительному для меня открытию: – Я не представляла, что самолёты такие огромные!
Руководитель вскользь улыбнулся моему последнему замечанию и деловито осведомился:
– Сможешь с ними работать, с немцами, с этой их другой энергетикой, будь она проклята?
Да я уже поработала.
– Смогу.
Я пребывала в лёгкой эйфории от своей первой крошечной победы над врагом – хоть и мёртвым уже, но, как я теперь понимала, вполне реальным. Новые впечатления от самостоятельно проведённого сеанса переполняли сознание. Очень хотелось поделиться, но Николай Иванович велел:
– Сохрани в памяти всё, что произошло. Когда вернёшься, расскажешь специалистам. Ты уже знакома с Ольгой Семёновной? Хорошо. А со Степаном?.. Что ж, пора познакомиться; я дам указание.
На обратном пути, в метро, обходя вестибюли и станции, глазея по сторонам и даже рискнув совершить пересадку с одной линии на другую, я вошла в состояние, похожее на транс, и потеряла счёт времени. Метро казалось мне самым красивым и просторным, самым уютным и надёжным, самым спокойным местом в городе. Всё же предохранительные механизмы вовремя сработали, я очнулась, поглядела на часы и успела, не запыхавшись, вернуться к назначенному руководителем сроку. Вернулась со зрелым решением: я хочу стать полноценным членом коллектива Лаборатории. Сегодня вечером я назову девчонкам своё новое имя.
Впоследствии, когда я рассказала в подробностях нашим специалистам всё, что произошло со мной у самолёта, меня похвалили. Потом было совещание с участием начальства – и мне категорически запретили в дальнейшем упокаивать мёртвых! Сказали: их лавина, ты утонешь, надо делать то, что спасёт жизни, и делать – в полную силу.
Постепенно я, как и хотела, ближе сошлась с девушками, которые также работали и учились в Школе-лаборатории. Женю и Лиду обучали на операторов по особой программе, как и меня. Ещё учился Игорь – крупный, полноватый парень на год старше меня. Но тот много о себе воображал и ни с кем особо не сходился.
Мы четверо готовились стать операторами поиска. Девчонки не могли толком разъяснить мне, что это значило. Девушки с первого этажа – операторы слежения. Было понятно, что всё их внимание сосредоточено на проникновении чужой, враждебной энергетики в контролируемое пространство. От нас, видимо, потребуется нечто иное, поскольку нам определена задача установить как можно более тесную мысленную связь друг с другом.
Мы ежедневно упражнялись в передаче друг другу мыслеобразов и мыслеформул, мы должны были довести до совершенства точность считывания. Сверх того, поощрялось улавливание спонтанных перемен в настроении и состоянии друг друга. На совместных занятиях нас ненавязчиво подводили к тому, чтобы мы делились впечатлениями от прочитанных книг и когда-либо виденных кинофильмов, узнавали мнение друг друга о событиях и житейских ситуациях. Мы делали всё это не из-под палки: оказалось, что нам действительно интересно общаться, и мы по-настоящему сдружились. Однако к чему нас готовили таким образом, было пока загадкой.
Я предположила, что нас потом забросят в тыл врага, и там телепатия потребуется для связи. Оказалось, девчонкам это уж давно приходило в голову, но они думали, что так было бы слишком просто. Кто ж станет городить огород ради простой разведгруппы? «Всё будет гораздо более сложно», – уверяла Лида. «И необычно», – вторила Женя. Но даже её провидческий дар не рисовал нашего будущего: себе предсказывать всегда в тысячу раз труднее, чем другим.
Игорь оставался в стороне от наших упражнений по мысленному диалогу. Мне кажется, в его подготовке этому тоже уделяли внимание, но его тренировали отдельно.
Хотя в совершенно секретном названии Школы-лаборатории и присутствовало слово «разведка», в штате ни одного специалиста по внешней разведке, тем более нелегальной, не предусматривалось, пока Школа не перейдёт от экспериментов к масштабной плановой подготовке. Бродову были предоставлены исключительные полномочия привлекать для консультаций и для занятий специалистов из соответствующих управлений. Многочасовые консультации до предела изматывали всех участников, поскольку приходилось искать общий язык и объяснять на пальцах то, что одной из сторон переговоров представлялось очевидным, а другой – неоправданным, абсурдным и ни в какие ворота не лезущим.
Если бы Николаю Ивановичу пришлось обсуждать детали операций с дуболомами из управлений внутренней разведки, на него понаписали бы таких доносов, что и Главный Куратор, лично вникающий во все нюансы деятельности Лаборатории Бродова, бросил бы его на произвол незавидной судьбы. Но с удивительными умницами из внешней разведки удавалось решить множество щекотливых вопросов без лишней идеологической нервотрёпки. Однако же и те иной раз считали вольности экспериментального подхода неприемлемыми.
– Так. Они у вас комсомольцы?
– Нет.
– Неужели ещё в пионерах ходят?! Это не дело. Надо досрочно принять в комсомол, раз уж в партию совсем рано.
– Они и пионерами никогда не были. Только старшая девушка, Лида.
– Вы собираетесь таких людей… Это невозможно! А дисциплина, а ответственность? Человек должен состоять в организации, подчиняться решениям организации, выполнять поручения, приказы. А ответственность перед товарищами, гордость, наконец? Чувство причастности. Это ключевой момент! У нас нет ни одного беспартийного разведчика. За исключением членов комсомола – и то редкость. Надо срочно решать вопрос, пока ещё есть хоть сколько-то времени…
– Им нельзя вступать в комсомол.
– То есть?
– Эгрегор.
– ???
– Принадлежность к эгрегору легко считывается.
– Что такое эгрегор?!
– Общее поле… общая энергетика, присущая членам одной организации. Чем мощнее организация, чем чётче её структура, чем больше человек дорожит причастностью к ней, тем более заметный энергетический отпечаток лежит на его личном информационном поле. Человек с хорошо простроенной организационной дисциплиной сразу вызывает вопросы: откуда? как?
– Допустим. Но в «Аненербе» не первого человека внедряем. Вы сами участвовали. Человек успешно работает, а он – член партии, как вы отлично знаете.
– Да. Со стажем. С опытом нелегальной работы, ещё коминтерновским. Его специально готовили, чтобы он успешно скрывал принадлежность к ряду эгрегоров. Кроме того, он внедрён как технический специалист, а не оккультист. Оккультисты не обращают на него внимания.
– Слово-то какое – «эгрегор»… Будто с подвохом. Будто что-то гадкое хотели сказать.
– Хорошо! Вот!! Руки за спину, вяжите, ведите меня куда следует!!!
– Ладно, Николай Иванович, не злись: пошутили и забыли.
– Да ну сил уже нет!.. Слово иностранного происхождения. У нас аналогов нет. Что есть – тем пользуемся… К делу. Верно сказал: ребята будут гордиться, переживать эту свою причастность. Девочка определённо не скроет.
– Вы не научили ребят работать лицом?
– Гораздо больше: учим работать эмоциями. Не скрывать их, а использовать, понимаем? Но принадлежность к эгрегору – совсем другое. Это энергетическая печать. Штамп. «Аненербе» набита долбо… делами, но есть и специалисты высочайшего уровня. Внедрить юного комсомольца – это всё равно что отправить его прямо с комсомольским билетом в кармане.
– Убедили, Николай Иванович. Но как тогда с дисциплиной, с ответственностью?
– Детдом, знаете ли, тоже школа жизни в организации, ещё какая! Что ж вы думаете, мы не проверяем их? Уж в этом мы тоже специалисты. И наблюдаем, и проверяем, и тестируем, и сканируем.
– Сканируете?
– Пощадите, товарищи! Я же раньше объяснял!
– Верно, объясняли. Помним. Простите. Теперь о другом. С Игорем – отдельная история. Про Евгению. Вы успели обучить девочку вербовать агентов? Справились без нас?
– Ей не нужно. Она должна добывать информацию сама.
– Типичное ошибочное суждение непрофессионала, уж простите, Николай Иванович! Притча: однажды чертёжника внедрили в закрытое КБ, и тот сумел скопировать каждый из сделанных им чертежей. Вопрос: много ли секретов добыл чертёжник?
– «Аненербе» – не КБ, и Женя не чертёжник. Всё, чему её будут обучать – ценная информация, – буквально всё. Всё, в чём она будет участвовать, – информация. Работа творческая, специалисты штучные. Посоветоваться с коллегами, расспросить о секретах мастерства – не грех, не преступление. Наоборот: рвение, молодец! Обзаведётся друзьями-приятелями, ухажёрами – будет ещё больше данных. Не забывайте: мы не ставим узких задач. У нас же всё-таки стратегическая разведка.
Тут Николай Иванович лукавил: конкретные задачи стояли. Какие успехи у фашистов в поисках древних артефактов и кладов? И какие у них новейшие методики нейроэнергетической работы, помимо старых добрых оккультных приёмов? Бродов подлинные цели не раскрывал, а умные нелегальщики делали вид, что верят: излишняя осведомлённость им ни к чему! Ещё более размывая информацию, Николай Иванович добавил:
– Появится выход на оперативный материал – решим, как действовать…
Кроткий вздох в ответ.
Все участники разговора понимали: до войны, пока в Германии работали мощные резидентуры под прикрытием, ни у кого не возникало проблем с определением задач и добыванием секретов, работа осуществлялась через многочисленных агентов. Уж в «Аненербе» любителей похвалиться успехами научных и псевдонаучных изысканий хватало! Теперь в стране остались одни нелегалы. Им страшно трудно, их работа – ежедневный адский риск. Понятно, все брошены на добывание информации, которая наверняка поможет в ведении войны. Им не до стратегических перспективных разработок и не до сомнительных прожектов учёных из «Аненербе». А тем не менее чем чёрт не шутит: может быть, именно тут родится или будет найдена у древних прорывная технология, способная изменить весь ход великой битвы? Решение: внедрить своего человека в организацию, в самую гущу исследований, и создать для него удобный канал связи, не имеющий отношения к существующим нелегальным резидентурам.
– Говорите, Николай Иванович, друзья-приятели расскажут чего. Ухажёры. Значит, всё-таки будет привлекать агентов. Втёмную.
– Значит, будет. Тут вам виднее.
– Хорошо. Тогда вот что надо будет включить в план обучения… Потом вернёмся к этому вопросу. Я пометил для себя… Не знаю, времени надо несколько лет, чтобы как следует подготовить. Она бы как раз ещё повзрослела за это время.
– Нескольких лет у нас нет. Весь смысл в том, что девочка ещё не совсем выросла. На это расчёт. Но мои ребята по психическому развитию взрослее иных, кому по паспорту много больше. И то надо спешить: Евгения очень быстро меняется внешне, скоро окончательно превратится из подростка в девушку – и будет поздно! Девчонка талантлива, схватывает на лету.
– А мы, по-вашему, бездарей, что ли, готовим? Три года – это минимум миниморум. Неужели не жалко, если провалится по-глупому?
– Жалко. Мы с вами здесь тем и заняты, чтобы исключить такую возможность.
– Исключить! Если провалится – потянет за собой…
– Кого там потянет? Связник и радист будут задействованы не систематически. Мы создаём другой канал связи в качестве основного. Я обрисовывал в целом. Когда завершим разработку, обязательно с вами вернёмся к этому вопросу, обсудим детально…
– Всё у вас не как у людей. Всё с ног на голову. Прямо голова кругом. А Игорь-то. Если Игоря вашего потянет?
– Во-первых, вероятность скорой встречи с Игорем после внедрения не высока…
– Так нельзя. Мы не имеем права исключать маловероятных событий!
– Согласен. На случай провала у нас предусмотрена формула самоликвидации.
– Любопытно! Поподробнее хотелось бы. Как делается, как действует, какие преимущества? Вдруг и нам пригодится!
– Товарищи, поподробнее – пожалуйста. Разработка наша собственная, самостоятельная, в целом перспективная. Но на данном этапе вам вряд ли пригодится. У вас есть прекрасные ампулы с ядом. А для постановки формулы нужна натура тонкой организации, чувствительная, нужна способность входить в глубокое трансовое состояние.
– Трансовое, говорите?..
Так – изнурительными часами, дни напролёт. Когда в консультациях наступал перерыв, голова, набитая бессчётными вопросами и заботами, разламывалась на части.
Николай Иванович снял трубку внутреннего телефона.
– Нина Анфилофьевна, девчонки ещё не легли?
Проформа. Он отлично знал, что старшие не ложатся в такое время. Младшим – Игорю и Тасе – уже положено быть в кроватях, но и те не спят: читают, разговаривают со старшими. Всё равно потом начнётся воздушная тревога, и нужно будет спускаться в подвал.
Великолепный каменный подвал старого особняка – бомбоубежище не хуже метро! Там удалось оборудовать комфортную спальню для девушек, небольшую комнату отдыха с плиткой, буфетом и спальными местами, где могут прикорнуть мужчины, а ещё – полноценный санузел. Всем хватает места: и ученикам школы, и дежурным операторам, и дежурным медикам, и техперсоналу. В подвале такие своды, под которыми не очень слышно даже зенитки.
Правда, самые чувствительные операторы жаловались, что отрезаны и от информации, и от энергии, и просились в метро: там, мол, энергетические потоки не пресекаются. Ну да ничего, потерпят. Зато высыпаются как следует.
Сам Николай Иванович, который в последнее время, как правило, оставался ночевать на работе, не видя смысла тратить время на дорогу до квартиры и обратно, предпочитал спать на диване в своём кабинете. На первом этаже работают дежурные операторы. Они не должны покидать рабочее место даже во время авианалётов. Особенно во время авианалётов! Пост охраны на входе тоже не снимается. Начальник – всё равно что капитан корабля: не имеет он права умотать в безопасное место, пока его подчинённые остаются в опасности. Кроме того, душновато, на его вкус, в подвале, хотя и прохладно.
«Тонкую» защиту особняк на Гоголевском имеет. Не Кремль, конечно, но операторы слежения и шаманы тоже умеют создавать защитные покровы из «тонких» энергий.
– Попросите Лиду или Евгению зайти ко мне.
Он мысленно подобрался. Сейчас начнётся спектакль! Он делал и будет продолжать делать то, что считает нужным, но приходится постоянно учитывать повышенное внимание Нины Анфилофьевны ко всем его действиям.
– Прихворнули, Николай Иванович? – Из старой перечницы вытряхнулось несколько крупинок яда.
Николай Иванович вздохнул и доверительно ответил чистую правду:
– Голова прямо раскалывается. Таблетку принял – мёртвому припарка. Пусть девчонки на мне потренируются. Одна польза, верно же?
– Я сейчас скажу им. Пусть сами решают, кому сегодня идти к вам.
Новая порция яда перемешалась с изрядной долей сомнения, если не сочувствия: вдруг этот товарищ Бродов всё же не врёт, может, он и не извращенец, а у него правда голова болит?
Открытость намерений, полное отсутствие секретности в личной жизни… Откровенность во всём, что не касалось государственной тайны, была надёжным оберегом Бродова от любого дурного взгляда сверху. И давалась-то она ему довольно легко: он искренно полагал, что скрывать ему нечего и незачем. Лично с Ниной Анфилофьевной откровенничать, может, и не тянуло, но она назначена глазами и ушами – что ж, так к ней и следует относиться: как к передающему устройству.