– Тише, товарищ старший лейтенант, тише, пожалуйста! Не нужно вставать, нельзя вам! – Чьи-то легкие, но сильные руки опускаются на плечи, прижимая к… а к чему, собственно, прижимая? К земле? Ну, да, наверное, к земле. Значит, он все-таки сумел выбраться из горящего бэтээра, после того как в машину попал танковый снаряд. Так, стоп! Как бэтээр мог гореть, если он утонул еще во время высадки?! Танк – да, был. Тот самый танк, который он собственноручно уничтожил двумя гранатами. Но как он мог стрелять в утонувший бронетранспортер? Да и зачем? Ведь артиллерийский снаряд, ударившись об воду, сразу сдетонирует?
Танк… бронетранспортер… взрыв… фонтан поднятой воды… спасательный круг… выплеснувшееся из-под погона угловатой башни пламя… заполнившая все его существо короткая боль…
Сдавленно застонав, Степан пришел в себя. Никаких провалов в памяти больше не было: последние события он помнил. Точнее, вспомнил. Вот он толкает к дому, где держит оборону кап-три Кузьмин с бойцами, замешкавшегося Ваньку, крича, что боекомплект в немецком танке вот-вот взорвется. И теряет несколько драгоценных секунд, возясь с оброненным товарищем перочинным ножом, который, как ему кажется в тот момент, обязательно нужно уничтожить. И уничтожил, что характерно: в эпицентре детонации нескольких десятков танковых выстрелов китайская безделушка уж точно уцелеть не могла. Особенно после того, как выгорит заливший боевое отделение бензин из развороченных внутренних баков.
Затем – взрыв… ну и все, собственно.
А вот вступивший в схватку с немецким панцером БТР-80 – просто горячечный бред; морок контуженного мозга. Эдакая вольная компиляция недавних воспоминаний, неведомым образом объединивших воедино неудавшуюся высадку, утонувший бронетранспортер и бой с танком в Станичке…
– Кто… вы? – прохрипел старлей, пытаясь сфокусировать взгляд. Получалось не очень, лицо склонившегося над ним человека расплывалось, словно неведомый портретист пытался рисовать акварелью на излишне влажной бумаге. Хотя то, что голос был женским, скорее даже девичьим, никаких сомнений не вызывало. – Где я?
«А ведь все это уже было совсем недавно, – мелькнуло в сознании. – Я уже задавал этот вопрос. Кому? Так Левчуку с Ванькой и задавал, кому ж еще? Когда в том блиндаже в себя пришел, тогда и задавал. Однако две контузии за сутки – это мне реально везет…»
– Так в санбате вы, тарщ старший лейтенант! А зовут меня Томой, ну, Тамарой в смысле. Санинструктор я. Вас бойцы товарища капитана третьего ранга Кузьмина принесли.
– Меня контузило?
– Ага, ребята так и рассказали. Как в немецком танке снаряды ахнули, так вас и приложило. Хорошо, кости не поломало, легко отделались. А контузия – это ничего, пройдет.
Зрение наконец перестало валять дурака, восстановив резкость, и старшему лейтенанту удалось разглядеть собеседницу. Миловидное личико, хрупкая фигурка ростом едва ему по плечо. И это – санинструктор? Как же она раненых таскать станет, с такими-то габаритами?! И, кстати, отчего ее имя кажется ему знакомым? Уж с кем с кем, а с представительницами прекрасного пола он в этом времени пока что однозначно не пересекался.
– Санбат… здесь? Или меня на Большую землю эвакуировали?
– Здесь, конечно, – ответила девушка. – Три палатки да несколько навесов – вот пока что и весь наш медсанбат. Легкораненые целый день землянки роют, брезент от осколков не защищает. А погрузить вас на корабль не успели, поздно притащили. Да и не ждали они долго, как разгрузились да раненых забрали, так сразу обратно и поплыли. Немцы ночью шибко лютовали, стреляли как сумасшедшие.
– Ночью? – сложил два и два Алексеев. – А сейчас тогда что? Утро?
– Так вечер почти, – устало улыбнулась Тамара. – Вы долго без сознания пролежали. Кушать вам пока, наверное, не нужно, так что вот водички попейте, сейчас помогу приподняться.
– Спасибо, – пробормотал морпех, при помощи санинструктора принимая полусидящее положение. Башка кружилась, но вполне терпимо – пожалуй, даже меньше, чем в прошлый раз. Привыкает к контузиям, что ли?
Сделав из поднесенного к губам котелка несколько жадных глотков – вода оказалась прохладной и приятно освежала пересохшее горло, да и пить хотелось сильно, – Алексеев осмотрелся. Ну, да, палатка. А лежит он на грубо сколоченном из каких-то досок топчане. По сторонам от него – еще несколько таких же. Все, разумеется, заняты: насколько понимал морпех, это уже новые раненые, сегодняшние, так сказать. Поскольку «вчерашних» ночью отправили морем в тыловые госпитали.
Проследив за его взглядом, Тамара тяжело вздохнула:
– Все койки заняты, даже на землю класть приходится, так и лежат на носилках, пока место не подготовим. Согреваем, как можем, и кострами, и одеялами, и кипяточком. Много раненых идет, бой вторые сутки не стихает. Обещали раскладные кровати прислать, ждем. А это мы сами сколотили, на первое время. Сбегали с девчонками к берегу, натаскали снарядных ящиков, там их много валяется, разобрали на досочки. Когда землянки рыть закончим, этими досками стены да потолок обобьем, поверху простыни подвесим – все проще с инфекцией бороться будет. Да и земля на раны при обстреле сыпаться перестанет.
Девушка невесело усмехнулась:
– Да это уже хоть что-то, а вот в прошлую ночь совсем тяжко было. Первую перевязочную устроили, просто натянув на жерди от виноградников плащ-палатки. Правда, недолго она простояла, на рассвете немецким снарядом разнесло, вместе с ранеными.
– Понятно, – кивнул Степан, подумав, что долго валяться на столь дефицитной койке он просто права не имеет. У него всего-то контузия, а тут и куда более серьезных раненых хватает. Нужно приходить в себя и поскорее возвращаться в строй. Мелькнула, правда, мысль сыграть на очередной контузии, сымитировав еще одну потерю памяти, теперь уже полную, но… стыдно как-то. Не по-мужски. Там его парни будут кровь проливать, а он тут дурака валять станет? Да и какой смысл? О том, что старлей Алексеев «командир секретной разведгруппы», куча народу знает, включая все местное начальство в лице Кузьмина с Куниковым. Проверке его личности внезапная «амнезия» тоже никоим образом не помешает, так что глупо.
Тут, скорее, нужно как раз наоборот поступить: поскорее доказать полную боеспособность да напроситься на какую-нибудь операцию. А уж там – как кривая вывезет. Главное, чтобы на Большую землю не отправили, там с его хилой легендой вовсе никаких шансов. Даже правду не расскажешь, поскольку, как уже говорилось, камуфляжные брюки с берцами да штык-нож доказательствами иновременного происхождения никак не являются. А все остальное – только ничем не подтвержденные слова…
Нет, можно, конечно, раскрыться и выложить все, что удастся вспомнить про будущие кампании – Курскую битву, к примеру, освобождение Киева или «десять Сталинских ударов»[1] 1944 года. Еще про Тегеранскую конференцию глав правительств СССР, США и Великобритании рассказать – уж об этом-то простой старлей, кем бы он ни был, точно знать не может. И когда все предсказанное произойдет в названные сроки (их бы еще вспомнить поточнее, сроки эти – ну, не историк он, не историк, самый обычный морпех!), отношение к его словам однозначно изменится.
Вот только ждать этого придется достаточно долго и, скажем так, пребывая в весьма неопределенном состоянии. Проще говоря, его наверняка отправят в Москву и надежно закроют «до выяснения». Да и после не выпустят, особенно на фронт – секретоноситель же, причем хрен пойми какого уровня… нет уж, не нужно нам такого! В стратегическом плане предки с фрицами и сами разберутся, а помочь им и тут можно!
Осторожно спустив ноги на утоптанный пол, Степан прислушался к ощущениям. Вроде ничего так: как бы то ни было, он по крайней мере выспался и отдохнул. В прошлый раз, пожалуй, даже и похуже себя чувствовал. Сейчас бы еще перекусить как следует – и можно жить дальше.
Санинструктор глядела на его действия практически со священным трепетом:
– Товарищ старший лейтенант, вы это зачем?! Нельзя вам вставать, контузия же! Товарищ военврач постельный режим на сутки назначил!
– Уже можно, – вымученно улыбнулся Алексеев, с трудом принимая вертикальное положение. Голова закружилась, накатила легкая тошнота, но он справился, даже не прибегая к помощи Тамары. – Все, закончился мой постельный режим. На ногах доболею. Амбулаторно, так сказать.
– Так нельзя же! – пискнула девушка. – Не положено!
– Мне положено, у разведчиков свои правила. А у товарища военврача и без меня хлопот хватает. Автомат мой где, не знаешь?
– Так вас без оружия доставили, а пистолет и планшетка вон лежат, в изголовье. Еще бинокль есть, я его в планшет спрятала, чтобы не побился ненароком. А вот каски тоже не было, видать, взрывом сорвало.
Глядя, как старлей перепоясывает бушлат ремнем (и кобура с «люгером», и штык-нож оказались на месте), санинструктор обреченно опустилась на край топчана:
– Ох, что ж вы делаете, товарищ лейтенант? Меня же накажут…
– Да кто ж такую прелесть обидеть посмеет?! А коль и посмеет, сразу меня зови, приду, разберусь! Условный сигнал – три зеленых свистка в западном направлении! Как увижу – мигом примчусь! Договорились?
Не сдержавшись, девушка фыркнула:
– Ну, коль шутите, значит, и взаправду помирать не собираетесь. Ладно уж, топайте к своим. Хотя и не правильно так. Только я не знаю, где вам их искать – ночью еще пара батальонов высадилась, много новых людей. Вам, наверное, штаб нужно отыскать, но где он расположился, я тоже не в курсе.
– Ну, что правильно, а что нет, это уж я сам решу. Спасибо тебе за все, Тома-Тамара.
Уже выходя из палатки, Степан неожиданно понял, отчего имя девушки показалось ему смутно знакомым. Ну да, конечно, в тех самых мемуарах он ведь читал и про медиков Малой земли, среди которых упоминалась и хрупкая невысокая девчонка неполных восемнадцати лет, санинструктор Тамара Ролева. Между прочим, высаживалась следом за бойцами майора Куникова на причале рыбозавода, участвовала в первых страшных боях, под огнем и пулями перевязывая и оттаскивая в безопасное место раненых. А ночью, под минометным огнем, помогала грузить их на суда для отправки в Геленджик. Как же ее бойцы меж собой называли? Крошкой, что ли? А, нет, Кнопкой! Да, точно, именно так ее и прозвали – «Кнопка».
Алексеев невесело усмехнулся: что ж, вот и еще с одним местным героем лично познакомился. С самым, пожалуй, миниатюрным героем.
Возвращаться морпех, разумеется, не стал – зачем, собственно? Да и что он ей еще может сказать? Что читал про нее в будущем? Или что она, несмотря на полученное во время сентябрьского десанта в Новороссийский порт ранение, выживет? Глупости…
Глава 2
Непростой разговор
Плацдарм «Малая земля»,
5 февраля 1943 года
Отойдя подальше от госпитальных палаток, старлей остановился передохнуть, поскольку голова все еще немного кружилась. В целом же чувствовал он себя, как ни странно, вполне сносно: судя по всему, вторая полученная в этом времени контузия оказалась не столь и тяжелой. А может, ее и вовсе не было, просто глушануло близким взрывом. Видимо, в организме просто сработал некий защитный механизм, запущенный накопившейся усталостью и перенапряжением, вот он и отключился на энное количество часов, необходимых для отдыха. Щелкнул в голове эдакий предохранитель – а голова, как в том старом фильме говорилось, «предмет темный, исследованию не подлежит» – и мозг отдал телу команду перейти в спящий режим. На сколько, кстати, перейти?
Взглянув на трофейный хронометр, Степан даже присвистнул: получается, он почти двенадцать часов продрых?! Ну, или не продрых, а в полном отрубе провалялся? Вот это придавил массу, блин! На пару суток вперед отоспался…
Ладно, нужно топать на поиски штаба, в этом санинструктор права. А уж там разберемся, не впервой. Вот только где его искать-то, штаб этот? Алексеев осмотрелся. Санбат расположился в длинной балке с достаточно крутыми склонами. Тот, что со стороны противника, весь изрыт строящимися землянками – медики зарываются в землю. Работают, как и говорила Тамара, в основном легкораненые и свободные от службы бойцы, и работают споро – все отлично понимают, что только так можно будет защититься от немецких обстрелов. Наверняка и на боевых позициях сейчас тоже кипит работа. Роются блиндажи и огневые точки, пробиваются в неподатливом каменистом грунте ходы сообщения и окопы – плацдарм готовится к долгим семи месяцам оборонительных боев. Впрочем, как это ни странно звучит, о последнем сейчас знает лишь один человек на свете, некий старший лейтенант Степан Алексеев. Все остальные, включая и высшее руководство страны, пока просто не в курсе, сколько именно предстоит сражаться Малой земле…
Досадливо помотав головой – и с чего это его вдруг на размышлизмы потянуло, других проблем нет? – морпех двинул к выходу из балки.
Но не дошел, остановленный радостным вскриком за спиной:
– Тарщ лейтенант, вот вы где! Я вас в санбате ищу, а вы вона куда утопали!
Голос был знаком, и Степан медленно повернулся. Что ж, одной проблемой меньше – похоже, самостоятельно искать штаб уже не придется, найдется кому пособить:
– Здоров, Вань!
– Здравия желаю, тарщ командир! – Подбежавший Аникеев честно попытался изобразить некое подобие строевой стойки, но вышло плохо. Выглядел рядовой браво: на груди висит «ППШ», на поясе – финка и подсумки с запасными магазинами и гранатами, за пояс заткнуты две «колотушки», да еще и из-за голенища сапога торчит рукоятка немецкого штыка. Ну, просто классический морпех, хоть сейчас фоткай да на передовицу свежего выпуска «Красной звезды» – «советский морской пехотинец на отбитом у противника плацдарме в районе города N».
– Силен, – закончив осмотр, одобрил старлей, широко улыбнувшись. – Немец в бинокль увидит – сразу впереди собственного визга аж до самого Берлина драпанет. Да не хмурься, Вань, дядя просто шутит. У дяди настроение хорошее, поскольку рад, что ты жив-здоров. Выкладывай давай, что да как. Хотя нет, лучше по дороге расскажешь, не с руки мне тут задерживаться. Потопали.
– Сбежали? – понимающе подмигнул Аникеев, пристраиваясь рядом.
– Сбежал, – не стал скрывать Степан. – Некогда мне по больничкам отлеживаться, Вань, воевать нужно. А то вдруг без меня Новороссийск освободите? Так и останусь без медали, а то и ордена.
– Скажете тоже, без вас, – помрачнел морской пехотинец. – Фриц со вчерашней ночи и до сегодняшнего обеда продыху не давал, то контратаки, то обстрелы, то бомбардировки. Сейчас, правда, поутих малехо, выдохся, видать. Да и наши артиллеристы, спасибо корректировщикам, им тоже неслабо в ответ насыпали.
– Понятно. Насчет меня – Томочка наябедничала?
– И ничего она не ябедничала! – возмущенно вскинулся рядовой, торопливо отводя взгляд. – Просто… ну, рассказала, что вы штаб пошли искать.
Судя по предательски заалевшим щекам, в лице Аникеева у санинструктора имелся весьма преданный защитник. Или поклонник. Или и то, и другое одновременно. Хотя тут все понятно: наверняка в санбат его в том числе и Аникеев тащил, вот они и познакомились. Мысленно хмыкнув, старлей решил на всякий случай дальнейшие расспросы прекратить – сами разберутся, не маленькие. Да и вообще… любовь на войне – она такая штука, малопредсказуемая. Тут все под смертью ходят, и равны перед ней тоже все одинаково…
– Ладно, не заводись, – примирительно сообщил старший лейтенант, хлопнув товарища по плечу. – Выкладывай лучше, как там наши? Кузьмин, старшина? Как бой закончился? Я, сам понимаешь, после того как в танке бэка рванул, вообще ни хрена не помню.
– Так нормально все вышло! – оживился Аникеев. – Фрицев за пару минут добили, товарища капитана третьего ранга спасли, шифровальную машину тоже целехонькой вытащили. Для вас носилки из жердей и плащ-палатки соорудили да и рванули обратно к нашим. Кузьмина бойцы сразу в штаб к товарищу майору Куникову отвели, он сам так распорядился, а вас мы с парнями в медсанбат потащили.