– О чем вы пришли говорить?
– Металл! Металл! – это слово вылетало из ее уже почти дохлого сухого рта со звонким лязгом. – Металл! Гномы куют металл! Нам нужен металл! Дайте металла… дайте!
– Чем они вооружены?
– Дайте металла!
– Эй! Какое у энзимов вооружение?
– Металлом окованы наши сердца…
– Вооружение?
– Разное… огнестрел… тесаки… грязные твари… мы хотели договориться… Металл!
– Техника?
– Рыцари-великаны шагают… бум… бум… ковши на руках…. И ножницы… перерезали сестрицу Пульвассу… вместе с броней…
– Шагоходы? Строительные шагоходы?
– Сдохни, гоблин Оди… От… отсоси! Мы… я…
На этом общение закончилось. Одним трупом стало больше. Зная, что весь отряд слышал через передатчик откровения похотливой девки, я тихо приказал:
– Выдвигайтесь тем же путем сюда, Каппа.
– Есть.
– Ссака. Давай им навстречу. На полпути тормозни, займи позицию и подстрахуй.
– Есть.
Оставшись у вершины в одиночестве, я ползком добрался до изуродованного трупа, дотянулся до выплюнувшей все содержимое аптечки и парой осторожных тычков по клавишам оживил ее световые сигналы. Как и ожидалось, сначала загорелся, а затем сиротливо замигал единственный красный огонек. Пациент сдох, аптечка ничего поделать не может. Этот мигающий красный огонек мне и был нужен. Убравшись с вершины, я замер в терпеливом ожидании, зная, что рано или поздно подмигивающая красным вершина эшафотного холма привлечет чье-то внимание.
– Лид…
– Слышу, – ответил я Каппе.
– Засек у озера движение. Бортовая электроника опознала тяжелый шагоход. Скорей всего, промышленный.
– Ага, – согласился я, с высоты занятой позиции оглядывая огромный ангар. – Наверняка он и есть. Продолжайте движение.
– Есть.
Сменив позицию, я забрался в смятую кабину электротягача, с удобством расположившись на водительском кресле, что больше напоминало трон, хотя на самом деле представляло собой универсальную конструкцию, совмещающую в себе массажное кресло, рабочее место, трансформирующуюся кровать и терминал с доступом в виртуальные миры полного погружения – надо же чем-то заниматься бесполезному живому куску мяса в полностью автоматическом беспилотном тягаче. Хотя вон те бульдозеры выглядят абсолютно аналоговыми. Там из электроники будет разве что аптечка вцепившегося в рычаги управления водителя.
Еще через семнадцать минут наконец-то случилось ожидаемое – в очередной раз высунувшись со стороны тягача, оставаясь под прикрытием смятой кабины, я увидел вразброд шагающую группу из четверых гоблинов – определенно гоблинов, тут и сомнений не возникло, несмотря на странное обозначение «энзимы». На груди лидера висит дисковый автомат, за спинами еще двух виднеются пока не опознанные стволы, четвертый лениво тащит на плече что-то вроде двуручного меча. Метрах в пятидесяти за ними очень неспешно ковыляет ходульная конструкция – прозрачная освещенная просторная кабина, высоченные тонкие ноги, крохотные ручные универсальные манипуляторы, свисающий между ножных опор крюк на тросе. Это, считай, не переделанный средний погрузчик, что обычно занимается контейнерами. Похожий на скелет трахнутого клоуна-паяца шагоход шел медленно, но уверено, сидящая в кабине-аквариуме девка позевывала, явно не пребывая в восторге от перспективы посмотреть, что же там за красный огонек зажегся в жопе явно сдохшей гномы. Эта техника не для боев – эту витрину даже башкой прошибить можно. Скорее для внутренних операций, связанных с перетаскиванием.
Но… я не поверю, что весь этот металлом стащили в кучи, смяли и даже сплющили шагоходы. Нет. Тут поработало что-то живое. Что-то очень сильное и умеющее действовать целенаправленно. А учитывая приложенную силу, глядя на заброшенные вверх многотонные бульдозеры, легко понять, что размеры у этих любителей тягать тяжести немаленькие. А раз так… где они? Мое внимание снова обратилось к темной линзе озерца между колоннами и стальными холмами.
Доложившийся Каппа замолк, замерев у подножия стальной кучи. Он молчал, но вся его стальная фигура выражала вопрос и нетерпеливое ожидание. Стоявшая за ним Ссака мало чем уступала в выразительности, хотя ее экз уступал Глефе мечника. Я их не разочаровал:
– Продолжим беседу. Доставьте двоих. Любого из пеших и пилота шагохода. И чтобы никакого шума, гоблины.
– А можно кровавой драмы? – шипяще поинтересовалась наемница, явно изнывая от злобы.
– Мне посрать.
– Спасибо, лид.
– Остальным – наблюдайте! – велел я, коротким жестом указав наилучшую позицию для созерцания.
Раздав указания, я вернулся в кресло, опустил винтовку на водительскую дверь и замер, наведя ствол на грудь пилота шагохода. В таких машинах, если устройство не демонтировали, одним нажатием кнопки врубается тревожный ревун, что мгновенно даст знать всей округе о проблемах. Свои мысли я озвучивать не стал, собираясь понаблюдать за действиями сержантов.
Вражеская группа лениво приближалась, одним своим видом доказывая, что они чувствуют себя в полной безопасности. В какой уж раз я изумлялся этой повальной похеристичности и беззаботности. С чего у них такая железобетонная самоуверенность? Туда даже «пейзаж» играет против них – хаотично разбросанные горы из искореженной стали, пологие длинные холмы, топорщащиеся рваным острым металлом, узкие петляющие тропы, груды обычного мусора, торчащие из пола стальные плиты. Они живут в неконтролируемом хаосе, где очень трудно маневрировать даже при идеальном знании местности. Обзор невероятно дерьмовый. С самого высокого холма – того, что рядом с озерцом и выглядит ярче всех благодаря десяткам огоньков – обзор открывался чуть лучше, но даже со своей неудобной позиции я уже успел определить, что здесь полно мертвых сумрачных зон. Так откуда такая самоуверенность, гниды?
Каппа вступил в дело первым. Выпрыгнув как черт из коробочки, он влетел в «витрину» просторного кокпита, с легкостью пробив толстый пластик. Один выверенный удар, и пилот шагохода обвис на удерживающих его ремнях. Машина автоматически сложила ноги и замерла уродливым кузнечиком. Вылетевший из кокпита мелькнувший в воздухе брошенный тесак врезался в спину гоблина с двуручным мечом, пробив его насквозь и выйдя из груди. Развернувшаяся троица впередиидущих изумленно замерла, вытаращившись на произошедшее за считанные секунды. К их ногам рухнул странно приплясывающий гоблин с пробитым телом. Выпрыгнувший из кокпита Каппа, удерживая на плече обмякшую девку, спокойным шагом двинулся мимо охреневших гоблинов. Тот, что с автоматом, схватился было за оружие и… рухнул на колени, пытаясь нащупать вдруг выросший у него из затылка пучок ржавых арматурин. Ссака надавила сильнее, заставляя арматуру пройти сквозь башку и вылезти через рот. Резко рванув, она раздробила череп, снеся верхушку головы. Высвободив оружие, она вбила обляпанные мозгом арматурины в прикрытые рабочими очками глаза начавшего вскидывать оружие второго врага. У третьего рывком выхватила зажатую в лапах винтовку и ласково прижала бронированный палец к его прыгающим от ужаса губам. Тот мелко закивал.
Задумчиво хмыкнув, я перевел винтовку на дальние холмы и скомандовал:
– Хорхе, забирайте пленных и вяжите. Ссака вскройся. Переведи шагоход в мертвую зону.
Получив подтверждение, я добавил:
– Неплохо… но выпендрежа многовато, гоблины.
С неохотой выбравшись из кабины, где так хорошо клонило в дрему, я спустился, успев послать в опустевший наблюдательный пункт двойку гоблинов с оптикой. Пусть бдят. Присев рядом с дрожащим пленным ушлепком, я вскрылся, и в то же время рядом тяжело опустился «кузнечик», звякнув тяжеленным крюком-членом о сталь в десятке сантиметров от лица пленника. Тихонько заблеяв, он протяжно перданул, явно пытаясь о чем-то вымолить с помощью неизвестной мне жопной азбуки.
– Рассказывай, – велел я, доставая нож и втыкая ему в ступню.
На этот раз он заорал, а заодно и обделался. Ну точно сигналит… Крик ему прервал ласковым пинком Каппа, что тоже успел выползти из экза. Убедившись, что послание принято и понято, мечник прихватил автомат и полез на холм.
– Что… что рассказывать? Кто вы?! Гномы?! Ты гном?!
– Я что похож на говна кусок?
– Н-нет! Н-нет, ферменс! Не похож!
– Как ты меня щас назвал, гнида тупая?
– Я… я… – скуксившись, гоблин тихонько заплакал, уткнувшись разбитым хлебалом в пол.
– Святая пульпа, – выдохнула дернувшаяся девка, очнувшись и вскинув голову. – Что за…
Увидев мое лицо, торчащий из ноги соседа нож, она осеклась и затихла, прижавшись к ледяной стали. Здесь вообще довольно прохладно – особенно после солнечных жарких джунглей. Навскидку здесь чуть больше десяти градусов тепла. Поэтому одеты пленники соответствующе – старые комбезы с частыми заплатками и нашитыми стальными пластинами. Причем комбезы интересные – это не ткань, а кожа. Причем кожа странная – полупрозрачная, но толстая, темная. Обувь такая же – короткие сапоги из такого же материала. На одежде повсюду частые отверстия и клапаны – ну да, иначе сдохнешь.
– Говори, кожаная, – поторопила девку Ссака, уперев ей ботинок в поясницу. – Говори!
– Вы кто?!
– Они смерть наша кислотная, Пфосси, – проскулил первый гоблин.
– Рассказывайте, – повторил я, и моя усмешка стала шире, а воткнутый в ступню нож вошел глубже. – Рассказывайте!
– Но ты не спрашиваешь, ферменс! Ты ничего не спрашиваешь!
– Я спрошу, – пообещал я, рывком выдергивая нож. – Я спрошу…
Выслушав добровольную истовую исповедь ушлепков, что каждый раз искренне огорчались, теряя очередной палец или кусок плоти, я оторопело поморгал, глядя в одну точку минуты три, но этого срока не хватило и пришлось удвоить временный промежуток.
При допросе я сделал упор на самое главное, внимательно отслеживая реакцию переглядывающихся пленников. Они были настолько разными по характеру и поведению, что совместный допрос дал гораздо больше толку, чем отдельные два.
Я выяснил, где находятся три стальных двери с бронированными сканерами, что остаются равнодушными к прикасаниям местных. Раньше туда вели три лучеобразных «улицы», что расходились от той двери, с чьей помощью мы сюда угодили.
Левая – самая большая – дверь сейчас открыта, частично отъехав на катках в сторону, да так и умерев. Это настоящий тоннель, что ведет в овальный зал с центральной широкой дорожкой, снабженной множеством пандусов, каждый из которых входит в одно из небольших углублений, расположенных в выложенном плиткой полу. Сверху свисают десятки манипуляторов, что свободно перемещаются по потолку – вся эта техника мертва, равно как и две стальные полусферы. Четыре раза в сутки зал заливается сдобренной химикатами синеватой ледяной водой, что доверху наполняет сотни углублений и заодно покрывает пол двадцатисантиметровым слоем. Через час вода уходит через сливы, после чего еще на час пол и нижняя часть стен покрываются слоем сероватого снега. За залом находится место, где они очнулись – частично залитый водой морозильник, поделенный на отсеки и заваленный спящими гоблинами. Сколько всего изолированных отсеков в морозильнике неизвестно, но там толстенные стальные двери с крохотными оконцами, сквозь которые можно видеть, что все это похоже на нечто вроде выгнутого дугой поезда. Каждый отсек – вагон. Редко, действительно очень редко, морозильник дергается, пытаясь качнуться вперед, продвигаясь на метр и со скрежетом и лязгом возвращаясь назад. Что-то, сука, не срабатывает, и поезд остается на месте. Хотя сутулый хреносос Доррис тихо выдвинул теорию, что это не поезд, а что-то вроде гигантского ориентированного по горизонтали колеса. Что-то вроде закольцованной конвейерной ленты. Зал служит для размещения только прибывших, их укладывают в углубления, прокалывают спецсредствами, а затем омывают, промывают, что, кстати, разные вещи и наконец замораживают. Затем манипуляторы подхватывают спящие тела и укладывают в один из отсеков морозильника. Ах да – некоторых, но хорошо, что не всех, еще и… про-мать-его-ампутировали по полной программе. Реально! Они очнулись полными ампутантами, к всеобщему испугу заходясь воем и дергаясь на окровавленных полках. А отрезанные руки и ноги покачивались в специальных держателях на потолке… тот еще, мать его, кошмар… Как всех обработали и уложили в отсек, гигантское колесо делает часть оборота, подставляя к залу пустой отсек, а полный продвигая к следующей операции.
Какая операция является следующей?
Хреносос Доррис предположил, что дальше идет вторая сортировка, где поочередно отсаживают «пассажиров», направляя их на разные… холодильные склады, как бы дерьмово это не звучало.
Почему хреносос так решил?
Да потому что на стенах уже вскрытых отсеков имеется отчетливая и примерно одинаковая надпись вроде: «Общий. Базовая сортировочная –18» или же «Общий. Базовая сортировочная –19» и так далее. Пройти по отсекам и проверить они не смогли – многие двери заблокированы, хотя температура там повысилась, и многие либо проснулись, либо же умерли в заморозке – захлебнулись в водяном слое на полу. И им еще повезло – пробудившиеся задохнулись, когда кончился кислород. Те, кому посчастливилось очнуться во вскрытых отсеках, смогли вдоволь «насладиться» агонией несчастных бедолаг.
Такое вот дерьмо-дерьмище…
Где сейчас такой умный хреносос Доррис?
А он умер, пытаясь отыграться и заодно отомстить. Ведь его хренососом прозвали, когда он проиграл все имущество и решил сыграть на «мягкую услугу». И проиграл. Пришлось отсосать победителю – а выиграл Великан Боб, и великаном его прозвали не из-за роста. Огорченный прозвищем Доррис вызвал Боба на решающий раунд. И снова проиграл – одну «мягкую» и одну «жесткую» услугу. Но долг не отдал – полоснул себя по глотке и истек кровью.
Что? Память? Нет, воспоминаний нет, и с этим почти глухо. Была одна старуха – уже пробудилась старой – так она, поняв, что выглядит морщинистой аксилой, вскрыла свой тайный мясной карман и наглоталась таблеток, что там хранились. Ее так торкнуло, что она едва успела всех послать нахер и тут же ушла в глубокий бред, перешедший в еще более глубокую кому. Но часть времени она бредила, вспоминая пылающие города, багрово-черные облака, прочертивший небеса по всей планете метеоритный дождь от разом сходящих с орбит тысяч интернет-спутников, про Атолл Жизни и то, что они сраные, мать их, счастливчики… Да… вот так…
Куда ведут остальные двери?
Сенсоры на всех дверях заблокированы. А центральная дверь еще и закрыта. За левым проходом морозильник. А за правым небольшой зал с десятками блокированных стальными заплатами проходов, огромным глубоким пустым бассейном в центре и несколькими пустыми биологическими контейнерами немалых размеров. Бассейн сейчас превращен ими в свалку совсем уж ядовитой или даже радиоактивной хрени, что порой находится среди здешнего металлолома. Что за центральной дверью или за той, что напротив нее – неизвестно. Но, наверное, выход. Жаль только туда не попасть. Стены слишком прочны, их не берет даже имеющаяся у них промышленная техника.
Но они пытаются! И успешно!
Правда, мнения разделились – причем разделились строго по холодильным группам. Те, кто очнулся в морозильнике 18, предпочли возложить все надежды на пробивание тоннеля сквозь горную породу под стальным полом. Работы начались недавно – когда удалось запустить первые три шагохода, способных выполнять эту работу. А та группа, что преимущественно вышла из холодильника 19, большую часть времени проводит на свалке, где пытается собрать взрывное устройство, что будет способно пробить дыру в одной из двух запертых дверей. Есть еще и третья группы – эти просто терпеливо ждут, одновременно выполняя нехитрые и нетрудные работы по хозяйству, что кормит их всех.
Как долго они уже здесь?
Десять лет. Они живут в одиннадцатом году от рождества Святой Троицы Аэраторов. Но только последние три года освещены светом мирного сосуществования. А до этого их мирок накрывал мрак междоусобной войны, что унесла почти две сотни жизни.
Что? Мать вашу! Что?! Вас вообще сколько было изначально?! Чуть больше четырехсот, а в каждом из четырех вскрывшихся морозильных отсеков было тесно складировано по двести пятьдесят мерзлых гоблинов? Выжили не все? Ладно… сука, ладно… Вот вас всего четыреста, вы заперты в сучьей консервной банке, и вы принялись истреблять друг друга, вместо того чтобы объединить усилия, направленные на выживание и достижение гребаной свободы?!