– Я бы тебя отвезла, но не могу, мне в эфир, – сказала Алена, когда они наконец-то вывалились в коридор, делая друг перед другом вид, что «беседа была плодотворной». Лиля быстро и судорожно зевнула, прикрывшись рукой. – Ром, ты же проводишь…
– Я прекрасно доберусь сама, – сказала Лиля неизвестно зачем.
– Конечно! – фыркнула Алена. – Там метель, а у тебя как раз обувка подходящая! Слушай, с мужиком-то тем как вышло, который торбаса шьет! Шил то есть. Вот испытание тебе! И как его угораздило? У местных нервная система крепкая, они истериками не страдают, а он взял и застрелился! Угорел, что ли, совсем?
– Я не знаю.
– Я бы там в обморок упала, – заявила Алена на манер директрисы детской библиотеки, которая тоже собиралась упасть в обморок. Лиля подумала мельком, что врут обе: ни одна из них не упала бы! – А ты справилась! Местные говорят: всем, кто связался с золотом, рано или поздно конец. Вот и дядя Коля…
– С каким золотом? – не поняла Лиля. Ей очень хотелось спросить, есть ли на радиостанции какая-нибудь особенная связь, вдруг удастся позвонить!
– С обыкновенным. Здесь много артельщиков, которые раньше золото мыли, а некоторые и сейчас моют. Меньше, чем на Колыме, конечно, но все-таки. Вон у Гоши, фотографа нашего, отец всю жизнь золото мыл, так и сгинул. И дядя Коля с артельщиками в тундру ходил золото, алмазы искать. Проводником был. Хотя местные неохотно в проводники идут.
Проводники, думала Лиля, полупроводники, сверхнизкие температуры, сверхвысокие частоты, спецсвязь, спецсвязь…
– Местные другие, их золото не особенно волнует. Мне вообще кажется, что вся эта история с современной цивилизацией и нашими достижениями сомнительна. Правда! Поживешь на Чукотке…
– А у вас нет никакого особенного телефона? – перебила Лиля, не выдержав. – Мне нужно в Москву позвонить!
Алена переглянулась с директором, который все это время топтался рядом, вздыхал и, кажется, мечтал поскорее от Лили избавиться.
– У нас обыкновенные телефоны, – сказал Роман осторожно. – Только в Москве сейчас ночь глубокая. А так отчего же не позвонить, может, и дозвонишься…
…Ночь. Конечно же, в Москве ночь, если только эта самая Москва на самом деле существует на этой планете!
Лиля не могла вспомнить, где оставила куртку, и некоторое время сотрудники и директор искали куртку, и было понятно, что ему страсть как не хочется гостью «провожать», а хочется остаться «со своими» и вслед ей обсудить сегодняшний странный день и ее, Лилю, и тут вдруг в коридоре появился Олег Преображенцев, с ног до головы в мокром снегу, и сказал, что он Лилю отвезет.
– Спасибо, я прекрасно доберусь сама.
– Да ладно, что ты ерундишь-то… – Олег тряхнул капюшоном своей куртки, и с него в разные стороны полетели ледяные брызги.
Алена подскочила и чмокнула Лилю в щеку. Та даже отшатнуться не успела.
– Ну все, я в эфир! Я к тебе забегу, ладненько?
На улице метель стала похожа на вселенскую катастрофу или конец света. Ветер был такой, что Лиля, едва шагнув на крыльцо, обеими руками схватилась за чугунный фонарный столб, чтоб не унесло в океан.
– Прыгай! – прокричали откуда-то. – Двери открыты!
Машина-джип с работающим двигателем стояла прямо перед ее носом. Жмурясь от снега, лепившего в глаза, не понимая, как вздохнуть, и зная только, что нужно спасаться, Лиля отцепилась от столба, шагнула, навстречу распахнулась дверь, и, поскользнувшись на заледеневшем пороге, Лиля ввалилась в теплое и безопасное автомобильное нутро.
– Да что ж это такое!
– Ничего такого. Метель пришла.
Олег перегнулся через Лилю, которая возилась на своем сиденье, пытаясь пристроиться, и получше захлопнул дверь. Завывания ветра сразу отдалились, стали не такими ужасающими.
– Чтоб она провалилась, эта ваша метель, – под нос себе забормотала Лиля, и злые слезы показались у нее на глазах. – Самолетов нет, телефоны не работают! На улицу не выйти!
Олег молчал. Джип потряхивало, когда налегал ветер.
– Какие-то собачьи упряжки, трупы, черт знает что!.. Живу у чужих людей! Оленина на завтрак! Я в Москву хочу, понимаете вы это или нет?! Я домой хочу! Я горячую ванну хочу и чтоб в ней вода была, а не мазут! – Она все дергала ремень, который никак не выдергивался. – Что вы все здесь делаете, а?! Героические подвиги совершаете?! Флаг вам в руки и барабан на шею, а я не желаю! – Она с силой пихнула пряжку в гнездо. Замок смачно щелкнул. – Я не могу здесь находиться! Я хочу домой, домой!
Олег все молчал. Играло радио – «Пурга», разумеется, – и Алена Долинская что-то говорила в эфир, довольно игриво.
– Ну, что?! Так и будем стоять, пока нас в залив не унесет?!
– Сейчас не унесет. – Олег тронул машину с места. – Ветер слабый совсем.
– Ты специально, да?! Специально?! Издеваешься надо мной?!
Ничего не было видно. Там, где полагается быть капоту, колыхалась сплошная снежная пелена, снизу чуть разбавленная желтым – видимо, это светили фары.
Лиля наклонилась вперед и уткнулась лицом в ладони. Машина ползла, совершенно бесполезные «дворники» мерно стучали.
– Я не буду тебя утешать, – сказал вдруг Олег Преображенцев и улыбнулся. – Потому что все это чепуха! Придет борт, улетишь, только и всего. Каждый пошел свой дорогой, а поезд пошел своей!
Лиля сбоку на него посмотрела, и он покосился на нее.
– В эфире ты хорошо работаешь, – похвалил он. Она раздраженно пожала плечами и вдруг вспомнила, как там, на радио, хвалила его за то, что хорошо ведет, а он пожимал плечами, тоже довольно раздраженно. – И голос у тебя соответствующий, радийный! Мне Абакумов говорил когда-то, что радийные голоса – большая редкость. Я тогда ему не верил, а сейчас стал пони- мать.
– Абакумов? – Лиля подумала немного. – Директор «России»?
– Ну, конечно. Он один на радио – Абакумов!
– А ты… знаком с ним, что ли?
– Я у него учился.
Лиля шмыгнула носом. А шут его знает, может, так и есть! Легендарный директор самой крупной радиостанции в стране на самом деле, кажется, преподавал в университете. Говорили, что сам он учился у знаменитого Левитана, который читал когда-то сводки Информбюро, у них даже голоса похожи. Лиля знала Абакумова издалека – со всякими мелкими сошками вроде Кирилла он не общался, что уж говорить о Лиле, но иногда вручал премии и дипломы на больших мероприятиях, и ей однажды вручил и даже руку пожал!
Абакумов и его огромная федеральная радиостанция с десятком частот, филиалами во всех крупных городах России, штатом в несколько тысяч человек и зданием возле Белорусского вокзала не могла иметь никакого отношения к метели, ветру с анадырского лимана, налегавшему на тяжелый джип, к постороннему человеку за рулем, который так буднично сказал, что у Абакумова учился!..
Лиле стало неловко. Зачем она плакала да еще кричала про мазут вместо воды и героические подвиги?..
– Я даже позвонить не могу, – буркнула она, как будто оправдываясь. – А мне очень нужно!
– Связь надолго не пропадает. Появится, и позвонишь.
Машина остановилась. Двигатель Олег не стал глушить.
– Пойдем провожу.
– А мы приехали?!
Он кивнул и открыл дверь, в которую сразу вломился снег, закружил по салону.
Она перестала его интересовать, вот что. Лиле это было понятно и почему-то очень обидно. Она ведь нравилась ему – и в коридоре, когда он молниеносно смерил ее глазами от кудрей до ботинок, и в студии, когда устроил ей проверку, а потом в эфире они искренне наслаждались друг другом и свободой, которая получилась у них одна на двоих.
Он вернулся за ней на радиостанцию, потому что она ему понравилась, и это тоже было понятно! Теперь он стал равнодушен и явно хочет побыстрее уехать.
Ну и сколько угодно. Ну и пожалуйста!.. Пусть отправляется на лежбище моржей хоть прямо сию секунду! Каждый пошел своей дорогой, а поезд пошел своей, подумаешь!
Обеими руками придерживая на голове капюшон, отворачиваясь и почти падая на ветер, который Олег назвал слабым, Лиля втиснулась в подъездную дверь и перевела дыхание.
– Пока! – крикнул Олег снаружи, и дверь с силой захлопнулась. Ветром, должно быть, захлопнуло!..
В Лилином жилище было темно, холодно, промозгло, пахло чужими вещами и нафталином от юкагирской кухлянки, громоздившейся на вешалке. Лиля зажгла свет, окна сразу потемнели и провалились. Как была в холодной и влажной куртке и вымерзших лакированных ботинках, она приткнулась на табуретку, достала телефон и нажала кнопку.
Из небытия выплыла знакомая и любимая улыбка, лето, зеленая трава, синее небо – на той планете, где она жила раньше, все это было, было!.. Лиля некоторое время гладила телефонный экран, но пальцы ощущали только стекло и пластик, ничего живого. Тогда она набрала номер, долго слушала равнодушную тишину, простиравшуюся от Чукотки до Москвы. Ничего больше не существовало, только метель и тишина внутри телефонной трубки.
…Связь надолго не пропадает! Появится, и позвонишь!
Долго на этой планете – это сколько?.. Вечность? Две вечности? Джинсы на коленках были перепачканы чем-то, и Лиля подумала, что это, должно быть, оттого, что она упала. Нужно постирать. Иначе ходить будет не в чем, прав Лева Кремер, недоуменно интересовавшийся, где ее вещи.
Тишина в трубке всхлипнула, развалилась на короткие гудки.
Все ясно.
Равнодушная, как эта самая тишина, Лиля один об другой стащила лакированные ботинки и попробовала сидя стянуть джинсы, но не получилось.
В расстегнутых штанах и куртке, которая все никак не согревалась ни снаружи, ни изнутри, она поплелась в комнату, наугад достала что-то из чемодана, надела, а то, что сняла, запихнула в стиральную машину.
Что-то болталось у нее в кармане, какая-то пластмассовая штука, Лиля выложила ее на стиральную машину.
Машина бодро загудела привычным, цивилизованным, электрическим звуком.
Плита была белой, чистой и холодной, как тундра после первого снегопада. Поесть нечего. Попить тоже нечего. Почитать, и то нечего!
Ветер приналег так, что затрещали рамы и стало слышно, как с той стороны ломится в окна метель.
Говорят, в пятницу в кинотеатре «Полярный» будут показывать новый фильм.
Стиральная машина вдруг как-то странно икнула и замолчала, и Лиля посмотрела на нее вопросительно. На белой квадратной морде мигали красные огни. Лиля некоторое время смотрела на огни. И вдруг как-то разом из-под машины хлынул кипяток, моментально и деловито залил весь пол и Лилины ноги.
Лиля ахнула, вскочила как ошпаренная – впрочем, она и была ошпаренная! Ноги сильно жгло, но она кинулась и выдернула вилку из розетки, погасли красные огни. Вода стремительно прибывала. Где-то должен быть кран, и его нужно перекрыть. Где он может быть?!
…Когда к Лиле приходили друзья-студенты и стыдливо спрашивали про мусорное ведро, окурки, мол, выбросить и разные бумажки, бабушка всегда отвечала: «У нас ведро там же, где и у вас!» То есть под раковиной. Больше ему быть негде. Там, под раковиной, всегда и у всех бывает мусорное ведро и какие-то краны!..
Кривясь и повизгивая от боли, по щиколотку в горячей воде Лиля распахнула дверцы и сунулась под раковину. За мусоркой и впрямь обнаружились вентили, и Лиля стала их заворачивать.
Бабахнула дверь, затопали ноги, заговорили люди, очень громко. Наводнение прекратилось.
– Лева, говорила я тебе, надо все проверять! А ты: Васька такой хороший мастер!
– Батюшки, налило-то сколько!
– Таня, где тряпки?! Тряпки где?!
Лиля выбралась из-под раковины, шмыгнула носом и утерла мокрый лоб. Ей показалось, что в кухню набилось очень много народу.
– Воду завернула? Молодец! Медаль тебе!
– Лева, ее обожгло небось! Девочка, ошпарилась?!
– Таня, я тут сам, а ты веди ее к нам! Мазью нужно сразу! Той, с китовым жиром! На балконе справа! Банка такая…
– Знаю я, какая банка!
– У меня с потолка дождь идет! Залило все! – говорила какая-то женщина.
– Мы вас переселим, переселим, не переживайте, а завтра я все уберу!
– Таня, намажь ей ноги!
– Лева, ты, главное, не волнуйся!
– Я совершенно спокоен!
– Да я тут помогу Льву Михайловичу! Сейчас еще дочка прибежит! Вы идите, идите!..
Таня крепко взяла Лилю за руку повыше кисти, как будто она могла убежать, и повела за собой. На лестнице им попалась щекастая девчонка в спортивных штанах и свитере. С необыкновенно деловым видом она мчалась наверх, в руках держала таз.
– Это все Лева! – говорила Таня, не останавливаясь. – Он пропащих спасает! И не остановить его! Этот когда-то сварщиком был первоклассным, тот бульдозеристом, а следующий плотником! Они все пенсию пропьют, приходят, ноют, вот Лева и дает им подработать, а чего там они могут наработать! Глаза б мои не глядели!.. Машину только на той неделе присоединили. И вон что! Теперь внизу ремонт придется делать, а все через его доброту! А там же люди живут, под тобой-то! Садись, садись, девочка, а я сейчас.
Лиля приткнулась на коричневый ковровый кухонный диванчик. Утром она завтракала тут котлетами из медвежатины. Кто-то, помнится, ходил в тундру, добыл медведя, и Таня сделала котлеты.
Ступни горели, как будто Лиля ходила по углям на манер индийского факира, и очень хотелось стащить носки. Казалось, что жжет именно от носков.
…Как же теперь ходить? Ноги обожгло. Лева жалеет пропащих, а те даже не могут как следует прикрутить шланг, вот нормальным людям ноги и обжигает!
– Ну что же ты?! Нужно снять! Ах ты господи! Дай я сама!
Таня нагнулась и ловко стащила мокрые и холодные носки.
– Ничего, ничего страшного! Ерунда это все! Вот в восемьдесят четвертом котельная встала как раз накануне ноябрьских праздников! Мы из гостей возвращались, а кипяток хлещет и прямо на глазах в лед превращается. Лева и полез! Прям туда, в кипяток! А что делать-то? Там же кочегар остался. Он полез, а я по домам побежала, чтоб трубы перекрывали и воду из батарей сливали – поморозит же все!
Таня говорила и легкими движениями мазала красные Лилины ступни какой-то дрянью из трехлитровой стеклянной банки. Дрянь была холодной, приятной.
– Сейчас пройдет, пройдет, девочка! Это такая штука целебная! Все раны в один момент заживают, на себе проверено. Леве китобои привозят. Главное, сразу намазать!
Лиля покрутила ступней, которая блестела жирным воспаленным блеском, но – странное дело! – совершенно не болела, как будто Таня своими движениями стряхнула с нее ожог.
– Ты посиди, вон телевизор посмотри! А я сбегаю, воду помогу собрать. И нижних жильцов переселю, маму с дочкой. У них там потоп, а они Леве помогают! Вот беда-то!..
– А в котельной что случилось?
Таня остановилась в дверях:
– В какой котельной?
– Которая накануне ноябрьских праздников встала? В восемьдесят четвертом?
Таня махнула рукой:
– Котел разорвало. Кочегара ошпарило сильно. Его Левка вытащил. А воду все равно уж не остановишь. И мороз, мороз, как сейчас помню! Где-то мужики успели трубы перекрыть, а где не успели, там разморозило все! Детей со всего Анадыря собрали в одно место, там топили чем могли. Плавником, углем, который из-подо льда в котельной наковыряли, моржовым жиром. Местные подвозили. Жир хорошо горит, тепла много дает. Главное, котел новый нужен, а где его взять? Только с материка везти, а нельзя.
– Как нельзя? Почему?!
– Ноябрьские, говорю же! Начальству доложить, что Анадырь замерзает, все боятся. Котел-то сам по себе не возьмется, его заказывать нужно, а для этого всякие разнарядки требуются, разрешения, резолюции! А тут праздники, рапорты торжественные к годовщине революции, повышенные обязательства, пленум ЦК. Тебе не понять, ты маленькая еще. Лева после той истории ревматизмом мучается, он в воде долго пробыл.
– А кочегар? Выжил?
– Николай Трофимыч? Жив-здоров! Сейчас на материке, у внуков гостит! Ему бы совсем уехать, а он ни в какую! Ну что ж это мы с тобой рассусоливаем? Хороша я-то! Побегу! А ты сиди, вон телевизор гляди!
Она пропала из глаз, а Лиля снова в разные стороны покрутила ступнями. Ожог на самом деле сняло – не как рукой, а именно рукой! Таня его сняла.