На пороге Лунёв обернулся и многозначительно поднял палец вверх:
– И слепые прозреют! И хромые пойдут! И мёртвые воскреснут!
Но моё вдохновенное настроение продержалось недолго. По дороге в Москву нелётная погода задержала нас в Ханты-Мансийске. В здании маленького аэропорта было невыносимо холодно, Козубовский созвонился со своим знакомым и мы разместились в здании школы. Ребятишки гуляли на каникулах. В коридорах и классах царила пустота. После сытного обеда вся бригада экстрасенсов собралась в учительской. Узнав об этом директриса упросила Козубовского посмотреть завуча.
Женщина оказалась «классическим образцом» завуча – внешне строгой, с внимательным, цепким взглядом и резкими движениями. Однако бросалось в глаза, что она при ходьбе невольно прикладывает ладонь к правому боку и морщится.
Козубовский оглядел пребывающих в беспечной расслабленности коллег.
– Вот, прошу любить и жаловать – Екатерина Николаевна. Местные врачи направляют её на лечение в областную больницу. Директор попросила нас помочь в определении диагноза.
Чтобы не смущать Екатерину Николаевну большим скоплением незнакомого народа, я предложил Макарову, Лунёву и Козубовскому перейти в её кабинет и осмотр проводить там. По моему мы тогда даже не представились, а сразу «включили внешний антураж экстрасенсов целителей». Лунёв, как подзорную трубу выкручивал середину лба, изображая подключение к работе «третьего глаза», Макаров прищурился и с пыхтением принялся «сканировать» этажи энергетического кокона. Козубовский без церемоний начал искать ладонями зоны возможных патологий. Я же, не поднимаясь с места, тупо воззрился на «очередного клиента».
Екатерина Николаевна терпеливо дождалась пока мы не завершили свои исследования.
– Может вам что-то рассказать, доктора?
Козубовский задал несколько дежурных вопросов, я же сидел на месте с трудом сдерживая зевоту. Лунёв тряхнул головой и заявил:
– Всё ясно! Психосоматический букет Александэра…
– Да что ты говоришь?! – Макаров как «заправский ясновидец» изобразил на пальцах кривую загогулину. – Здесь дефекты, шейного и грудного отделов. Нужно позвонки на место поставить и воспаление убрать!
Я догадался прекратить профанацию медицинского консилиума.
– Екатерина Николаевна, у Вас выписки и направление с собой?
– Да, конечно.
Завуч достала из верхнего отделения стола пачку документов и протянула мне. Местные врачи качественно и совершенно по делу провели лабораторные исследования и установили простой и ясный диагноз хронического холецистита, возможную патологию почечных лоханок и острое воспаление придатков. Не убавить – не прибавить. Читая заключение коллег, я даже обрадовался, что чуть сам не разразился «псевдомедицинской чушью», даже не удосужившись оторвать задницу от стула.
– Екатерина Николаевна, здесь всё предельно ясно описано. В областной больнице Вам проведут соответствующее лечение и назначат санаторно-курортный курс физиотерапии. Если для Вас есть непонятные моменты, то задавайте вопросы.
Екатерина Николаевна вздохнула.
– Да уезжать на два месяца посреди учебного года совсем не хотелось бы. Директору сейчас одной не справиться. Мы и так часть учеников в третью смену перевели. Как продлёнку, конечно. Маргарита Никитична сказала, что вы «чудеса» творите. Вот я и согласилась к вам обратиться.
– Екатерина Николаевна, Вы подождите в коридоре. Мы сейчас посоветуемся с коллегами – что можно сделать.
Мысли мои медленно и тяжело барахтались, не желая разворачиваться в доступные понятия. Я оглядел «коллег».
– Алексей, тут врачу нужно разруливать. Так что давай ты.
Козубовский замахал руками.
– Да ты что! Меня в этой школе как облупленного знают. Я ж в ней последние три класса заканчивал. А Екатерина Николаевна у меня литературу и русский вела.
– Неведомский где?
– Он в аэропорту остался дежурить. – Козубовский нахмурился. – И он не врач…
Я с видом обречённого тяжело вздохнул.
– Ладно, возвращайтесь в аудиторию. И не расходитесь, пожалуйста. Алексей, ты пригласи Екатерину Николаевну.
Всё время разговора с завучем я чувствовал себя старшеклассником, который притворился чудотворцем – притворился неумело и был разоблачён, а теперь так же неумело доигрывал дурную пьесу. Поэтому я начал без предисловий выгораживать и оправдывать свою недееспособность.
– Екатерина Николаевна, даже если применять передовые методы медицины (я сделал акцент на словах «передовые методы медицины») – на это тоже потребуется время, а у нас транзит до Москвы. Вам всё равно придётся проходить длительный курс лечения, а потом и реабилитации. – Мне хотелось выбежать из кабинета и спрятаться от строгого взгляда завуча где-нибудь подальше от школы. – У Вас приступы почечных колик уже были?
Екатерина Николаевна кивнула:
– В последнее время – каждый день. У меня и сейчас в боку сильно колет. Я уже две таблетка «Ношпы» выпила.
– Ну вот… Я постараюсь вам спазмы снять и их не будет недели две. Но лечиться всё равно придётся основательно.
Екатерина Николаевна покачала головой.
– Не утруждайте себя. Я Вас поняла. Тем более, что раздеваться мне не хочется. В школе сегодня прохладно. А я только после простуды.
– Раздеваться не придётся. Садитесь рядом со мной и закройте глаза.
Преодолевая внутреннее сопротивление я как штангист на помосте поднял отяжелевшие руки и кругообразными движениями прошёлся вдоль позвоночника, остановив на некоторое время ладони над областью печени.
«Кошмар какой! Ничего не чувствую».
– Пока всё. Какие ощущения?
В это время в дверь заглянул Козубовский.
– Евгений Васильевич, звонил Неведомский. Наш рейс объявили.
Екатерина Николаевна открыла глаза.
– Боль ушла. Только тяжесть осталась.
У меня возникло впечатление, что Екатерина Николаевна подыгрывает моему желанию поскорее закончить неприятную ситуацию, поэтому говорит только то, что я хотел бы услышать.
– Я сейчас попрошу своего сотрудника сделать для Вас специальный раствор…
Екатерина Николаевна, прерывая меня, подняла руку.
– Пожалуйста, ничего не нужно. – Она встала и подошла к окну. Внизу в ожидании меня собралась вся бригада отъезжающих и что-то громко обсуждала. – Скажите, Евгений Васильевич, а из Серёжи хороший врач получился?
Я с виноватым видом остановился на пороге и у меня наконец-то получилось честно ответить на вопрос:
– Из него может получиться хороший педиатр. Время, конечно, покажет. Но дети его любят.
Екатерина Николаевна кивнула.
– Да. Серёжа никогда не повзрослеет. Всего доброго Вам и… спасибо.
В аэропорту выяснилось, что наш рейс задерживается ещё на два часа, но в город никто не захотел возвращаться. Вся наша бригада «командированных экстрасенсов» столпилась у стойки регистрации, а я уединился у наполовину замёрзшего окна с видом на пустое взлётное поле. Мысли вяло текли. Они несли настроение уныния и постыдных воспоминаний. Но внимание не цеплялось ни за одну из них и весь процесс был похож на нескончаемый поток сточных вод по трубам канализации.
Я услышал знакомый голос. Рядом со мной остановился Неведомский:
– Похоже твоя голова вернулась на место?
Мне ничего не хотелось отвечать. Я так устал, что даже не испытал раздражения, что Жора так бестактно прервал моё одиночество.
– Хватит кормить элементалей скорби своей жизненной энергией. Вон у тебя уже круги под глазами. Пойдём лучше в буфет. Я попросил повариху заварить для тебя нормального чая. Сказал, что ты великий композитор и что у тебя только что триумфально провалился концерт перед местными чукчами. Не поняли они твоей великой музыки. Ладно, ладно, не дуйся. Буфет вон за тем углом.
Он взял меня под локоть и слегка подтолкнул. На сопротивление у меня сил не было.
После первого стакана горячего чая мне полегчало настолько, что я готов был выносить общество Неведомского ещё два часа.
– Ты уже въехал в тему чувства собственной важности?
Меня внутренне покоробило от предчувствия, что Неведомский вновь заденет какую-нибудь болезненную струну моих и без того расстроенных чувств.
– Да. Было как-то. Мишаня давал читать рукописный перевод.
– Это всё Полежаев старается – расширяет область знания новых толтеков. Есть, конечно, изложения попроще, но и твоё сгодится. Вот ты сейчас похож на замумифицированного курёнка. Кто так укатал тебя, о великий целитель? Можешь не напрягать свои академические мозги – это оно и есть – «Че. Сэ. Вэ.» – чувство собственной важности. Её работа. Именно оно возит вот так мордой по столу – от непомерного самомнения до переживания полного ничтожества.
– А чего ты вдруг такую заботу за моё просвещение проявляешь и именно сейчас?
– А ты пей, чаёк, пей. На себя то совсем не смотришь? Чего курёнку «сейчас» больше всего хочется? До какого-нибудь насеста доползти и там отлёживаться? Ты без недели год как соприкоснулся с эзотерической стороной жизни, но так и не понял, что цена за знания в этой сфере совсем другая, чем за постижение медицинской или любой другой общественной науки. Там ты платишь временем и своим усердием, здесь же валюта другая…
Из меня вновь попытался вылезти образованный циник:
– Это какая «другая»? «Здесь» усердие уже не в ходу?
Жора ткнул на меня пальцем.
– Да вот такая! Посмотри на себя! Ты уже на второй день работы спать нормально не мог. Не в спасительный сон, а в кошмары погружался! За узнавание сокрытого и за привнесение его в мир людей ты платишь своей жизненной энергией. Той самой, что даёт тебе возможность думать, чувствовать, дышать. И, что эта энергия не безгранична тебе известно?
Мой циник куда-то юркнул, уступив место очень слабой, но почему-то клокочущей жажде разобраться в моей болезненной усталости, мало схожей с усталостью после суточных дежурств на «скорой», по хирургии или в поликлинике во время вирусных эпидемий. Напоследок «циник» успел вставить свои «три копейки»:
– Ну да, базовый аккумулятор и то, что на день – оперативный.
Неведомский нахмурился, что-то соображая.
– А-а, ты таким описанием вооружился… Ну, тем лучше. Ты хоть и неординарного склада человек, типа, «экстрасенс», но всё одно устроен так, что ходишь под спудом писанных и неписанных законов. Это ты в поликлинике можешь и обязан принять всех желающих полечиться. Рецепты выписываешь, рекомендации раздаёшь, а «здесь» ты целительством занимаешься… Целительством! Понимаешь?! Лечить и исцелять – из разных опер вещи. В целительстве всех желающих через себя не пропустишь за раз. Иногда на одного твои затраты месяцами восполняются…
– Подожди, подожди… Ты же сам называешь себя «космосенсом». Творишь благо и космос тебе даёт на это свои безграничные ресурсы. Сам ты не тратишься! Да что «не тратишься» – тебе «примбыток какой» космос отваливает, как Надежда наша Константиновна говаривает.
Жора досадливо поморщился.
– Про «Крупскую» и иже с ней невежд от эзотерики отдельный разговор. Ты же вроде как стезю осознания законов истины избрал?
Мне возразить было нечего, даже иронизируя над собственным невежеством Неведомского. Жора это увидел.
– Ты где-нибудь видел, чтобы деньги бесплатно раздавали? Риторический вопрос? Да, если кто даёт, то под проценты. Никак иначе. Дай страждущим денег запросто так, кто из них дармовым займом мудро распорядится? Единицы, не так ли, товарищ гуру? Большинство эти деньги проср… ну, растратит… И, в лучшем случае, без вреда для своего и общественного здоровья. Но, обычно, незаработанное богатство это опасное искушение.
– Связи не улавливаю, Жора.
– Правила есть, Евгений, в каждой Игре. А в целительстве, использующим сокрытые знания, – эти Правила золотые, потому как оплачены нашими предшественниками самой дорогой ценой. Одно из них – не можешь ты брать на грудь больше того, чтобы после твоих усилий по лечению ближних своих жизненных сил оставалось с небольшим избытком.
Я вновь невольно нахмурился.
– А избыток то для чего?
– А на тебя самого, родимый. Себя то ты почему со счетов списываешь? Или ты уже будда всеблагой? Не-е-ет, братик, – Жора описал пальцем окружность вокруг моего лица со следами измождения, – ты человек о-о-очень далёкий от идеала. Тебе ещё на самого себя сил должно оставаться, на решение личных проблем. А избыток всегда нужен на непредвиденные расходы. Наша жизнь каждый день чего-нибудь да подкидывает из своих экстремальностей.
– Ну, это кто, по твоим же словам, играет на поле жизни как экстремал. А кто размеренно живёт, рачительно…
– А ты «размеренно» живущий? Ты по жизни-то сейчас чем занимаешься? А? И сколько экстрима ты устроил вот в этой командировке?
Я воззрился на Неведомского непонимающим взглядом.
– О, да ты, действительно, пока далёк от вменяемости. – Жора покачал головой. – Да, парень. А кто с милашкой шуры-муры начал крутить «посреди рабочего процесса»? Кто работал за себя, за того парня и за всю советскую медицину как настоящий стахановец?
До меня начал покамест смутно, но доходить смысл слов Неведомского.
– А причём тут чувство собственной важности?
– Как на вашей латинской мове звучит характеристика современного человека? Гомо сапиенз?
– Ну?
– А что нынешнее человечество – сапиенс? Не-е-ет, дорогой мой Евгений. Сапиенсами нам только предстоит стать. Разумение – это как раз качество жизни! Это качество совсем другого взаимоотношения с Жизнью (Неведомский сделал акцент на словах «взаимоотношения с Жизнью»). Пока нет такого качества у человека как Разумение. Покамест бал современной цивилизации правит чувство собственной важности.
Я искренно признал своё непонимание, разведя руки в стороны. Неведомский подлил мне из своего термоса «хорошо заваренного чая».
– Ты пей, пей, отпаивайся. Для человека неразумного, Женя, недоступны многие вещи. Например, чувство меры. Ведь, если бы ты пользовался своим Разумением… А оно у тебя уже начало проявляться, иначе ты бы со мной не смог вот так говорить, слушать и слышать мои аргументы. Ты бы никогда! ни при каких обстоятельствах!!! не совершил бы того, что произошло за эти дни нашей командировки. Никогда бы не довёл себя до опасного истощения жизненных сил! И не позволил подобного сделать другим участникам нашего с тобой вояжа. Ты ведь не просто израсходовал свою жизненную энергию из её аккумуляторов, предназначенных для повседневности, а ты залез в базовую матрицу, энергия которой невосполнима. Считай, что профукал несколько лет жизни. От полноты базового аккумулятора жизненных сил зависит продолжительность жизни человека и его здоровье.
Я некоторое время раздумывал.
– А зачем Полежаев, наверняка знающий про эти закономерности, послал нас в такую командировку?
– Это ты у него спросишь. Но я думаю тут Протасов старается. У него свои думки. Он такими командировками связи устанавливает с теми, кто доступ к немереному «баблищу» имеет, чтобы бюджет у института пополнялся и слава соответствующая. А у кого доступ к бюджету?
Вся картина происшедшего вдруг начала для меня переворачиваться в более понятном ракурсе и проясняться из своей хаотичной круговерти.
– А как Разумение включается?
Неведомский удовлетворённо хмыкнул.
– Да вот так, – он снова показал на меня пальцем. – Ну, конечно, перед этим включением ты начал жить с интересом узнавать «а как жизнь на самом деле устроена». У вас – у врачей – это кажется называется феноменологическим подходом. То есть каждый врач должен научиться свои фантазии сводить с фактами реальности. Ну, отделять мух от котлет. И, если он не будет руководствоваться таким подходом в своей медицинской практике, то причинит пациенту вред. Диагноз там не тот поставит, отрежет не то, или пришьёт не так. Чего уж говорить про тех, кто устремляется на манящее пламя эзотерики? Здесь без включения Разумения ты быстро голову сломаешь да и бед можешь натворить не малых.