Петька Дудков – бывший воздыхатель и вечный пользователь моих конспектов, стоял напротив и изучающе оглядывал меня всю, от консервативных «лодочек» и little black dress до пунцового от смущения лица. И мгновенно делись куда-то эти десять лет, их словно не было. Он просто взял и вернулся вне времени и пространства. И я, молодая, жарю на общежитской кухне картошку. Вваливается пьяный Петька и, тараща и без того огромные глазищи, громогласно объявляет всем присутствующим:
– Призрак бродит по Европе, призрак СПИДа! – На минуточку, то был год примерно восемьдесят восьмой-восемьдесят девятый…
– А ты все не меняешься, хоть и в блондинках теперь ходишь. Похудела, похорошела с годами, прямо, как коньяк. – И он довольно хохотнул от удачного, на его взгляд, комплимента.
«В смысле – не изменилась?» – мысленно завопила я. Разве это так уж прекрасно – не меняться? А я, наоборот надеялась, что за эти годы я очень даже изменилась и превратилась из правильной девушки с горящим взором в привлекательную женщину, загадочную незнакомку с жизненным опытом, ошибками, радостями и разочарованиями, встречами и утратами… Глядя на которую каждый мужчина рвался бы немедленно эту загадку разгадать. А тут, здравствуйте, не изменилась! Конечно, приятно, что для Петьки я выгляжу так же, как и десяток лет ранее, но мне хотелось бы услышать комплимент более обнадёживающий.
Вот кто точно изменился, так это Петька. Худющий, нескладный каланча в бифокальных очках, проходивший все пять лет в выпускной школьной «тройке», никак не вписывался в придуманный мною образ принца на белом коне. Сейчас же передо мною стоял натуральный «новый русский», в «вареном» джинсовом костюме с небрежно наброшенным белым шарфом. В руке у Петька торчал, что меня окончательно добило, мобильный телефон.
Все это время я не получала весточки от него, не имела понятия, что с ним происходит. За эти годы у меня поменялся и адрес, и номер телефона, у него адрес тоже сменился. О нем доходили слухи, я знала, что он, в отличии от меня, не мучился непониманием новых устоев общества и отлично вписался в развивающийся капитализм. Я была уверена, что теперь уж он для меня пропал навсегда. Нет, забыть его я не забыла.
– Петь-ка, то есть, Петро, это ты? Боже, какой ты крутой! – с трудом выталкивая слова, пробормотала я, совершенно не понимая, как себя вести с ним теперь, отчетливо осознавая разницу в наших социальных статусах.
– Я, дорогая, я, Петр Великий, собственной персоной. Стараюсь соответствовать духу времени, – самодовольно зарокотал Петька, с ложной скромностью ощупывая себя со всех сторон, будто только сейчас осознав свое великолепие.
Встреча выпускников была в самом разгаре. После поцелуев, слез, первых тостов и общих воспоминаний включили допотопный магнитофон и поставили любимых «итальянцев». Под чарующий баритон Челентано мне был учинён обстоятельный допрос:
– Колись, подруга, что у тебя на личном фронте. Мой, например, трещит по всем швам. – Тон был шутливый, но глаза сверлили буравчиками, которые не проведешь.
Пришлось смущенно признаться, что за эти годы ничего существенного ни в плане семьи, ни в плане романтики у меня не произошло. Те редкие и случайные романчики, что происходили в этот период, не то, чтобы в актив, даже в пассив занести было нельзя.
Петька удовлетворенно хмыкнул:
– Так, все понятно. Учиться, учиться и еще раз учиться. Значит, ты, по-прежнему, девица на выданье. Прекрасно! Поэтому, слушай мою команду. Приятное знакомство возобновить! Никчемных ухажеров гнать! Меня холить и лелеять! – И он довольно потер руки. Я не нашлась, что возразить. И своим молчаливым согласием ввергла себя в первый акт будущей драмы.
Глубоким вечером, завершив обязательную программу, мы решили продолжить приятную встречу и отправились в одно из злачных мест Города c игривым названием «Купидон», бывшее во времена нашей юности скромным кафе-мороженым.
В темном зальчике звучала негромкая музыка. Длинноволосый пианист наигрывал что-то из битлов, низко склонившись над раритетным инструментом. Сновали официанты в бабочках. Петька развалился на диванчике с бокалом коктейля в руке и лениво потягивал кальян из замысловатого сооружения. Над столиком витал сладковато-одуряющий аромат. Я скромно заказала мартини. Это был единственно известный мне напиток из внушительного списка барной карты. С остальными я боялась промахнуться.
Мою незатейливую историю провинциалки, стремящейся к жизни в большом городе, Петька выслушал со снисходительной усмешкой. Особенно повеселил его мой рассказ о том, как я пыталась устроиться на работу после окончания аспирантуры и сколько отказов выслушала.
– Как ты могла наобум устраивать такие дела? Ты что, не могла мне позвонить? Ведь друзьями были, – накинулся он на меня. А ведь он прав, вяло подумала я. Были. Но обременять других людей своими проблемами я стеснялась.
Сжавшись в комочек и старательно выцеживая капельки мартини из-под ледяных глыб, я размышляла на тему о том, почему мы с Петькой, ничем не отличающиеся в годы учебы в социальном плане (в интеллектуальном я даже скромно набавила себе несколько баллов), оказались через какой-нибудь десяток лет на противоположных полюсах общественной лестницы. Воспитанная родителями в духе развитого социализма и вытекающей из этого абсолютной вере в торжество справедливости и приоритет ума над деньгами, я никак не могла постигнуть феномены волшебных превращений, происходящих в последние годы. И свято продолжала верить в то, что все мои неудачи являются результатом моей лени и пассивности, а не объективной закономерностью наступившего капитализма.
После второго бокала я собралась с духом и выпалила Петьке все снедавшие меня вопросы. Пусть знает, как копаться в чужой жизни! Чёткого и ясного ответа я, конечно, не получила. Петька закатывал глаза и загадочно басил в том духе, что связи и друзья открывают любые двери, и что ничего невозможного в этом мире нет.
– Если мы с тобой опять друзья, то и у тебя все будет прекрасно. Вот увидишь. Прямо сейчас и начнем. Говори конкретно, что умеешь делать с компом. – Петька внезапно перестал куражиться и превратился в делового человека. Представив наши будущие отношения: он давит, я не гнусь, пока не разломаюсь, – я внутренне поежилась. Но соблазн разом разрешить свои материальные и личные проблемы пересилил, и я подробно перечислила свои нехитрые компьютерные умения и навыки.
Петька был в восторге:
– И презентации умеешь делать? И в Интернете поиск проводить? Отлично, то, что надо! Все, Тамарище, кончай рыдать! И тебя пристрою! Есть тут одно непыльное местечко – городской Департамент культуры. Служители муз, знаешь ли, тоже перестраиваются. Как раз человечек нужен – для компьютерных презентаций и отчетов всяких. Ты – то, что им нужно. Завтра утром подойдешь к начальнице, я ее предупрежу. Валентина Ивановна, – может ты помнишь, у нас заведующей студенческой библиотекой работала.
Я не помнила никакую Валентину Ивановну, да и саму библиотеку смутно – не особо я любила за казенными столами засиживаться, все нужные книги брала в общежитие. А уж Петьку в читалку и калачом было не заманить, недаром моими конспектами разживался. Но зато в очередной раз я поразилась его способности – вот так запросто заводить знакомства с разными серьезными людьми. Ну вот объясните, какой прок этой Валентине Ивановне от непутевого Петьки? Тем не менее, факт их тесного знакомства был налицо.
– Эй, Воинова, очнись, ты куда опять улетела? От счастья, что ли? Или раздумываешь, как благодарить? Не парься, от женщин принимаю только в натуральном виде, – великодушно объявил Петька. Я тут же заалела и уставилась в пустой бокал с сиротливо таящим кусочком белого льда.
Петька, как ни в чем не бывало, продолжил читать мои спрятанные мысли:
– Моя мама́н с ней познакомилась как-то на курорте. Давно еще. Стали они дружить. В гости друг к другу ездить. Я, когда в универ поступил, только не говори, что при ее содействии, скажем так, при лояльном отношении на вступительных экзаменах, первый год у нее жил. Потом съехал в общагу – свободы захотелось. А может, к тебе поближе? – Петька на секунду опять переключился на ироничный тон, но не получив поддержки, снова посерьезнел.
– Если Валентине приглянешься, а она у нас любит осчастливливать сирых и убогих, то считай, дело в шляпе. И не стесняйся, сразу поставь старушку перед фактом, что тебе негде жить. У них, я знаю, есть свой жилой фонд, пусть тебе выхлопочет служебную квартирку. Позже подумаем, как ее сделать не служебной.
– Петечка, – забормотала я, совершенно оглушенная. – А вдруг у меня ничего не получится, и почему ты вообще думаешь, что меня возьмут? И если возьмут, а я опозорюсь… – Я бы еще несла что-то невразумительное, если бы Петр не пресек мои стенания на корню.
– Слушай, Томкинс, раньше ты более решительная была. Помнишь, как меня выпихала, когда я с тобой мылился ночку провести? – На мгновение Дудков вновь стал тем Петькой, которого я знала, как облупленного, и с которым вела себя без церемоний.
Добравшись до своей съёмной квартирки уже за полночь, на такси, щедро оплаченном все тем же Петькой, я без сна ворочалась на диване. В конце концов не выдержала мучений и пошла на кухню покурить. Устроилась на любимом пуфике, щедро оставленном прежними жильцами, и занялась любимым делом – размышлениями. А поразмыслить было, о чем.
…На первом или втором курсе Петька взялся за мною ухаживать. Я шутливо принимала знаки внимания, чтобы не подпирать стенку в одиночестве на общежитских дискотеках. Однажды он пригласил меня в кино.
Как раз во всех кинотеатрах шла премьера «Жестокого романса». Петька взял билеты в самый дальний кинотеатр, да еще на последний сеанс, что меня немного обеспокоило. Как по ночи в общежитие возвращаться станем? Весь фильм я сидела, как на иголках, не особо вникая в страдания бедной Катерины. Зато Петька, в отличие от меня, явно наслаждался увиденным. Когда мы вышли из душного зала и побрели по темной улице куда-то вдаль, я судорожно думала о том, куда мы, собственно говоря, идем, а Петька вдохновенно смаковал полюбившиеся места из фильма. Я с трудом поддакивала, а вскоре оказалось, что мы идем к Петькиной двоюродной сестре, которая живет недалеко от кинотеатра, а сейчас находится в командировке. Я моментально взбеленилась и диким криком заставила бедного Петьку, не сходя с места, ловить «частника» и везти меня в драгоценное общежитие. Денег у него, естественно, не было, у меня тоже. Пришлось остаться в качестве залога с водителем, пока Петька бегал одалживать рубль у соседей по комнате.
Да, а ведь пошла бы с ним тогда в ночь, глядишь, может, сегодня и не пришлось просительно заглядывать ему в глаза. Наоборот, он бы заглядывал, чтобы грешки свои замолить.
Эх, глупая я была, молодая, очень меня тогда волновало мнение других – а что подруги подумают? Вернее, я и так знала их мнение: «Зачем он тебе? Провинциал, без перспектив и денег? Поедешь, как жена декабриста в провинцию сеять разумное, доброе, вечное?» Так и не решилась вступить в серьезные отношения. Не хотелось, чтобы еще и по этому поводу подняли на смех. И так натерпелась от своих столичных подружек за время учебы подколок в своей провинциальности.
Пришлось примириться с ситуацией, тем более что к этому времени одна общая страна рассыпалась на кучу разных, я прочно увязла в своей провинции, и потребовалось целых десять лет, чтобы понять свое место в новом мире.
Так нужен ли мне Петька сейчас? Заводить пустые отношения, – стоит ли? Вдруг привыкну к нему, а еще, не дай бог, влюблюсь! Как потом это все отдирать? С мясом, с кровью! А ведь часики тикают! Мне муж нужен, а не любовник! Но у него уже есть жена, и вряд ли он ее поменяет на меня. Для этого есть и помоложе и побогаче барышни. А я кто? Никто! Без мужа, без работы, без квартиры. Зато с красным дипломом! Но ведь зачем-то он подошел ко мне и в кафе повел, и на работу обещал пристроить. Телефончик свой оставил. Только откуда я ему буду звонить на мобильный? Из уличной будки-автомата?
На улице тем временем светало. В доме напротив зажигались огоньки. Какие везучие все эти люди, размышляла я. Ссорятся, обижаются, завидуют и даже не подозревают о том, что у них есть самое заветное – своя семья и свой угол, в которых можно укрыться от горестей и невзгод. Вот они рано утром встают, сердитые, собираются и едут в переполненном транспорте на работу – недовольные, вечером в обратном направлении – уставшие и голодные, но по мне, так страшно счастливые, потому что всем им есть место в этом громадном Городе. Для всех нашлась работа и дом. И как не хотят они пускать в свой закрытый мир еще одного человечка, который ничуть не хуже и не глупее их. Просто им повезло, а этому человеку, то есть, мне – нет.
Усилием воли стащила я себя с пуфика. Сон так и не пришел ко мне в эту ночь. Послонявшись без дела, решила заняться неспешным завтраком и соорудить оладьи с яблоками, которые я очень любила, но редко готовила.
Следующие дни я прожила, словно смотря фильм о себе. Вот я робко переступаю порог Департамента культуры. В кабинете директора мне навстречу поднимается маленькая, но гордая дама с идеально уложенной высокой прической и в туфельках на шпильке. Вот мы сидим с Валентиной Ивановной в глубоких креслах, пьем прозрачный зеленый чай. Я, волнуясь, повествую свою историю Золушки, а карие глаза напротив внимательно смотрят на меня.
Мелькает следующий кадр, и я уже в отделе кадров. Высокая рыжая девица, примерно моего возраста, в кожаном костюме и с восхитительными накладными ногтями, презрительно оглядев меня с ног до головы, небрежно берет из моих пальцев с облезшим лаком трудовую книжку и швыряет в сейф. Вся спина ее, казалось, так и кричит: «Понаехали».
Еще мгновение – и я присела отдохнуть и переварить происходящее в курилке, которую обнаружила на чердачном этаже «черной» лестницы. Слышится цокот каблучков, и на площадку вспархивает рыжая кадровичка. Деваться было некуда, пришлось знакомиться. Звали ее Милана, для своих – Мила, для меня – просто Милка.
Следующий кадр – и мы с ней уже закадычные приятельницы. Ее легкий снобизм меня не напрягал, наоборот, даже немного забавлял. Особенно, когда выяснилось, что ее мама – родом из Конотопа. Зато я оценила ее доброту и готовность помочь. А еще критический ум, который уравновешивал мою наивную доверчивость. Общение с нею не тяготило, потому что я не чувствовала себя ни «жилеткой», ни Армией спасения. Мы не вторгались в личный мир друг друга. Никто никого не терзал обстоятельными рассказами о жизни и страданиях неизвестных собеседнице людей. Покурили, поговорили на интересующие обеих темы, и каждая в свою норку разбежалась.
Вот так, по мановению судьбы, я оказалась сотрудницей Департамента культуры, обросла новыми знакомствами и получила во владение служебную однокомнатную квартиру. Я гладила и целовала голые стены и пол, потом устроила новоселье на одну персону и до ночи исполняла танец первобытного человека вокруг стоящих на полу бутылки с мартини и граненого стакана. Уже за полночь, обессиленная, рухнула на пол и заснула как убитая, завернувшись в махровое банное полотенце. Первый месяц я проспала на матраце, который великодушно презентовала мне Милка, а с первой зарплаты купила раскладной диван. «Бабушка» расщедрилась и разрешила забрать домой списанный компьютер – старенький, ободранный, с квадратным системным блоком. Но для меня это был предел мечтаний, окно в большой мир. Первым же сайтом, на который я зашла сразу, как только подключила интернет, был файлообменник. С него я скачала все фильмы про Дашу Васильеву. Трудилась до утра и полностью удовлетворенная сделанным, бодро понеслась на работу.
Моя благодетельница была дамой старорежимной, воспитанной на печатной машинке «Украина» и фотографиях, проявленных в ванной комнате. Под стать ей были и остальные сотрудницы – бывшие культорганизаторы, руководители народных театров и труженицы домов политпросвещения.
Я отлично вписалась в нехитрую схему работы Департамента. С огромным энтузиазмом накинулась я на работу, которой завалила меня благодарная «бабушка». Фотографировать профессиональным аппаратом и сразу перебрасывать фото в компьютер, составлять красочные презентации, превращать скучные тексты в занимательные блок-схемы – всем этим я готова была заниматься целые дни напролет, игнорируя трудовой распорядок и не щадя организм. В награду за мой труд еще и платили пристойные деньги.