– Допустим, всё это так, но я считаю…
– Деньги вы считаете! А я, с вашего позволения, буду считать косточки в её руках.
– За деньги! – Алчно сверкнули её глаза, и врач развёл руками, чуть отклонившись корпусом назад.
– Кто на что учился. Итак, я повторяю свой вопрос: кто…
– Да что вы развезли тут манную кашу по тарелке?! Инвалид она. Ин-ва-лид! И место ей среди таких же убогих! И никакого согласия я подписывать не буду! Ясно вам?! – Согнулась она коршуном, а мужчина склонил голову набок, издевательски растянул губы и перевёл взгляд на медсестру.
– Машунь, не сочти за труд, напомни, у нас камеры звук воспринимают?
– Конечно, доктор Адашев. – Хлопая ресницами, спокойно подтвердила медсестра.
– Отлично, тогда давай, звони Фролову из министерства, будем поднимать вопрос о несоответствии занимаемой должности. А потом программистам, пусть скопируют запись на носитель. Что ещё?
Пока он мило ворковал с медсестрой, директриса только и успевала открывать и закрывать рот, словно рыба, пытаясь произнести хот бы звук, вне зависимости от его характера и направленности.
– Что вы говорите? Всё подпишете? – Кивнул ей врач.
– Откуда только взялся такой?.. – Проворчала, но была согласна на всё.
– Бумаги на столе, было приятно иметь с вами дело. – Ответил он на её неприкрытую неприязнь, удовлетворённо кивнул, когда та подошла к столу для изучения документов, и только после этого вспомнил о своей пациентке. Развернулся к ней, улыбнулся. Это по глазам его было видно. Яркие глаза, блестящие, внушающие доверие, уверенность, излучающие тепло и доброту. Сделал несколько шагов и присел перед Лорой на корточки.
– Привет. – Заглянул в раздражённые от периодически набегающих слёз глаза.
– Здравствуйте. – Словно церковная мышь, пропищала Лора и оттого чувствовала себя ещё более жалкой рядом с ним.
– Меня зовут доктор Адашев. А тебя, я знаю, Лора. Красивое имя, необычное. Мама придумала?
– Бабушка. – Прошептала ещё тише, и разрыдаться была готова только от его внимания и страха того, что есть шанс.
– Это хорошо, когда есть бабушка. Как у тебя дела, устала?
Лора пожала плечами, но ни слов, ни, тем более, мыслей в этот момент в голове не возникало. И волнение чувствовалось, и дрожь не проходящая заставляла тело колотиться, а он смотрел в глаза и впитывал все эмоции, все, без остатка.
– Ела что-нибудь? – На отрицательный кивок головы пропыхтел. – Пила?
– Мы в дороге были…
– Считаешь, это их оправдывает, нет? Ладно, не важно. Что ты мне привезла?
На резко вскинутые ярко-голубые глаза доктор Адашев глядел с улыбкой.
– Что тут у нас? – Кивнул на пелёнку. Лора почувствовала тошнотворную волну. Она усилилась, когда врач положил на эту простыню одну свою ладонь. – Что у нас тут? Руки? – Утвердительно спросил, а Лора так растерялась, путаясь в его вопросах, что пожала плечами, изображая недоумение. – Болеют у нас руки, значит, руки и привезла. Покажешь?
Он не успел дотронуться до простыни другой рукой, как Лора судорожно дёрнулась в сторону. Адашев напрягся и взглядом заставлял говорить.
– Они некрасивые.
– Ну, так ты для того и приехала, чтобы красивыми были. Разве нет? Ну-ка, давай сама. Кого мы здесь стеснялись?
Казалось бы, неуловимый взгляд в сторону директрисы он поймал и буквально расплющил своим: тяжёлым, напряжённым. Лора покраснела и опустила голову.
– Я могу попросить вас выйти? – Обернулся врач, но директриса только хмыкнула.
– Я представитель органов опеки. И пока Соколовская под моим контролем…
– Вы документы подписали?
– Она подписала. – Вклинилась в разговор медсестра и помахала договором в воздухе. Врач перевёл на директрису терпеливый взгляд.
– Так вот, если вы не читали то, что подписываете, то я вам поясню: с момента подписания документов, вы не являетесь опекуном пациентки Соколовской. А её законным представителем становится главный врач нашего медицинского центра. И до момента, пока все необходимые процедуры и операции не будут произведены, данный факт не изменится. – Декламировал он монотонным голосом. – В тот день, когда пациентка будет выписываться, я вышлю вам письменное извещение в трёх экземплярах. А на данный момент вы можете смело составить компанию своему супругу. Я вас не задерживаю. – Повторил свою коронную фразу и потерял всякий интерес к беседе.
Как только директриса вышла, улыбнулся.
– Секунду! – Это Лоре. И повернулся в сторону медсестры. – А теперь Маша звони Фролову из отдела образования и программистам. Нечего такой грымзе делать рядом с детьми.
– А я её, между прочим, предупреждала, что с вами лучше не связываться.
– Всё верно Машунь, наши беды лишь оттого, что мы предпочитаем больше говорить и меньше слушать. – Вернул внимание Лоре. – А теперь я весь твой. – Проговорил с подпевом и улыбнулся, глядя на её смущение. – Показывай.
Не дожидаясь реакции, сам стащил простынь.
– Только будь другом, Лора, пересядь не стол.
Встать-то, она встала, а вот как залезть на стол метровой высоты, так и не придумала, поэтому пока врач мыл руки, просто мялась в стороне. Он ухмыльнулся.
– А тебе разговаривать нужно больше. И не стесняйся просить. Поверь, у нас у каждого голова забита своими проблемами, вот и я не сообразил. Становись.
А пока она думала, куда же следует становиться, Адашев уже усадил её на стол.
– Ну, что за пушинка, а? Маш, у ребёнка истощение. Тебя хоть кормили? Ладно, не отвечай. – Тут же махнул рукой. – И так вижу. А сейчас займёмся делом.
Включив большую яркую лампу, он пока только смотрел. Пристально и внимательно, словно на всю жизнь запоминает или, наоборот, пытается вспомнить некоторые азы анатомии. Своими руками упирался по обе стороны её тела, а взгляд не сводил с изуродованных рук, сканировал им, что ли. Глядя на свои руки, Лора и сама не раз думала, а были ли они у неё когда-нибудь нормальными, такими как у всех, не могла вспомнить жизнь до того. И сейчас, под его взглядом, не столько жалко себя стало, сколько стыдно. Не понятно за что, да, вроде и не за что, а стыдно настолько, что хоть сейчас бросайся и беги со всех ног. Но правильно расценивая свои возможности, понимала, что ни броситься, ни, тем более, убежать, она не сможет, просто тихо роняла слёзы. Первая слезинка, вторая, скатились по лицу и, задержавшись на подбородке, словно с ощутимым разрушающим звуком упали на похолодевшие руки. А врач… казалось, он даже не понял, что это, потому легко стёр каплю, мешающую обзору, и только когда плечи затряслись, а руки заходили ходуном, поднял взгляд к её лицу. С минуту он просто смотрел, возможно, ждал, что сама успокоится. За год больничной жизни Лора хорошо понимала, что в этой профессии нет места жалости, есть только действие… или бездействие. Только успокоиться не могла.
– Маш, выйди на пару минут. – Обернулся он на медсестру и, только услышав звук закрывающейся двери, прочистил горло, подготавливая девочку к разговору.
– Мы всё исправим, Лора. Но именно мы. Я один здесь ничего не сделаю. – Произнёс абсолютно серьёзно. И в его голосе действительно не было ни жалости, ни мягкости. – Ты можешь ещё долго себя жалеть, но эта дорога будет в никуда. Поэтому предлагаю уже сейчас собраться и сделать определённые выводы, принять решение.
Лора, пытаясь восстановить дыхание, сдержать слёзы, судорожно втягивала в себя воздух, справлялась с истерической икотой и заиканием.
– Ты зачем сюда приехала, а, красавица? – Он улыбнулся и дотронулся до её подбородка. Лишь на мгновение, чтобы Лора взгляд подняла. И она подняла, потому что не могла иначе. Её никто ещё не называл красавицей. Доктор Адашев же, словно и не знал о существовании иронии, оставался серьёзен. – Мне казалось, ты чемпионка. А чемпионы всегда побеждают. Ты собралась?
Она кивнула, потому что понимала, как будет выглядеть, заикаясь, не в силах сказать простейшее слово.
– Вот и отлично. А теперь вытрем слёзы и приступим.
Лора, уловив в его словах призыв, ловко закрутила между пальцами носовой платок. Всегда его в руках держала, и сейчас пригодился. Вытерла один глаз, второй, смазано теранула по щекам, подбородку, с носом справиться не получалось и вместо того, чтобы окончательно привести себя в порядок, вытерла только его кончик, села ровно, демонстрируя полную готовность. Адашев скептически приподнял одну бровь.
– Всё?
– Да. – Ответила неуверенно и даже кивнула, в подтверждении своих слов.
– У тебя нос не дышит. – Сообщил будто между делом.
– Пройдёт. – Отмахнулась, словно от незначительной мелочи, хотя и самой было неприятно: только он назвал её чемпионкой, и тут такое… теперь как-то неловко…
Пока пыталась мысленно сформулировать, что именно ей неловко, врач уже выудил платок из трясущихся под напряжением пальцев, расправил его и обхватил крылья носа с обеих сторон.
– Давай. – Хмыкнул в ответ на округлившиеся глаза.
– Не нужно…
– Я не могу начать, пока мне что-то мешает. – Отчитался с настойчивостью в голосе и сделал одно надавливающее движение.
Она высморкалась и густо покраснела. Вот теперь было действительно стыдно, и Лора предпочла опустить взгляд и больше никогда не поднимать его.
– Вот и всё. И мы никому об этом не скажем. Надо же, какая кислятина мне попалась. – Бормотал себе под нос. – Прямо кислая, как капуста, а? Лор? Что ты молчишь? – Подзадоривал.
Отошёл к двери и, приоткрыв её, подозвал медсестру обратно.
– Маш, подготовь нашатырь, если честно, то мне вообще ничего не нравится.
Взглянул на Лору.
– Если будет больно – не молчи. Хорошо?
Кивнула и замерла от того, как он дотронулся до её рук. Теперь он их гладил. Обхватывал своей большой ладонью предплечье и проводил большим пальцем по его внутренней стороне. Вскоре поглаживания стали более настойчивые и приносили ощутимый дискомфорт.
Адашев прислушивался к своим пальцам, к ощущениям, к реакции пациентки, и у самого дыхание стало быстрым, напряжённым, даже через маску было видно, как губы кривятся. Нащупав интересующие его точки, поднял взгляд.
– Маш, последние снимки найди. – Кивнул на стол с лежащей на нём папкой.
Глазами смотрел на снимки, подвешенные на специальный стенд, а пальцами пытался найти соответствие.
– Судя по тому, что я вижу… на симках принципиальное отличие. И мне это не нравится. Когда был последний рентген-контроль?
– Пять месяцев назад.
– И что тебе делали все эти пять месяцев?
– Магнит. – Хмыкнула Лора в сторону и грустно улыбнулась.
А потом сердце ухнуло вниз и перед глазами потемнело, так он нажал на её кости.
– Маша, нашатырь. – Слышала где-то на задворках сознания.
– Я просил тебя не молчать! – Повторил Адашев в момент, когда Лора пришла в себя, уже чётко ощущая, как выступили капельки пота на лице и шее.
Теперь он не гладил. Он с завидным постоянством нажимал на самые болезненные участки, которые Лора давно научилась не беспокоить. Как специально издевался, но при этом держал её на грани сознания, не давая ни пропасть, ни выпасть из жизни от болевого шока.
– Не бойся. То, что больно – это хорошо. Значит, иннервация не нарушена, хотя они очень старались убить всё живое, что там было. Я не рентген, но уже нашёл несколько точек, где вместо твоей кости стоят металлические пластины. Стоят плохо, поэтому и больно. Сколько операций перенесла по восстановлению?
– Четыре.
– Мало. У меня будет ещё не меньше шести. Давай сейчас договоримся так: ты устала сильно, я устал как собака, поэтому все диагнозы и точные меры оставим на завтра, а сейчас просто отдохнём.
Врач помог спуститься и отошёл к умывальнику, Лора следила за каждым его движением, обомлела, когда встретилась с ним взглядом, Адашев подошёл обратно.
– И предупреждаю сразу: на ближайший год твоё внимание принадлежит мне. Измен и конкуренции не потерплю. – Улыбнулся, когда румянец на её щеках плавно перешёл в глобальную гиперемию лица и шеи. – Не скучай. – Шепнул это едва ли не на ухо, а потом, как ни в чём не бывало, помыл руки и из кабинета вышел.
– Оформляй в шестую палату. – Скомандовал напоследок и закрыл за собой дверь.
А Лора… что Лора… она просто верила ему, его словам и тому, что всё будет хорошо.
Утро началось не как в предыдущей больнице, с анализов. То есть, анализы тоже предполагались, но первым в палату зашёл именно доктор Адашев, поднял её едва ли не по свистку и только потом, широко улыбнувшись, потянул за собой, не дав и умыться.
– Я полночи думал и, знаешь, примерно представляю, чем мы займёмся в ближайшее время. Сейчас, кстати, сделаем снимок, и пойдёшь досыпать. – Пояснил на ходу, не оглядываясь на неё. – А уже после обговорим то, что я себе представлял, с учётом того, что не заметил. Будешь как новенькая. Обещаю.
К десяти часам пригласил в процедурный кабинет, где и провёл первую консультацию. Взял в руки большой светящийся стенд, вывесил на нём снимок в двух проекциях, усадил Лору на кушетку и уселся рядом.
– Смотри: это твои пластины о которых я говорил. Так случилось, что они у тебя не прижились и сейчас начали отторгаться. То есть несколько первых месяцев твои ручки болели после операции, в ответ на инородное тело, теперь же, из-за воспалительного процесса. Здесь дело не во врачах, а в особенностях твоего организма. Мы их заменяем на более современный материал и подгоняем по индивидуальному заказу, так, чтобы даже дискомфорта ты не чувствовала. Дальше твои пальчики: смотри. Как только уберём воспаление, средний и указательный и сами придут в норму. К большому пальцу у тебя, как я понимаю, претензий нет. Что касается мизинца, вот этого, смотри, то здесь просто перетянули сухожилия, это тоже вполне поправимо. По левой руке сложнее, здесь какой-то дефект сборки луче-запястного сустава, я час смотрел его во всевозможных проекциях, пытаясь разобраться и, если честно, так ничего и не понял, что не так. Поэтому, с твоего позволения, мы оставим это на попозже, – кивнул, повернувшись и глядя в не понимающие глаза, – а сейчас займёмся всем остальным. Я созвонился с представителями компании по протезированию, выполнение заказа займёт не меньше месяца, плюс погрешности на сроки и доставку, будет дней пятьдесят. За это время мы с тобой займёмся полным обследованием, твоим мизинцем и душевным равновесием.
– И какие прогнозы?
– Ух ты, слово какое выучила! Прогнозы… – Перекривил. – Всё, за что берусь, я довожу до конца и с наилучшим результатом. А прогнозы такие: ты меня ещё стрелять научишь. Научишь ведь? – Толкнул плечом в плечо и рассмеялся на её робкую улыбку.
– Директриса говорила, что сдаст меня в дом инвалидов. – Вдруг вспомнилось.
– А я говорю, что ты даже на контроле в аэропорту не засветишься. И кому предпочитаешь верить?
– Вам, конечно. – Ответила хоть и бодро, но явно неуверенно, Адашев промолчал, просто давая ей время привыкнуть, а потом… потом она в своей уверенности и его самого переплюнет.
Здесь всё было иначе. И медперсонала, и процедуры, и уход. Лора вернула в весе исходные пятьдесят два килограмма, теперь могла спокойно смотреть на себя в зеркало и училась заново улыбаться. А ещё… ещё она поняла, что влюбилась. И смотрела на лечащего врача как на бога. Даже когда слёзы от боли брызгали из глаз, она его любила, и когда он приближался, чтобы заглянуть в глаза, и когда издевательски насмехался, пытаясь разозлить. Любила не только за то, что вытащит, что сможет. А глупой наивной любовью: за то, что красивый. И пусть ни разу не видела его без маски и медицинской шапки, которая у доктора была особенной, ляпистой в военном стиле, в красоте не сомневалась. Любила за то, что огромный, как скала, и подхватывает её на руки, словно пушинку, за то, что от него приятно пахло. За его внимание. Она была не просто пациенткой. Прежде всего, Лора для доктора Адашева была человеком, нуждающимся в общении. Он эти пробелы восполнял постоянно и без устали.
Две первые операции прошли удачно, и результат не заставлял себя ждать, под действием препаратов некоторые пальцы и без вмешательств немного выпрямились и теперь не приносили такую боль. Она могла листать страницы книг, училась захватывать мелкие предметы.