– Тогда ничего не понимаю.
Алина отвернула лицо, ее поза как бы проиллюстрировала: «И не надо».
Разговоры разговорами, а движения не прерывались. Партнерша стоически выносила любовь не того, чью идеальность декларировала. Может, не настолько брат идеален? Не зря он ревновал к Виктору, Ярослав будто предвидел. На последней встрече он высказал с пренебрежением: «Посмотри на имена. Алина и Ярослав. Тем, что находится между А и Я, можно описать все, внутри заключена Вселенная. Между вашими А и В – только Б». Это выглядело плевком в душу, но Ярослав, как всегда, был прав.
– Ты же любишь его. – Ощущения заставляли сердце Виктора биться люстрой об пол, и только разговоры сбивали накал. – Любишь так, что при выборе «он или все остальное» даже не задумаешься. Почему же?
– Потому что он – единственное, что есть, что было и что будет. Ради него все отдам, на все пойду. Он – мои потрясающие восходы и до изнеможения сладкие закаты. Безоблачные дни, не повторяющие друг друга, и «ночи, полные огня». Мой редкий лед и частый жар. Обнимать его – держать в руках весь мир. Любить Ярослава – это обрести смысл жизни.
Приторные фразы пролетали мимо ушей, Алина говорила искренне, но говорила не о том.
– Ревнует к каждому столбу? – шумно дыша, выпихнул из горла Виктор.
– Никогда. Я не даю повода.
Это так. Проще экскаватор заставить летать, чем раскрутить эту девушку на маленькое удовольствие. Тем непостижимее происходящее. Но больше не хотелось ни говорить, ни думать – только чувствовать. Только двигаться. Только наслаждаться моментом. Виктор ушел в ощущения, с головой окунулся в их вкус, цвет и аромат, утонул в них… Цепная реакция снесла последние барьеры, прихожую сотрясло рычание, перешедшее в вой дикого опустошения.
Виктора с силой отпихнуло, Алина распрямилась освобожденной пружиной.
– Мне пора.
– Когда? – спросил он. – Когда увидимся еще раз?
– Никогда. Я приходила из-за Ярослава. – Алина умолкла на миг, вести беседу и одновременно изворачиваться всем телом, возвращая обтягивающую ткань на место, оказалось сложно. – Он не верил, что у нас с тобой ничего не было.
Виктор включил свет, чтобы Алина привела себя в порядок.
– Спасибо. – Она сосредоточенно покрутилась перед зеркалом и достала расческу. – Ярослав всегда просчитывает на сто шагов вперед. Он знает все. Не было случая, чтобы он был неправ. – Прическе вернулся приемлемый вид, затем Алина огладила платье и еще раз придирчиво оглядела себя. – Ярослав не переживет, если поколебать эту уверенность. Факт, что между мной и тобой ничего не было, означал, что мой мужчина ошибся. Если ошибся в одном – есть вероятность, что ошибается в прочем. Мироздание рухнет и погребет Ярослава под обломками. Он не сможет быть прежним. Начнет сомневаться во всем. Станет как все. – Виктора коснулся прощальный поцелуй в щеку. – Я не могла этого допустить.
Дверь открылась, Алина сказочным видением выпорхнула наружу. Уже на площадке она обернулась и закончила со счастливой улыбкой:
– Теперь он идеален».
Было видно, что Маша прочитала до конца. Она молчала. Телефон с текстом застыл в левой руке, глаза глядели в сторону, зубы покусывали ноготь большого пальца поднятой к лицу правой кисти. Никогда я не видел Машу такой вдумчивой и серьезной.
От пиццы давно не осталось ни кусочка, но я продолжал сидеть рядом за кухонным столом в ожидании, пока Маша поделится впечатлениями.
– Что скажешь? – не выдержал я.
– Главный герой тебе никого не напоминает?
– Виктор?
– Ярослав.
– Его вообще нет в рассказе.
– Он там есть, и главный герой – он. Сама описанная ситуация мне не нравится, но описана хорошо, я в нее поверила.
– Спасибо. Есть еще какие-нибудь мысли о прочитанном?
– Знаешь понятие «ложь во спасение»?
Слишком хорошо знаю. Последнее время моя жизнь устроена по этому принципу.
– И что?
– Как думаешь, ложь во спасение – зло или благо?
Ответ висел у меня на языке, но правда некрасива, ее можно понять превратно.
– Ложь – плохо, – сказал я, – спасение – хорошо. Итог зависит от вектора.
– То есть, при всей своей безумной правильности, ты признаешь, что иногда ложь необходима?
– Иногда. Строго точечно, а не ковровыми бомбардировками. Когда действия продуманы, а последствия просчитаны. Когда по-другому нельзя.
– И ты солгал бы Любе, если бы вскрывшаяся правда угрожала будущему счастью? – Маша глядела на меня пристально, с беспокойным вниманием.
– Люба почувствует, если я солгу.
– И все же ты ей лжешь. Ты не рассказал Любе, как помогал мне, когда прищемил мне пальцы?
– Не рассказал – не значит соврал.
– Это отговорка. Ты пользуешься лазейкой в юридической формуле-клятве говорить правду, только правду и ничего кроме правды. В стороне остается вариант «говорить всю правду». Скрыть – равно соврать, поскольку означает не сказать правды, разве не так?
– Ты слишком глубоко копаешь.
– Закопанное неглубоко быстро протухает.
– Почему ты заговорила про ложь во спасение?
– В твоем рассказе описан его вариант. Измена во спасение. Ты допускаешь в своей жизни такой вариант?
Перед глазами – джакузи с обращенным ко мне тылом Любы-номер-два. Смятая кровать в ее гостевой на второй этаже. Кожаный диван в ее кабинете. Диван у нее дома после дня стажерства.
– Нет, – со всей возможной искренностью ответил я.
Давно сказано: «Самые честные глаза – у мошенников и соблазнителей». Я не считал себя ни тем, ни другим. Но если вдуматься… Кто же я тогда? Жертва соблазнения? А второй визит к Любе-номер-два – проявление Стокгольмского синдрома?
Моя ложь во спасение зашла слишком далеко и превратилась в измену во спасение, Маша права. Но как она догадалась?
А догадалась ли? А если она намекает, что у нас с ней тоже возможно что-то «во спасение»?!
– Если по невероятному стечению обстоятельств я когда-нибудь изменю Любе, – сказал я, – это будет измена во спасение наших отношений.
Маша о чем-то задумалась, затем проговорила:
– Я читала, как в средние века случилась одна история. Замужняя дама с незапятнанной репутацией узнала, что некий подросток, у которого вскоре должен был сломаться голос, добровольно идет на кастрацию ради сохранения тонкого голоса и карьеры певца. Она успела перехватить его до того, как произошло непоправимое, отвела в спальню и показала пареньку, что он в этом случае потеряет. Утром подросток отказался от кастрации. О причине узнали в обществе, был скандал. Об этой женщине говорили многое и разное, но в конце концов ее простили.
Маша посмотрела на часы, вздохнула, отдала мне телефон и вышла из кухни. В последний момент она обернулась.
– Ты точно на меня не сердишься?
– За что?
Маша улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй:
– Идеальный ответ.
Глава 2
Утром в глаза бросились яркие открытки в прихожей. Ночью Маша вернулась с работы и, раздеваясь, забыла их на полочке. Оглянувшись на вторую спальню, я быстро осмотрел открытки. Их было две, обе пришли по обычной почте – наверное, Маша вытащила их из почтового ящика. На обеих в разных вариантах изображались цветы и красное сердечко, получателем числилась Маша, а подписи состояли из букв. Одно сердечко прислал «З», второе – более известный мне «Ю». Видимо, позаботился заранее. Что ж, в равнодушии к Маше его не упрекнешь. Старается.
Правильно, на днях ему официально возвращаться, нужно напомнить о себе приятным образом. А по поводу «З»… Не сдается парнишка. Я мысленно пожелал ему удачи. Зря Маша говорила, что у Захара нет стержня. Я себя даже поставить на его место не мог: Захар мыслил и поступал одновременно предсказуемо и нелогично. И этим он восхищал.
Маша вышла из спальни через час, сонная, непричесанная, в обычной домашней одежде. Я обедал на кухне. Из окна слепило зимнее солнце, батареи под окном полыхали жаром, по помещению плыл запах растворимого кофе. Маша улыбнулась:
– С праздником.
– Каким?
– Сегодня день Святого Валентина.
Я бы отмечал день Петра и Февроньи, по духу он мне ближе.
Маша проинформировала:
– Сегодня будешь моим Валентином.
Упс. Честно говоря, я не в курсе, что это значило. Мы с Любой этот, с позволения сказать, праздник игнорировали, у нас «День Святого Валентина» был перманентно, без перерывов. Вчера в голову что только не лезло, я представлял, как у нас с Машей может быть что-то более, чем родственное, но сегодня, на свежую голову…
Для снятия гормонального напряжения у меня теперь есть Люба-номер-два. Люба-номер-один о ней никогда не узнает. А если у меня что-то произойдет с Машей, с которой до скончания века жить в одном кругу родственников…
– Наверное, откажусь сразу, чтобы не было недоразумений.
– Из-за Любы?
Я кивнул.
– У всех есть какая-то Люба, и что? – в голосе Маши проявилась неожиданная пылкость. – День Святого Валентина – день одиноких и неприкаянных, он ни к чему не обязывает, это повод скрасить единственный официально неприемлющий одиночества день в году фикцией дружеского участия. Люди делают вид, что у них все хорошо и что они любят друг друга. Влюбленные пары дарят своим половинкам подарки, невлюбленные проводят вместе вечер или ночь, чтобы развеять тоску.
Зацепило: «Влюбленные пары дарят своим половинкам подарки». Наш с Любой затянувшийся «День влюбленных» подарков не предполагал. От цветов и глупых безделушек Люба отказалась сразу же, на первом этапе знакомства. Зачем тратить деньги впустую? Такой подход меня восхитил, Люба целиком разделяла мое мнение о бессмысленности подарков. Конечно, подарки в нашей жизни были: на дни рождения, на Новый год, на двадцать третье февраля и восьмое марта. Мы всегда дарили что-то нужное. Например, парфюмерию и косметику из того, чем пользуемся и что на тот момент заканчивалось. Я бы не возражал против подарков в физическом плане, они не предполагали трат, но, увы мне и ура Любе, она твердо держалась позиции, за которую я ее любил, ценил, а также из которой полностью доверял. Сам я оказался недостойным чистоты своей избранницы, но после свадьбы все исправится. Зачем чужое, если есть свое?
– Как бы ни выглядело здорово на словах, – я выразительно развел руками, – ничего из сказанного тобой к нам не применить.
Маша фыркнула:
– Ты рассуждаешь как мой брат Санька, он тоже во всем искал скрытый смысл, из мухи делал слона и ханжески нудел по поводу и без повода. У меня его нотации поперек горла стояли, я и сбежала от этих его и родительских нравоучений, выдаваемых за истину в последней инстанции, а тут еще ты начинаешь. Алик, улыбнись миру, и он улыбнется тебе! Все не так, как ты себе внушил. Ты далеко от любимой и потому одинок. У меня от личной жизни на душе кошки скребут и хочется забыть обо всем хоть на миг. Что же мешает нам сделать из серого дня маленький праздник и приятно провести время?
– Что ты предлагаешь?
Вот он, момент истины. К чему Маша ведет, чего хочет? Догадывается ли, чего хочу я, временами сам не знающий, чего хочу? Например, вчера мне хотелось одно, сегодня хочется другое. Точнее, сейчас, при свете дня и общей легкости организма, меня не тянуло к тому, что до зарезу требовалось вчера. А если и тянуло, то не настолько, чтобы забыть Любу, совесть и принципы. Повторенная вчера, по точному определению Маши, «измена во спасение» вернула меня в мир благоразумия и стабильности.
Быстрее бы сыграть свадьбу. Чтобы больше никаких «спасений».
– Как понимаю, повторение старых игр тебе неинтересно, новых ты испугаешься не меньше, чем прежних… – Маша сделала вид, что задумалась, хотя глаза выдавали: у нее заготовлено, что сказать. – Надеюсь, от предложения пообедать в ресторане ты не откажешься? Я приглашаю. Вчера аванс получила.
– Ты и так вкладываешь в наш быт намного больше меня.
– Забудь про быт, я говорю о походе в ресторан. Душа хочет праздника. К тому же, меня гложет совесть – давно хочу сделать тебе приятное за постоянную помощь и отзывчивость. Ты мне не просто родственник и близкий человек, ты больше чем родственник.
Больше чем родственник – этот как? Выяснять я не стал.
– Если тебе хочется, то с удовольствием составлю компанию.
– Ура! Тогда я звоню?
– Куда?
– Ну… – Маша на миг замялась. – Как это «куда»? В ресторан. Бронировать столик.
– Звони.
– И закажу такси, не в сапогах же с солидное заведение топать. У тебя есть костюм?
Костюм у меня был. Черный, блестящий от преобладания синтетики в составе ткани, он был куплен на школьный выпускной, размер специально брался с запасом, чтобы служить долго. В этом костюме я планировал быть на свадьбе. Невесте нужно новое красивое платье, это принципиально, а жених обойдется тем, что уже носилось, это тоже принципиально – не тратить денег тогда, когда их тратить не надо.
Маша переоделась.
Я впервые увидел ее в вечернем платье. Чудесница. Обольстительница. Звезда телеэкрана и мужских грез. Внизу ярко-синее платье опускалось ниже коленей, что одновременно придавало образу ореол скромности и невинности и демонстрировало точеные ножки. Еще меня порадовало небольшое декольте. Грудь Маши мне, конечно, нравилась, но любоваться прикрытыми сейчас прелестями получалось и дома, а в ресторан мы идем с другой целью.
После свадьбы обязательно будем с Любой выбираться куда-нибудь, где ходят в костюмах и платьях. Выглядело это непередаваемо здорово. Словно картинка с обложки журнала.
Заметив в моих глазах восторг и одобрение, Маша прокрутилась передо мной, мой вид в костюме ее тоже восхитил.
– Прямо Джеймс Бонд!
– Если это похвала, то спасибо, сударыня, премного благодарен.
– Алик, ты супер!
Маша потянула меня к выходу. Таксист известил о прибытии, мы вышли из подъезда в туфлях при теплых куртках и шапках. На улице, как и вчера, валил снег, основательно прохватило морозцем, потрескивали «бенгальские огни» от штанг проходящих троллейбусов. Я подумывал ехать в зимних сапогах, а туфли взять с собой. Маша сделала презрительное «Фи!» и сапоги остались дома.
Мы сели на заднее сиденье. Голоногая Маша продрогла по пути от квартиры к такси, она прижалась ко мне, я обнял ее за плечи. На душе возникло странное спокойствие, какого не было давно, с тех пор, как в моей жизни, кроме Любы, появились Маша в качестве пряного дополнения и Люда-номер-два как временный заменитель. Так бы ехать и ехать…
– Надеюсь, обнимать родственницу не входит в число запретов, которые придумывает тебе Люба, которая сидит в твоей голове.
Зря Маша напомнила о Любе. Всему свое время, а в эту минуту мне хотелось думать о чем-нибудь другом. Даже о ком-нибудь. Но…
Сказанного не вернешь. Объятие потеряло сладость и стало механическим.
– Не входит, – буркнул я.
Вот же ж, дышло ей в тарантас и коромысло в прорубь, а Маша права. Стоило Любе вернуться в мысли, и глупости развеялись, родственные отношения вернулись на верный уровень, и все встало на места. Я парень своей девушки, Маша – близкая родственница этого парня, как она и окружающие считают. Обнимашки с родственницей не должны приносить чувственных удовольствий.
– Благодарность родственницы за помощь в этот список тоже не входит? – зачем-то уточнила Маша.
«Смотря какая благодарность». Впрочем, имеется в виду родственная, ни на что иное даже намеки невозможны.
– Помощь не требует благодарности, иначе это не помощь, а бартер и торговля. Искренняя благодарность не может оказаться под запретом.
– Хорошо, а то я переживаю. Ты у нас такой непостоянный.
Я?! Это говорит человек, у которого кроме любовника (он же чужой муж) в моем присутствии были близнецы, писатель, друг старшего брата, и это лишь те, кого я застал?!
Улицы заметало колючей крупой, на столбах до сих пор перемигивались оставшиеся с Нового года гирлянды – они будут радовать глаз до ближайшей оттепели, когда мастера смогут к ним взобраться. Водитель резко выкрутил руль влево, машина развернулась поперек присыпанной снегом сплошной полосы: разметка не видна, ни один гаишник не докопается. Отфыркиваясь снежными брызгами, такси остановилось у входа в один из довольно известных городских ресторанов. Надо заметить – у Маши неплохой вкус. И запросы. Что ж, она сама пригласила. Я отплачу лишь тем, что закажу что-нибудь не особо дорогое.