«Будто могилу себе рою», – равнодушно подумала она, медленно оседая на дно глубокой берлоги.
Совершенно отчаявшись, девушка затихла, холода она уже не чувствовала, ей смертельно захотелось спать, веки слипались, точно к ним подвесили по свинцовой гире. Снежный вихрь быстро соорудил на ее плечах пушистую белую горжетку.
– Спать нельзя, – бормотала она, как в бреду. – Я замерзну. Нельзя, – хриплое с подозрительным клокотанием дыхание становилось все слабее.
И тут до ее слуха донеслась музыка, сквозь сиплый вой ветра пробивались звуки знакомой мелодии. Напрягая слух, она жадно ловила обрывки музыкальных фраз. Это был Гершвин, «Американец в Париже»– любимая джазовая композиция мамы. Значит, дом американца был совсем рядом. Там люди! Мысли о матери, о близком спасении заставили Алису встрепенуться, и, собрав остатки сил, она рванулась вверх. Со второй попытки ей удалось подтянуться на руках и выдернуть тело из западни, Алиса тяжело перекатилась на спину и уставилась вверх. От яростно крутящейся снежной каши в глазах зарябило, к горлу подкатил приторный комок. Сил подняться не было, и она медленно поползла в том направлении, откуда неслась бравурная мелодия.
У чугунной решетчатой ограды, за которой беззаботно светился аккуратный двухэтажный дом, девушка с усилием поднялась на колени, вцепившись в толстые прутья и преодолевая противную дрожь в ногах, встала. Медленно перебирая руками, добралась до калитки, резко навалилась на нее грудью, но калитка не поддалась. К великой радости ошалевшей от холода Алисы, она оказалась заперта только на задвижку. Изловчившись, девушка просунула руку сквозь прутья решетки, и засов с протяжным скрежетом сдвинулся, калитка заскрипела и распахнулась.
На то чтобы преодолеть последние метры у Алисы ушло минут десять, она поминутно спотыкалась, падала, стонала от боли, вяло чертыхалась, вставала и плелась дальше. Дверь коттеджа оказалась приоткрыта, и изнемогшая девушка, игнорируя приличия, ввалилась в прихожую без стука.
В холле горел торшер, заливая комнату уютным персиковым светом, камин – неотъемлемая часть любого загородного жилища, чуть теплился. В комнате никого. Запах гари и режущие слух звуки джаза, исторгаемые допотопным музыкальным центром, насторожили Алису. Сил бояться у нее не было. Что бы ни случилось, оно уже не могло быть ни хуже смерти мужа, ни получасового марш-броска в десятиградусный мороз босиком. Она устало прислонилась к шершавой стене и позвала:
– Фрэнк!
Ее сиплый, жалобный оклик остался без ответа. Напрягая саднящие связки, Алиса возвысила голос до крика и натужно закашлялась, сотрясаясь худым озябшим телом. Никто не отозвался.
– Наверно, вышел ненадолго, – успокоила себя девушка и, заметив на журнальном столике початую бутылку виски, оживилась.
Ей просто необходимо сейчас выпить. Только теперь она заметила, как ее трясет, холодная оттаявшая ткань липла к телу, вызывая неудержимый озноб. «Сначала сменить одежду», – размышляла она, – потом виски, и я в порядке». Оглядевшись, она заметила валяющийся на диване мужской свитер бутылочного цвета, на полу – клетчатые тапки с оставленными в них теплыми носками. О большем она и мечтать не могла, рывком содрав с себя жалобно затрещавшую блузку, она отшвырнула ее прочь, напялила свитер, воткнула промерзшие ступни в широкие голенища носков, налила себе полстакана маслянистой жидкости из бутылки, поморщилась от резкого сивушного запаха и, зажав нос, залпом выпила. Ее едва не вывернуло на пол, шотландская микстура встала в горле колом и грозила низвергнуться обратно на ковер. Мужественно преодолев рвотный спазм, Алиса громко икнула и, пошатываясь, доплелась до камина. От тлеющих поленьев веяло благодатным теплом, прижав руки к еще горячей решетке, девушка опустилась на пол и почувствовала, как кровь тугими толчками ринулась к онемевшим от холода конечностям, кончики пальцев начали обретать чувствительность. Мешала визжащая музыка, она отзывалась в висках тупой болью, не давая расслабиться.
– Чертова музыка, – пробормотала она и раздраженно ткнула пальцем в кнопку на музыкальном центре.
Внезапно наступившая тишина оглушила Алису, будто ее опустили на дно океана или залили воском уши, она невольно втянула голову в плечи и поежилась.
– Где же Фрэнк? – размышляла она вслух.
Комната выглядела так, точно хозяин на минутку вышел. В пепельнице было полно окурков, разбросанные вещи и раскрытый журнал в низком кресле говорили о том, что американец отдыхал здесь совсем недавно.
– Ничего-ничего, – пытаясь ободрить себя звуком собственного голоса, уверенно произнесла Алиса.
Мужества, однако, не прибавилось. Скорее наоборот. Алиса принялась следить за минутной стрелкой каминных часов и ей показалось, что она слышит зловещий шорох ускользающих в небытие секунд. Прошло долгих пять минут, тишина в доме копилась и концентрировалась, постепенно превращаясь в напряженно вибрирующий сгусток страха. Под действием алкоголя и тепла мозг размяк и соображал туго.
«Будто холодец», – сердито потрясла головой девушка.
– Сейчас без десяти двенадцать, – сказала она себе, – значит, Фридман должен появиться с минуты на минуту. Нужно позвонить ему. Но как? Номера телефона коттеджа, где осталось лежать тело Марка, она не помнила.
– Фрэнк! – решительно крикнула она, поднимаясь с колен.
Тишина. И, вдруг, Алису пронзила отчаянная мысль: «Фрэнка здесь нет. Фрэнк – убийца! Маньяк. В Америке этого добра пруд пруди. Он остался в их коттедже! Как же она сразу не сообразила! Это он следил за ней, ходил за ней по пятам и напугал ее до полусмерти, когда она босиком бросилась бежать вон из дома. Ей повезло. Он не успел убить ее. А значит, он в любую минуту может вернуться сюда с какой-нибудь бензопилой и…»
Мгновенно протрезвевшая Алиса заметалась по комнате, натыкаясь на мебель, путаясь ногами в мохнатом ковре, голова разрывалась, сердце зашлось, ее охватила паника. Бежать больше было некуда. До Лаутербрюннен слишком далеко, пешком она не доберется, замерзнет в пути. Назад? Прямехонько в лапы маньяка? Ни за что. Ждать возвращения убийцы сюда? Что делать? Боже, надо срочно предупредить Фридмана. Как угодно. Иначе… В то, что произойдет в противном случае, Алиса решила не углубляться. Но как? Номер мобильного телефона свекра на память она конечно не помнила. Девушка беспомощно опустилась на диван и задумалась. Спустя минуту она соскочила и возбужденно пробормотала:
– Телефонный справочник! Если верить западным фильмам, то в каждом порядочном доме Европы и Америки должен быть телефонный справочник! Теперь я должна его отыскать. Где же он может быть?
Девушка внимательно огляделась. Напротив камина высился деревянный стеллаж, заставленный книгами.
– Разве что здесь? – сама себе сказала Алиса и решительно шагнула к внушительной конструкции, пестревшей разноцветными корешками.
Пересмотрев две или три полки, она устало опустилась на пол, крупные капли пота стекали по лицу, колени дрожали, перед глазами замелькали черно-золотые пятна, Алиса бессильно прислонилась лбом к дерматиновым корешкам и внезапно уперлась взглядом в серую толстую книгу с нарисованным на ней телефоном. Не помня себя от радости, она попыталась встать, ухватилась руками за край верхней полки, и тут произошло нечто невероятное: полка неожиданно подалась, с нее градом посыпались книги, больно ударяя Алису по голове, деревянный стеллаж плавно выдвинулся вперед и отъехал в сторону… В пыльной, тесной нише Алиса увидела скрюченную человеческую фигуру с залитым черной запекшейся кровью лицом и выпученными глазами. Фигура угрожающе качнулась и с размаху обрушилась на девушку.
– А-а-а! – дико завизжала она и потеряла сознание.
Глава четвертая
Несколько минут спустя она очнулась. Труп могильной плитой покоился на ее ногах, Алиса с отвращением оглядела темные от засохшей крови пряди на затылке мужчины, нестерпимая боль в распухших обмороженных ступнях, придавленных мертвецом, достигла апогея, и она яростно оттолкнула тело ногами. Труп нехотя сдвинулся, освободив голени и дав девушке возможность, вытащить из-под него ноющие ступни. Вымотанная непрерывным кошмаром, Алиса медленно отползла к креслу и вгляделась в распластанное на полу тело. Это был американец. Тот самый Фрэнк, правда, утром он выглядел намного привлекательнее. Оплывшее лицо, успевшее в духоте покрыться лиловыми пятнами, выглядело устрашающе. Левая сторона головы, развороченная выстрелом в упор, напоминала неряшливый кусок заветренной говядины с торчащими из него раздробленными костями, запекшимися кровью волосами и прочей гадостью.
«Н-да, – подумала Алиса, – выглядит он неаппетитно». Подумала и устыдилась собственных мыслей. «Кажется, я начинаю привыкать к покойникам. По логике я обязана трястись от страха. А я оцениваю их с точки зрения эстетики. Фу!»
Страха, как ни странно, уже не было. Стресс, сотрясавший психику в течение последних двух часов, прошел. Сработали защитные системы организма, и теперь Алиса чувствовала только равнодушие. Тупое, животное, граничащее с идиотизмом. Ей уже не было страшно. Бежать все равно было некуда, да и незачем. Если бы убийца хотел ее прихлопнуть, то у него была на это тысяча и одна возможность. Он же, по всей видимости, специализировался исключительно на мужчинах. А раз так, то…
«Надо позвонить Лейбу», – переключился невидимый тумблер в голове. Словно по команде Алиса поднялась с пола и направилась к рассыпанным по полу книгам, среди них валялась дивная новенькая винтовка с оптическим прицелом. Алиса бездумно подняла ее, повертела в руках, ствол был гладкий, прохладный, на боку название: “Benelly”.
– “Bеnelly”. Красиво. Из него-то тебя и уконтрапупили, – печально сыронизировала она, обращаясь к покойному гражданину Америки, и бросила оружие на тело Льюиса. И тут же спохватилась:
– Она мне еще пригодится, – и торопливо подняла винтовку.
Ей пришла в голову здравая мысль осмотреть дом Льюиса. На всякий случай. Судя по тому, что она провела здесь не меньше получаса и не слышала ни единого постороннего звука – дом пуст. Но наученная горьким опытом Алиса решительно сжала ствол винтовки и направилась на разведку. Первый этаж, состоявший из холла и небольшой, грязноватой кухни, выглядел необитаемым, в мойке – неряшливая гора немытых тарелок, на усыпанном засохшими крошками столе – кофеварка с остатками темной бурды. Похоже, Льюис обходился без прислуги. Неслышно ступая, девушка поднялась по узкой деревянной лестнице наверх, где размещались две небольших спальни. Одна, оклеенная мещанскими обоями в мелкий голубой цветочек, со скромной односпальной кроватью у окна, выглядела нежилой. Во второй, с французским окном во всю стену, гигантской кроватью под шелковым покрывалом пошлого розового цвета, царил хаос. Кругом валялись какие-то фотографии, журналы, на полу и тумбочках неряшливо торчали початые бутылки, по стенам развешены фотопортреты самого хозяина, на одном– в полный рост и совершенно голый, на другом – в плавках и на корточках. На фото Льюис выглядел отвратительно: большое круглое брюхо, нависающее над шлангообразным мужским достоинством, обрюзгшее лицо, заросшее синеватой щетиной, мерзко ухмылялось, буравя пространство маленькими похотливыми глазками. Прямо напротив окна Алиса углядела две странные металлические конструкции. Приблизившись, она внимательно осмотрела установленный на штативе мощный фотоаппарат с цейсовским объективом, потом инстинктивно глянула в торчащий рядом телескоп и резко отшатнулась. Судя по тому, что она буквально воткнулась носом в собственную гостиную, где у распростертого на полу, тела Марка двигались две неясные мужские фигуры, господин Льюис увлекался отнюдь не астрономией. И по ночам вместо далеких галактик предпочитал изучать чужие спальни.
– Гадость какая, – прошептала Алиса, и на ее лице появилось выражение брезгливости. – Старый извращенец, – бросила она гаденько улыбающемуся портрету Льюиса. – Забавлялся, подглядывая за нами, скотина! Тьфу!
Немного успокоившись, она вновь прильнула к окуляру телескопа, Лейб Фридман уже прибыл и теперь сидел в кресле, разговаривая по телефону. Слов Алиса слышать не могла, но судя по напряженному, красному лицу и энергичным жестам свекра, он был вне себя от гнева. Увидев Лейба, Алиса почувствовала, как улетучивается наступившее было спокойствие, и ее вновь охватила паника. Она оказалась в гнусном положении: ее молодой муж (и что самое неутешительное – сын миллиардера) умер от отравления в ее же присутствии, она бросила тело из опасения быть убитой и сбежала в соседний коттедж, где обнаружила застреленного из винтовки американца. И хотя Льюис оказался обычным мелким засранцем, но ведь и за мертвых засранцев заставляют отвечать перед законом по всей строгости. Два убийства и Алиса. Алиса и два убийства. И никакого алиби. И ни одного свидетеля. Что теперь будет? Если следовать логике, то будет полиция, допрос, тюрьма, суд и пожизненное заключение. Вот так карьера! В голове у Алисы помутилось, мысли лихорадочно заметались, ища выход из цейтнота. Бежать? Куда? Без денег, без документов в чужой стране, размером с Московскую область, где полиция с легкостью найдет иголку в стоге сена. Сдаться? Но ее точно посадят. Что же?
Соскочив с места, девушка беспокойно забегала по комнате, ей казалось, она слышит тихое шипение плавящихся в мозгу нейронов. Единственное, что она могла сейчас сделать – попытаться убедить свекра в собственной невиновности, рассказать ему все как на духу и если всемогущий Лейб ей поверит, то не даст в обиду. Он должен, должен ей поверить. Иначе она погибла. Решившись, она быстро спустилась вниз, с твердым намерением позвонить Фридману и объяснить всю нелепость чудовищной ситуации.
На сей раз справочник нашелся на удивление легко, он лежал поверх груды рассыпавшихся книг, и, будто напрашиваясь на похвалу, услужливо раскрылся на букве “G”.
«Grindevald, Lauterbrunnen, 77. Точно! Номер коттеджа 77. Марк еще говорил, что семерка счастливое число. Эх, если бы…», – Алиса сглотнула подступившие слезы.
– Телефон 53476073. Слава богу, нашла, – оживилась она, пробираясь к столу за телефоном. По пути она плеснула себе еще виски, для храбрости, и пляшущими от волнения пальцами набрала номер.
– Занято, – растерянно сказала она. – Наверно, в полицию звонит. Господи, да что за это кошмар? За что? Почему я?
Вспомнилось, как в десятом классе она изводила насмешками непомерно толстую Светку Пашкову, как стащила у матери из кошелька тысячу и прогуляла ее с девчонками на дискотеке, как издевалась над Сережкой Артемовым, имевшем несчастье влюбиться в нее в девятом, и как после победы в конкурсе красоты надменно прощалась с лучшей подругой Танькой Зонтиковой, уверенная, что только ей, Алисе Вересаевой, справедливо уготована необыкновенная, головокружительная судьба. И умница-то она (в аттестате только три четверки – по алгебре, геометрии и информатике), и красавица, и танцует как богиня, и в театре музкомедии играла горничную из «Летучей мыши». Провожая дочь в Москву, мама ласково погладила ее по голове и тихо сказала: «Боюсь я за тебя. Как бы крылышки не опалили».
Вот и съежились крылышки, судьба безжалостно рассеяла призрачный флер удачливой куколки и разодрала рубашку, в которой она, как говорили, родилась. Она оказалась лишь незваной гостьей, случайно заглянувшей за радужный занавес жизни богатых баловней судьбы. В тот момент, когда она вообразила себя полноправной участницей праздника жизни, дверь перед ее носом захлопнулась, обдав затхлым запахом уныния и тоски. В один вечер из беззаботной девчонки она превратилась в жертву. И поделом, ведь говоря откровенно, она понимала, отчего Лейб невзлюбил ее с первого взгляда: он сразу почуял в ней «охотницу за удачей». И был прав. Марка она не любила. Жалела, да. Испытывала благодарность – да. Привязалась к нему – да. Но любить смертника, когда тебе всего девятнадцать? Не чокнутая же она, в конце концов. Да, она решила не упускать свой шанс. Каждый разыгрывает в игре под названием «жизнь» свою карту, кто высокопоставленных родителей, кто пользуется искусством умело приспосабливаться, а ее бог наградил счастливой наружностью. Вот она и разыграла свой козырь. Продаваться, так дорого. И кто бы на ее месте отказался от плывущих в руки, сумасшедших денег? И когда она поняла, что романтичный Марк не на шутку влюблен, то нимало не колеблясь «повела молодого человека к браку». Что в этом зазорного? Так все девушки мира делают. Только возможности у всех разные, значит разнятся и ставки. Алиса старательно убеждала себя в собственной невиновности, и чем больше старалась, тем больше понимала, что совершила низость. Подлость, за которую сейчас приходится платить. Платить по-крупному. Правда, ей казалось, что плата за три месяца безоблачного счастья непомерно высока, но с небесными расценками она была не знакома и потому отчаянно роптала.