– Я в детстве так хотела играть, – с улыбкой сообщила Лида-маленькая Лиде-большой. – Но разве мои родители могли себе это позволить?
В этом вопросе уже крылся ответ: да, они не могли, а вот мы – да, мы можем.
Жанна исправно посещала уроки по специальности, сольфеджио и теории, ходила на хор, в общем, вдруг стала занятой и вечно спешащей куда-то девочкой. У нее был слух, но маленькие руки с пухлыми пальчиками не были руками пианистки, и это было видно сразу.
Она неуклюже ковырялась в гаммах и этюдах Черни, проваливала кисть и задирала пятый палец. У нее была неважная растяжка и аккорд из четырёх звуков был для ее руки подвигом, равным восхождению на Эверест.
Но она, слегка высунув язык, так старательно тянула legato в прелюдиях Баха, так страдала лицом, играя " Болезнь куклы" из "Детского альбома" Чайковского, так трогательно улыбалась и кланялась со сцены после экзамена, что члены педкомиссии, посовещавшись для виду, выносили свой вердикт: "нетвердая четвёрка". Ее учительница понимала, что от этой "нетвердой" четверки до четверки "обыкновенной" – пропасть, которую этой улыбчивой девочке с неуклюжей посадкой и зажатой кистью вряд ли суждено одолеть. А потому, повторяя, как мантру, что "заниматься надо больше", она тщательно подбирала ей репертуар кантиленный, с минимумом технических элементов.
Она была неплоха на уроках теории и сольфеджио, хотя с трудом дотягивалась до "до" второй октавы.
Зато блистала на хоре, уверенно и чистенько выводя свою партию второго альта. Это был её диапазон.
На хоре ее ставили в пример.
– Дети, посмотрите на Жанну Кац! – стучал по пюпитру дирижерской палочкой их хормейстер Лебедев Георгий Александрович. – Посмотрите, как надо петь! С улыбкой надо петь, дети, с улыбкой! У нас скоро городской хоровой смотр! Все улыбаемся, как Жанна Кац! Весело и дружно! Мы же пионеры!
Пионеры корчились от смеха, сползая на полтона, а в коридорах музыкалки провожали Жанну фразой, ставшей классикой:
– Дети! Посмотрите на Жанну Кац!
В начале третьего класса Жанну отдали на плавание. Ей достали совершенно необыкновенный купальник – пингвинчик. Закрытый купальник с крошечной черной юбочкой. Весь состоящий из равнобедренных треугольников: черный – белый, черный – белый. С открытой спинкой.
В бассейне никто не говорил: "посмотрите на Жанну Кац!" Все и так смотрели, потому что такого купальника не было ни у кого. Очки она оставила на низкой скамеечке рядом со шлепками. А потом ее обвязали веревкой за пояс и бросили в воду. Очень популярный метод обучения в середине прошлого века, имеющий под собой идеологическую платформу – хочешь жить – выплывешь!
Жанна несомненно хотела жить. Об этом свидетельствовали ее крики, гулко отражающиеся от куполообразного потолка Дворца Водного спорта. Насчёт “выплывешь" как-то не получалось. А потому, когда ее, дрожащую и несчастную, наглотавшуюся хлорированной воды, наконец вернули на скамеечку – к очкам и шлепкам, – Жанна четко знала, что плавать она не будет. От слова НИКОГДА. Купальник-пингвинчик простирнули, высушили и спрятали в шкаф – до лучших времён.
А почему, собственно, бассейн? Зачем бассейн? Ну, да, это полезно, это закаляет и вообще … мало ли … всегда пригодится в жизни.
Но главным было другое – в секцию по плаванию ходила Лана. Буквально с первого класса. Ее признали перспективной сразу. Она абсолютно не боялась воды, напротив – это была её стихия.
– У вашей девочки природная техника, прекрасная координация, хорошая реакция. А ещё – и это главное, – тренер назидательно поднял указательный палец. – Она нацелена на победу. А потому – давайте-ка ее к нам в секцию.
Лида-большая не была против. Она прекрасно знала свою дочку, и нацеленность на победу Ланочки была ей хорошо известна. Она всегда добивалась своих целей. Такая вот, целеустремлённая девочка. Ставила цель и устремлялась к ней. Самым коротким путем. Как об этом догадался тренер после первой же встречи, она так и не поняла.
ДМШ и ДВС немного развели подружек в разные стороны – детская музыкальная школа и дворец водного спорта находились в разных направлениях. Занятия и тренировки занимали много времени. Но им повезло – они все равно сидели за одной партой и были соседками.
А так подфартило далеко не всем.
После памятного апрельского утра 1966-го года, когда часы остановились в 5 часов 22 минуты, а тишина взорвалась от испуганных криков людей, многое поменялось в их городе. На улицах выросли палаточные городки, и это не были весёленькие палатки туристов, а огромные военные брезентовые палатки цвета хаки. Город строился с рекордной скоростью, и очень скоро многие люди, жившие в центре, переехали на окраины из своих маленьких частных домиков или разрушенных до основания, или признанных аварийными специальными комиссиями, которые ходили по домам на предмет проверки жилого фонда. Прощались друг с другом соседи, рвались дружеские связи – далеко не всем удавалось получить новое жильё в привычной близости друг от друга.
Лиду-большую и Лиду-маленькую не тронули. Их домики на соседних улицах выдержали грозный удар стихии, не попав под гриф "аварийное жильё".
И девчонки по-прежнему дружили: вместе ходили в школу, секретничали на переменках и отстаивали длиннющую очередь в школьный буфет за пирожками с повидлом и бубликами с маком.
Лана по-прежнему не заморачивалась с учёбой, не гонялась за пятерками, легко получая их по любимым предметам – математике, английскому и физкультуре.
Жанна занималась усердно. В восьмом классе у нее уже был частный педагог по биологии, так как будущее ее было предопределено. Всё решила тетя Рая, работавшая в правительственной аптеке в центре города. Пробежав глазами по табелю с оценками Жанны за седьмой класс, она недовольно хмыкнула:
– И что с этим прикажете делать?
Оценки были, скажем прямо, так себе. Средненькие такие оценочки.
– Университет нам не светит, я так понимаю, – задумалась Рая. Поступить-то мы, допустим, поступим, а учиться кто будет?
Лида-маленькая согласно кивнула – она доверяла старшей сестре мужа, которую знал весь город.
– И что ты думаешь, Рая?
– А думаю я… а думаю я, что пойдем мы в медучилище. У меня там Шавкатик – свой человек. Договоримся. Специальность хорошая, женская. Возможностей полно. Найдем что-нибудь. И частно всегда подработать можно – уколы поставить, банки там, компрессики. Все же живая копейка.
У тети Раи не было ни мужа, ни детей и всю свою нерастраченную энергию она направляла на семью брата. Опекала. Подсказывала. Советовала. Лида этому не противилась. Слово Раи много решало в их семье.
2
После 8-го класса Жанна поступила в медучилище. Тетя Рая ликовала – Шавкатик не подвёл, и дверь, ведущая любимую племянницу к чудесной специальности, была открыта. К удивлению мамы-Лиды, папы-конструктора и тети Раи, дела у Жанны пошли вполне неплохо. Она усердно готовилась к экзаменам, вполне сносно их сдавала и улыбалась своей теплой, располагающей улыбкой. – Вот такая должна быть медсестра, – одобрительно пожал ей руку декан на вручении диплома.
Лида-маленькая с тетей Раей прослезились от нахлынувших чувств. В доме появился свой медработник.
По вопросу трудоустройства у тети Раи были свои планы.
– В поликлинике от скуки с ума сойдешь, – решила она. – В больницу – будешь вечно, как белка в колесе, чужими инфекциями дышать. А сделаем-ка мы ход конем. Ход конем заключался в серии звонков с непременным началом:
– Добрый день! Я к вам от Рашида Ибрагимовича.
Звонков было немало, но каждый из них был маленьким шагом к достижению цели, которая наконец-то была достигнута: после октябрьских праздников Жанна начала работать в физиотерапевтическом кабинете поликлинники от какого-то там управления.
– Ты смотри, присматривайся, – напутствовала ее тетя Рая. – Простых пациентов там не будет. Все при чинах и при постах.
Она, как всегда, была права. Публика была возрастная и солидная. Ее назвали Жанночкой и после курсов УВЧ или электрофареза оставляли скромные подарочки – цветы, конфеты и шампанское.
Пациенты таяли от ее улыбки, теплых ладоней, нежных пальчиков и негромкого голоса:
– Ложимся на правый бочок, вот так. Удобно?
– Глазки закрываем, расслабляемся, будем чувствовать лёгкое покалывание, это нормально.
– Нет-нет, не волнуйтесь, после курса ушко вас больше беспокоить не будет.
И пациенты, привыкшие руководить на своих постах, задолбанные бесконечными просьбами и претензиями своих жён, ложились удобно, расслаблялись, жмурились, подставляли ушки, плечи, руки, спины своих далеко не атлетических тел и, выходя из физиотерапевтического кабинета, реально чувствовали, что уже не так стреляет в ухе, отпускают боли в пояснице и коленях и как будто острее становится зрение.
– Вот такой должна быть медсестра! – эта фраза, сказанная Жанне при получении диплома, оказалась пророческой. Ее обожали и старались приходить в ее смену. А потому, когда Малику Усмановну помпезно проводили на пенсию, Жанна стала полноправной хозяйкой этого кабинета. Да, неплохо было бы поставить ей ещё кого-то в помощь, но завполиклинникой был противником лишних кадров, коль это жизненно не необходимо.
– Вот если не будет справляться, тогда…– обещал он.
Жанна справлялась. И это в 20 лет!
Лана после ухода подруги тоже сменила класс. Проучившись восемь лет в классе "А", она стала "Цэшкой". Такой класс уже два года существовал в их школе. Класс "Ц". Спортивный класс, в который были собраны лучшие пловцы города. Девочек было мало, в основном парни – высоченные, широкоплечие, с мускулистыми ногами и руками и узкими бедрами. Все коротко остриженные как под копирку, словно рукой одного парикмахера.
Лане тоже было предложено подстричься. Ее длинные гладкие бликующие волосы упрямо отказывались прятаться под резиновой шапочкой. Каре. Короткое каре – вот все, что ей удалось отстоять. Она по-прежнему была блондинкой, и ее волосы цвета спелой пшеницы и огромные голубые глаза не очень сочетались с достаточно типичной фамилией, которая частенько звучала на соревнованиях. А соревнований и сборов было много. Учеба в этом классе явно не была в списке приоритетов. Здесь готовили профессионалов.
– Ланочка, детка, – всплеснула руками Лида-большая, держа в руках ее табель за 9-й класс. – Ты посмотри, посмотри на оценки! Ты что, плавать будешь всю жизнь? Или пойдешь работать в школу, как я? Только не учителем литературы, а учителем физкультуры. Специальность нужна, специальность! Образование нормальное, – она бессильно уронила руку с табелем на кухонный стол.
Папа-конструктор не вмешивался в процесс воспитания. Он сидел в тылу, принося в дом никакую, но стабильную зарплату, и с молчаливым изумлением взирал на свою дочь, которой с трудом дотягивался до уха.
На линии фронта была Лида, которая, проверив тетрадки и наведя порядок на кухне, садилась за вязание. Спрос был, вязаные вещи были в моде: мохеровые косыночки с ажурной каймой, шапочки, связанные двойной нитью из двух разных цветов.
Она хорошо знала любимые сочетания – цвет и его оттенок. К примеру: синий с голубым, фиолетовый с лиловым, темно-зеленый с салатовым. Некоторые просили контрастные сочетания: белый с черным, серый с красным. Тоже получалось нарядно. А по кругу – опушка из вытянутых петель. Эти шапочки разлетались, как горячие пирожки. А потом пошла мода на безрукавки. В общем, без работы Лида не сидела. Мечтала научить дочку – всё-таки всегда живая копейка , но, видя ее загруженность, только вздыхала. Кроме того, работая в школе, она понимала, что научить можно только того, кто хочет научиться. Ее Лана хотела плавать.
Она вспоминала Жанну. Вот ведь, никогда звёзд с неба не хватала, а уже закончила первый курс медучилища.
Они не общались почти год. После окончания 8-го класса Кацы продали свой домик и переехали в самый центр города – в трёхкомнатную кооперативную квартиру с шикарной лоджией, паркетом и деревянными жалюзями на окнах. И страшно сказать, с тех пор не виделись и не слышались. Как жизнь разводит людей …
Все каникулы Лана проработала в пионерском лагере помощником вожатой, а в конце августа заявила, что бросает плавание и возвращается в свой класс. Лида была просто счастлива.
Она напряглась, стала брать больше заказов, и у Ланы появилась частная учительница по английскому. Ибо поступать Лана решила в Иняз.
Поступила достаточно легко, практически без протекции. Ну, может, кто-то там шепнул, что это дочка Лидии Павловны, той самой, к которой записываются в очередь на вязанные полупальто из пёстрой пряжи. Да, появилась такая пряжа, что отпала необходимость в вязании из двух клубков разных цветов одновременно. В работе был один клубок, а готовое изделие получалось разноцветным. Ну, а воротничок и манжетики – однотонные, под цвет и опять с выпущенными петлями. Такая имитация меха. Почерк Лиды, ее стиль.
Год, когда Лана стала студенткой, совпал с ещё одним знаменательным событием в семье Спектор. Папе-конструктору выделили квартиру с работы. Последние два года он был первым в бесконечной очереди, и всем казалось, что так будет вечно. Но всё кончается, и к ноябрьским они переехали.
Ликовали все: и сам папа, который, наконец, уверовал в торжество справедливости, и Лида- большая, которая после долгих лет замужества наконец-то почувствовала себя полной хозяйкой в доме. Ей теперь не нужно было ежедневно и ежеминутно что-то доказывать свекрови и жить в бесконечном ожидании замечаний, советов и критики.
Но, наверное, больше всех радовалась Лана: она наконец-то стала обладательницей своей комнаты! Не очень просторной, но своей! Уютной, светлой, с большим окном и дверью, которая запиралась на ключ. Личное пространство, которого ей так не хватало. В комнате встал и книжный шкаф, и кушетка, и письменный стол – все со старой квартиры. Справа ещё оставалось место. Туда было решено поместить тумбу для белья, на которую Лана планировала поставить проигрыватель. Это была её, и только её территория, где она могла делать всё, что вздумается: выращивать цветы на широком подоконнике, развешать по стенам фотографии, расставить между книг забавных пупсов, которые она покупала у Иржика – директора Лунапарка – и привозила со спортивных сборов. И зеркало! Конечно, ей нужно зеркало. Оно прямо просится вот на эту стенку – над тумбой для белья. То, что тумбы ещё не было, Лану нисколько не смущало. Купим!
– Ну, правда, мам? – Лана заглядывала в глаза матери. Правда, будет здорово?
– Правда, правда, – отмахивались от нее Лида. – Дай немного раскрутиться.
Ей перепала небольшая партия льна, напрямую – из Прибалтики. Это было очень модное направление сезона, и Лида мысленно прикидывала, сколько мотков уйдет на юбку-шестиклинку и жилеточку с кружевной каймой. Костюмы она ещё не вязала. Нужна будет широкая резинка для юбки и пуговки для жилетки, желательно деревянные. Чтобы было в одном стиле. Переезд – переездом, обустройство – обустройством, но на все это нужны средства. Они и так уже хорошо потратились, надо наверстывать. Тумба и зеркало – это не убежит. А вот где достать деревянные пуговицы?
И за пуговицами, и за зеркалом, и за тумбой они отправились в ГУМ перед Новым годом. Конец месяца и конец года. Народу, конечно, тьма, и очереди, и толкотня, но именно в эти дни "выбрасывали" что-то сто́ящее, нужное и не очень, но которое обязательно пригодится – если не сегодня, так завтра. Тумбу не нашли, но зато Лида накупила и пуговиц, и кружево на отделку, и несколько упаковок мохера двух цветов. И зеркало – вот удача! – круглое, в металлической рамке – завитки-завиточки , просто кружево, а не рамка! А ещё диск Рафаэля. И шампунь яичный. Польский. Не в бутылках, а в маленьких пухлых желтых подушечках. Десять подушечек в одни руки.
Уже на выходе, нагруженные и довольные, остановились полюбоваться английскими столовыми сервизами, выставленными под стеклянными колпаками. Они были в свободной продаже уже давно – вещь дорогая, не каждому по карману. И вот здесь, на первом этаже, где народу было немного, они встретились – две Лиды – маленькая и большая – и две подружки – Жанна и Лана. Старая дружба не ржавеет, а уж детская – подавно. А потому встреча была по-настоящему теплой и радостной. Обнимались Лиды, жались друг к дружке девчонки.