…Ушёл домой сын-художник, увёл внучку. Сочинитель остался наедине со своими досадами, стрессами и страхами, со своими фугасами. Спасение было одно: сесть за рабочий стол. Но вместо этого он взял таз с замоченным бельём и пошёл к стиральной машине. Быт заедал со страшной силой, грабил время. Ох, надо ещё как-то набраться решимости, разморозить холодильник…
Во время стирки он включил радио.
– …Наш препарат, – говорил задушевный женский голос, – самый комфортный и приятный. Да, у него сравнительно высокая цена. Но переход в лучший мир происходит совершенно неощутимо…
Сочинитель вполголоса чертыхнулся, щёлкнул обратно. Совсем забыл, что в это время все радиоканалы отданы умертвленцам. Идеологические обоснования, уговоры… Препараты, аппараты… Каждая компания рекламирует своё умертвительное средство как приятнейшее. А таково ли оно на самом деле? Никто же не возвращается, чтобы рассказать. Поэтому оно и не обязано по факту быть приятным. Главное – чтобы клиент выложил денежки. А когда средство проглочено, или вколото – уже поздно, уже не до претензий…
Снова вспомнился Афлюн – младший отпрыск. Он всегда был скрытен. Но средний сын как-то рассказал, что в классе Афлюна некая неизвестно откуда пришедшая учительница вела странный факультатив – живую этику. Неизвестно, что она на самом деле преподавала. Афлюна эта грымза особо выделила. Проводила возле его головы какие-то пассы, делала фокусы с шариком на ниточке. Шептала: «Ты не совсем человек…» Для чего надо говорить впечатлительному, нервному подростку, что он не совсем человек? А отец, увлечённый сочинением очередного романа, как-то пропустил мимо внимания эти дела. Не расплачивается ли он теперь за это нечаянное невнимание?
– Мя… – тоненько, почти неслышно простонал он… Всегда лишь этим ограничивались его жалобы высшим силам. Никто не мог догадаться, что скрыто за этим беспомощным «мя».
Нет прощения… Нет прощения…
Глава четвёртая
Просто хорошая физика
Но какого настоящего учёного останавливали абстрактные гуманистические соображения? Если можно сделать – нужно сделать.
– Я прикажу отвезти вас к прозрачному летающему куполу, – сказал Танхут.
– Благодарим тебя, правитель, – серьёзно ответила Инна. – Мы хотели бы пешком прогуляться по городу. Нам интересна ваша жизнь.
Танхут глянул чуть искоса.
– Как пожелаете… Днём в столице безопасно.
– О ты, правитель мира! Мы тебя видим и слышим.
– О вы, мои звёздные гости. Приходите ещё.
Астронавты не спеша шли по широкой прямой улице. Проносились узконосые «одноглазые» автомобили. На тротуаре иолантийцы, одетые в чёрное и серое, изредка – в белое, обгоняли, шли навстречу. Не было ни детей, ни стариков. Не было слышно голосов, даже если прохожие шли вдвоём-втроём. Неподвижные, безрадостные лица… Некоторые заходили в двери под вывесками.
– Магазины? – предположил Артур.
Они зашли. Пожалуй, это и был магазин. Товары тесно развешаны по стенам – прозрачный мешочек, а рядом карточка со знаками алфавита. Ценники?
Инна вычислила в небольшой толпе продавца.
– У вас не унесут что-нибудь со стены?
– Никому не нужно, – ответил продавец. – Муляжи. Еда здесь. – и он указал куда-то под свою длинную конторку.
Артур подтолкнул плечом Ярослава.
– Ну, что купим?
– Денег таких нет! – в тон отозвался штурман. – Пошли отсюда.
Они разговаривали по-русски. Местным языком владела Инна и чуть-чуть Ярослав.
Из магазина за ними вышли двое молодых мужчин. Весьма прилично одетых – как уже могли определить земляне. Более рослый из них был лыс. Голову через глаза охватывала белая пластиковая лента. Слепой? Но в следующий момент они разглядели напротив глаз прозрачные оконца, отформованные, как линзы.
– О вы, небесные боги! – обратился к ним тот, кто пониже, с волосами до плеч. – Видим и слышим вас.
– Мы разве боги? – ответила Инна. – О вы, незнакомцы!
– Мой брат не верит в людей на других звёздах, – заговорил высокий очкарик. – Скорее он признает существование богов.
– А вы сами верите? – спросила Инна.
– Я верю. Я занимаюсь наукой. Физик.
Они разговорились. Инна переводила. Молодые иолантийцы собрались в гости к своему отцу.
– К дому отца, – не то вставил, не то поправил длинноволосый Афлюн.
– Он полусумасшедший сочинитель, – сказал физик Вовш. – Но издаётся много, потому что его ужастики – самые ужасные. Не хотите познакомиться?
Они подошли к элегантной серой трёхколёске. Музыкант Афлюн сел за руль, остальные разместились на двух задних диванчиках. Афлюн сосредоточенно управлял машиной. Разговором владел старший брат. Его интересовал принцип, на котором летают звездолёты. Отвечал, в основном, Артур.
– О вашем подпространстве знаю, – говорил физик. – Мы его называем «скрытый уровень». А как перемещаетесь на близкие расстояния?
– Старой доброй ракетой.
– Гравитацию не используете?
– Для перемещения – нет. Но используем генераторы для создания искусственной тяжести на кораблях.
– Это можно сделать проще. Использовать центробежную силу. Корабль-волчок…
– Нет, это неудобно. И пилотам, и навигаторам…
Затормозили у подъезда четырёхэтажного белёного дома. Молодой водитель быстро что-то написал на карточке и отдал пассажирам.
– Мои адреса! И можете связываться по этим номерам. Мне тоже интересно, что за жизнь у богов на небесах. Считайте – приглашаю в любое время.
Земляне и физик вышли. Афлюн гуднул на прощанье сигналом и укатил.
– Он не хочет к отцу? – спросила Инна.
– Он отвык, – несколько загадочно ответил физик.
Поднялись на четвёртый этаж. Вовш нажал кнопку. Вспыхнул неяркий свет опознавателя. Послышался лязг замков. Открыл невысокий иолантиец с интеллигентным, нервным лицом.
– О вы, пришедшие! Прошу ко мне, – произнёс он звучным, почти вокальным тенором.
Усадив гостей в комнате, сочинитель принёс чашки с двумя ручками, большой кувшин, тарелочки с какой-то едой и корзину из матовой проволоки, полную нарезанных пластинок местного хлеба, такого же, как во дворце правителя.
– Смотри, отец! – сказал физик, когда хозяин, наконец, сел. – Ты не раз говорил: вот бы ко мне пришли инопланетяне, я бы их спросил, всюду ли так же, как у нас. Вот, изволь, инопланетяне перед тобой.
– Я вас узнал… Видел в телерепортаже. Меня зовут Гелон Хатран. Скажите ваши имена.
– Инна.
– Артур.
– Ярослав.
Сочинитель задумался, совсем по-земному взялся за острый подбородок.
– Что же сначала… Это так неожиданно. Путешественников положено спрашивать, хороша ли была дорога.
– Дорога была хороша, – улыбнулась Инна. – У нас быстрый и удобный корабль.
– Сильно ли отличается наш мир от вашего?
– Нет. Примерно как мы отличаемся от вас.
Сочинитель задумался.
– А скажите мне, уважаемые гости: есть ли в вашем мире радость? И если есть, откуда вы её берёте?
Земляне переглянулись. Заговорила Инна.
– Радость… Это дружба, любовь. Семья. Или когда удаётся то, что затеваешь. Когда узнаёшь новое и интересное. Когда уверен в себе и во всех окружающих. – Она помолчала. – Или на беспомощном излёте жизни, когда, казалось бы, всё закончилось, и ты сам в душе уже догорел, истаял – тебе вдруг приносят новую молодость[3].
– Радость, – шевельнулся Артур, – когда кругом друзья. Когда никто и ничто не подведёт – ни люди, ни техника, ни собственное тело, ни твои навыки и умения. Когда спасёшь друга или просто незнакомого человека… Слава, продолжай.
– Ну, дети, конечно. Домашние радости… И когда проложенный курс оказывается правильным. Когда повезёт выручить, вытащить из небытия другого человека. Или, будучи убит во враждебном и неустроенном веке, вдруг воскресаешь в прекрасном мире будущего. И, с помощью новых друзей, врастаешь в эту жизнь. И ещё – когда попал в беду, приготовился к смерти, но тут подоспеет друг…[4]
– У нас много поводов для радости, – подвела итог Инна.
– Однако, – усомнился Вовш, – всё это походит на пустые теоретические рассуждения.
– Почему же? – ответил Ярослав. – Мы не выдумываем. Один из нас действительно был убит… Точнее, застрелен. А другой умирал от глубокой старости. О правильно проложенном курсе говорил я как навигатор. О надёжных людях говорил Артур как командир экипажа, как товарищ. О надёжной технике – он же как пилот…
– А у нас, – сказал Гелон, – радость, если нет никакой беды или досады. Но если беды долго нет – это уже тревожно. И ещё радость, когда сын придёт. Особенно если с внучкой.
– Вы? – повернулась Инна к физику.
– Нет, – ответил он. – Есть ещё брат. Он здесь бывает чаще.
– Посмотреть бы, какие тут дети. На улице их не видно.
– Увидите, – сказал сочинитель. – Приходите ещё. Я же не ожидал.
Он вынул маленький блок связи, набрал код. Поднёс к уху, послушал.
– Нет его в городе. Опять уехал на натуру.
– Ещё, отец, ничего не спросишь?
– Как так не спрошу? Мне интересно, что это за жизнь, которая даёт нашим гостям столько радости. В отличие от нас. Мы же умирать собрались. Нам не для чего жить.
– Вот это и есть главное, – сказала Инна. – У нас есть цель.
– У наших накопистов тоже есть цель, у каждого, причём неисчерпаемая. Провернул дельце, получил выгоду – а надо-то больше, больше…
– В чём выражается выгода?
– В деньгах. В жизненных благах.
Инна засмеялись.
– Им плохо живётся? Мало благ? Или денег?
– Их цели, – презрительно сказал Ярослав, – ложные. Ещё и мелкие, каждая для себя. Общего интереса нет. Мешают друг другу, толкутся, грызутся… Набил брюшко, породил сына, загрыз конкурента, потребил сколько-то благ – и всё, на сцену вступает следующее поколение, чтобы всё повторить. Циклический застой. Зависание, как у компьютера.
– А если и возникают общемировые цели, – вмешался Артур, – то какие-то низменные и глупые. Хотя, конечно, достижимые благодаря техническому развитию.
– Кубическая планета с квадратным солнцем… – пробормотал Ярослав. Инна прыснула:
– Голкондрина для поклябывания, взрослая[5].
– Именно, – кивнул Ярослав. – Короткий список примитивных желаний животных.
– И в генах накапливается разочарование, – продолжала Инна, – и каждому поколению всё меньше хочется жить… А мы разомкнули порочный круг и устремились по прямой, в бесконечность…
– Вы всё не о том, – мотнул головой Вовш. – А власть? Это разве не радость?
– Почему же? – ответил Артур. – Очень даже радость. Когда сидишь в центральном посту огромного, могучего корабля, и он по малейшему движению твоих пальцев несёт тебя, куда захочешь…
– Я не об этом. Я о власти над людьми.
– И над людьми необходимо иногда. В сложной, опасной ситуации. Когда экипаж обязан беспрекословно подчиняться командиру. Это называется – дисциплина.
– Вы опять не понимаете. Я не о власти над подчинёнными. Я о власти над всеми. Над любым незнакомым человеком.
– Вы завидуете правителю?
– Да нет же! Не нужны мне его почести и сверкающая корона! Я говорю о тайной власти над всеми, всеми, включая правителя!
– Атавизм, – бросил Ярослав. – Кому-то не терпится поуправлять своими домашними, кому-то – товарищами по работе. А кому-то – всей страной или всей планетой.
– Мелочь, мелочь! Я говорю о другой власти. Абсолютной. На городских улицах и в домах – миллионы людей. А я возьму два отшлифованных куска активного изотопа и прижму один к другому. И – цепная реакция! Падение солнца на город! И вместо людей – все улицы завалены обугленными, скрюченными червяками. Большими и маленькими. С испарившимися внутренностями. – Физик охрип и брызгал слюной. – Мне р-р-радостно знать, что я в любой момент, по настроению, по капризу могу взять и прижать один шлиф к другому… И мне не смогут помешать!
– Вам, Вовш, никого не жаль? – спросила Инна.
– А чем кто-то заслужил мою жалость? Каждый в чём-то перед кем-то виновен.
– И детей не жаль?
– А что дети? Все они – будущие грешники. И половина – будущие негодяи.
– А ваш отец? А братья? А их дети?
– При чём тут родственные отношения?
– И самого себя не жаль?
– Меньше всего. Кто я? Меч в руках судьбы, ничего больше.
– Вовш! – не вынес отец. – Держи свои завиральные идеи при себе. Хотя бы перед инопланетными гостями не тряси. Не позорь нашу Атмис.
– Атмис – это тоже мелочь! – вконец разгорячился физик, срывая с головы очковую ленту и размахивая ею. – И шлифованные куски изотопа – мелочь. Атомное ядро – давно пройденный этап! Бесконечно большое и бесконечно малое где-то смыкаются, образуя виртуальное кольцо. Глубины микромира дают возможность устроить такой фейерверк, который достанет до других звёзд!
– Лучше бы вы туда летали… – проворчал отец.
– А зачем? Видимое пространство и скрытый уровень там такие же, как здесь. Фундаментальные законы каковы здесь, таковы и там. Вот если удастся их поколебать, хотя бы чуть-чуть сдвинуть… Хотя бы на ограниченном участке Вселенной.
– Ну хорошо, хорошо. Давай не отвлекаться. Скажите, о прекрасная гостья, каким путём вы пришли к радостной жизни?
– Мы разомкнули порочный круг потребления и накопления. Обратились к исследованию и созиданию. И жить стало захватывающе интересно! Мы стали искать решение огромнейшей задачи: понять, кто мы и зачем мы. Почему в нашем исчезающе крохотном мозгу вмещается Метагалактика. Для чего это? Есть ли тут чей-то замысел?
– А с чего начали?
– С возвращения того, что люди потеряли за десятилетия кап… накопизма. С возвращения нравственных ориентиров, с подъёма морали. Согласитесь, когда обычный человек не может накормить себя и своих детей, ему не до морали. Особенно когда он видит на каждом шагу спесивых богачей, неумно себя ведущих. Мы устранили бьющее в глаза неравенство. Первым делом – накормили голодных, вылечили больных.
– А зачем вам очень много радости? Не перестанете ли вы её ценить в отсутствие горя? И разве дьявол не мстит вам за радость?
– Отсутствие горя невозможно! Мы смертны, мы вынуждены расставаться навсегда с любимыми. Мы часто не можем понять друг друга. Мы испытываем творческие неудачи. Мы проходим через несчастную любовь… Но, раз уж без горя никак, пусть оно сидит в этих естественных резервациях. От того, что у нас много радости, мы просто перестаём её замечать, она превращается в естественный фон жизни, в обычную норму. Когда в стране… или на планете хорошо всем, когда мир полон радости, он приближается к совершенству. А если множество близких к совершенству миров объединятся, они способны сделать невероятный рывок… куда? Это пока что загадка, волнующая загадка.
– Но мир основан на связи противоположных вещей: чёрное – белое, мужчина – женщина, добро – зло… Мир держится на равновесии.
– Неразрывное единство противоположностей – тормозящая теория. Равновесие – это сдерживающий фактор, от него происходит застой. Мы рискнули отказаться от равновесия. И пойти, разумеется, не в тёмную сторону, а в светлую.
– И так во всём мире?
– Нет ещё. Только в нашей стране. Остальные по инерции продолжают держаться за старое. Как у вас говорят – за накопизм.
– Вот уж это понимаю. Зачем сильным мира сего… также и вашего… что-то менять? Им и так хорошо.
Сочинитель встал и открыл незаметную дверку в стене.
– Я подарю вам мои книги. Будет время, прочитаете. Узнаете о нашей жизни.
Книги оказались примерно того же размера, что и бумажные земные. Но открывались не по-земному, а снизу вверх, как блокнот. На чёрно-белых обложках были изображены иолантийцы с яростно перекошенными лицами, пуляющие из огнестрелов; хищники с разверстыми зубастыми пастями; поверженный воин, на горле которого смыкались страшные челюсти без туловища и даже без ясно выраженной головы… На другой обложке человек пятнадцать, измождённых и оборванных, кажется, ещё и больных, плыли по неприветливому морю, среди холодных волн, в какой-то странноватой лодке… И, вроде бы, лётчик за штурвалом самолёта, вспыхнувшего от удара молнии.