Мы вышли из учебного здания, куда нас обоих по странным обстоятельствам занесла судьба. Меня мясники пристроили, Сыщика – любовь. Историю его любви я узнал, не пройдя и трети пути до БК. Я не спрашивал, но ему и не нужны были вопросы. Он говорил и говорил, хотя с момента нашей встречи я и представиться-то ему не успел. Мне не казалось чем-то особенно важным знать имя или фамилию, или род занятий человека, повстречавшегося на пути. Видимо и его это не особо волновало.
– Тебя ведь Серым зовут, – на полуслове рассказа спросил он.
– Да, – ответил я.
– Как считаешь, если она, общаясь с подругами, смотрит на меня и смеется, это хороший знак?
– Наверняка не плохой, – ответил я.
– Точно так и есть что не плохой, это уж как минимум, – ответил он.
– Парни, что рядом стояли, сказали, что она смеется надо мной, над моим видом, что, мол, мне не светит.
– Им-то откуда знать, – сказал я.
– Точно что неоткуда, да там особенно голубой выступал, остальные так, дополняли, – ответил Сыщик.
– Кто выступал? – удивился я.
– Голубой, у него куртка голубая с рекламой какого-то футбольного клуба. Куртка красивая, только цвет слишком яркий, даже смотреть слегка больно. Мне куртка очень нравится, но я бы такую куртку не стал носить, цвет не мой. Я черный люблю и серебряный. Вот смотри, какой у меня шарф красивый – черный. Мне не нравится немного черный, мне нравится такой черный, чтоб глаза резало, как у голубого куртка, – смеялся он.
Мы продолжали двигаться в сторону БК, тем для разговоров прибавлялось с каждым шагом. Сыщик говорил быстро, постоянно меняя темы. Поначалу меня удивляла его особенность общения, но уже на полпути я привык к быстрой смене тем. Мы шли по улице, где располагалисьмагазины. Слушая Сыщика, я увидел его отражение в стеклах витрин4 и поразился увиденной картиной. Точнее сказать, кадром. Будто режиссер, просматривая отснятыйматериал,остановился на одном из тысячи кадров и представил его зрителям на осознание. Кино, в котором актер исполняет роль сценариста и главного героя одновременно. Он видит сюжет своего сценария с каждым новым событием жизни актера, которого ему предстоит сыграть. Сценарий ненаписанного фильма начинается с мгновения, как игра актера, события, сценария и жизнисценариста5Я остановился, и Сыщикостановился, проследив мой взгляд, он посмотрел на наше отражение в витринах, ничего не сказав, он громко рассмеялся и мы двинулись дальше.Он продолжил рассказывать очередную историю, а я думал об увиденном.Сыщик отчетливо выделялся среди других людей. Большинство людей, проходящих мимо нас, выглядели намного лучше Сыщика, одеждой, прической, вдумчивым выражением лица.Но при этом, рядом идущие терялись в смене картинки так же незаметно, как и появлялись в ней. Моего нового знакомого не заметить было невозможно. Он светился энергией и с открытой наивностью дарил ее каждому.
Родник
Некоторое время тому назад добрый знакомый показал мне в лесу родник. Он рассказал, что в нем течет чистейшая вода, и что много лет сюда приходят деревенские жители. Не так давно кто-то не поленился и отвез ту воду на проверку в соответствующую организацию. Там подтвердили, что вода чистая, без вредных опасных примесей и что она разрешена для питья. Родник находился далеко от проезжей дороги и деревень. Вытекал ручьем из-под деревьев, в овраге глубиной около десяти метров. Спуск к роднику в овраг довольно крутой, и в темное время суток можно с тропы сорваться, зацепив ногой могучие корни елей.Деревенских жителей не останавливала ни опасная тропа, ни долгая дорога к роднику. Люди приходили к источнику напиться чистой воды, они не искали чего-то особенного, ни чуда, не наличия в нем серебра или мистической силы. Они пили воду из источника утоляя жажду, умывая лица, ощущали свежесть и покой.Покой с тех мест ушел с появлением дарующих правду и откровение. Тропу расширили путем порубки леса, родник облагородили, перекопав его вдоль и поперек. Создали возможность набирать воду сразу одновременно десяткам людей. Вдоль дороги к ручью прибили на деревья таблички с указанием родника. Возле места, где родник вытекал из земли, поставили некое сооружение с иконами. Врыли скамейки и стол. Стоя в очереди за водой, деревенские жители услышали от паломников, что Родник, из которого они десятилетиями набирали воду, называется Святым.
БК
Мы продолжали двигаться в сторону БК. Общаясь, Сыщик прыгал с темына тему, задавая при этом вопросы. Его интересовало практически все. Он хотел знать то, о чем я готов был рассказать, при этом, его совершенно не волновало то, о чем я не готов был рассказать. Чувство такта в нем отсутствовало, но и навязчивым его нельзя было назвать. Он общался с наивностью ребенка и с участием близкого человека. Его открытость была столь естественна и гармонична, что напрочь прогоняла сдержанность в общении с малознакомым человеком. За разговором дошли до БК.
– Всем здорово, – громко произнес Сыщик. Вокруг потухшего костра находилось человек десять – пятнадцать. Одни сидели на земле, подложив под себя что нашлось, другие, на сломанных скамейках. По обветренным неумытым лицам можно было предположить, что сидят они там давно.
– Здорово, Сыщик, – произнес человек неопределенного мной пола. Он мог быть и девушкой, и парнем. С толку сбивали волосы, закрывающие лицо. Голос также не вносил ясности, не напоминал этот голос раскаты грома, но и звенящим ручейком его не окрестишь.
– Что за чувак с тобой рядом стоит? – спросил человек.
– Это Серый, – ответил Сыщик.
– Здорово, Серый, меня Гоголем зовут, – поздоровался со мной Гоголь. Он встал с земли, на которой лежал, заложил за уши волосы и,улыбаясь, протянул мне руку.
– Здорово, Гоголь, рад знакомству с тобой, много о тебе наслышан, – протягивая руку, ответил я.
Гоголь оказался парнем. Выдающийся нос и лукавая улыбка напрочь лишали обоснованности споров о его имени. По мере своего небыстрого движения он представлял мне окружающих. Среди прочих я запомнил Святого, Мишу Однопалого, Птицу и Иришку.Иришкабыла еще одним аргументом в определение половой принадлежности Гоголя. Приветливо кивнув мне, она широко раскрыла руки, желая обнять Гоголя. Тот не сопротивлялся и,обнявшись с Иришкой, остался лежать на земле.
– Пойдем за дровами, наша очередь, – сказал,улыбаясь,Сыщик.
– Пойдем, – ответил я.
Мы покинули границы территории и оказались в негустом лесу.
– Надо сухого хвороста набрать, от сырого столько дыма, того и гляди что безумцы из мастеровых на дымок подтянутся, –проговорил Сыщик.
– Ты заметил, что дым привлекает внимание? – спросил он, – Причем вот что странно, – тут он перебил себя и уточнил, – Я сделал открытие! – гордо сказал Сыщик.
– Огонь в одинаковой мере интересен как безумцам, так и добрым людям! – с вычурной помпезностью произнес он, – Видимо надежда всем нужна, – все также весело, но уже без помпезности, добавил Сыщик.
– И много безумцев среди мастеровых? – спросил я.
– Больше в несколько раз6, – нараспев ответил он.
– Не знаю, кто их станет считать… Скажем, решил бы я вести подсчет, так мне для этого стоило бы начать раскрашивать безумцев в разные цвета, одному, скажем, руку покрасить, другому ногу. Одного в один цвет, другого в другой и так далее. Откуда мне столько краски взять, – удивлялся Сыщик.
– Вот если бы Гоголяуболтать, чтобы он у мамы попросил краски достать, она у него в торговле работает,наверняка смогла бы помочь. Но уболтать Гоголя будет тяжело, если пива нет, а пива нет, – подытожил он.
– О ком ты говоришь? Кто они, эти безумцы из мастеровых, которых больше в несколько раз? – спросил я.
– Те, которые желают разрушать, их призвали строить, а им по душе разрушать. Если есть время и задержишься на ночь, то сам сможешь у них спросить, кто они такие,– с грустной усмешкой произнес Сыщик.
– Только учти, что против абстрактных вопросов у них есть конкретные ответы, кастеты, арматура или бутылки-розочки, – в первый раз с момента нашего знакомства Сыщик произнес речь без улыбки.
– Они приходят каждую ночь? – спросил я.
– Нет, к нашему счастью не каждую, но и редких встреч вполне хватает. Иногда удается свести конфликт до разговоров, иногда – нет. На случай драки, у меня вот что припасено, – сказал Сыщик, расстёгивая куртку. Он вытащил из внутреннего кармана куртки обычнуюдеревянную палку, слегка обтесанную на месте рукоятки. На беглый взгляд, длина палки составляла не больше полуметра, может чуть меньше, прямая без видимых изгибов. Дерево не было ни ошкуренным, ни покрытым лаком или чем-то еще. Достаточно длинная ровная деревянная палка.
– Это твое оружие против железных прутьев арматуры? – удивленно спросил я.
Он рассмеялся, оставив мой вопрос без ответа. В тот вечер и ночь, которую я провел вместе с Сыщиком на БК безумцы не приходили. Сыщик играл на гитарене то чтобы очень хорошо, поэтому аккомпанировал ему Гоголь, а вот петь Сыщик умел. Много песен по просьбам и без просьб было спето в ту ночь. То ли дело в костре, то ли дело в искренности исполнения, но тот,никем не планируемый концерт7,еще долгое время наполнял теплом мое сердце.
SilverSting
Сыщик не всегда был Сыщиком, как я узнал впоследствии. До Сыщика он представлялся как SilverSting. Природа его прежнего имени состояла из двух пристрастий мальчика-подростка. Во-первых, он любил цвет серебра, во-вторых он занимался фехтованием и занимался очень успешно. Его оружием на занятиях в клубе была шпага. Спортивным инвентарем для отработки стойки и выпадов дома служила сломанная деревянная швабра. Тренировался SilverSting самозабвенно, до дрожи в руках и ногах и кровавых мозолей. Тренер спортивного клуба видел в подростке огромный потенциал и всячески поддерживал его в стремлении стать лучшим в своем клубе. Вероятно, так бы и произошло в скором времени, но в произошедших переменах клуб, где занимался будущий Сыщик, стал платным. Родители не могли себе позволить оплачивать занятия сына. Тренер искал встречи с родителями мальчика, желая донести до них важность продолжения занятий, но родители не шли на контакт. Тренер не зря назывался учителем, он предложил приходить подростку на занятия бесплатно, и некоторое время SilverSting продолжил свои занятия, правда, недолго. Начались соревнования, необходимые для развития и движения вперед. Если с городскими соревнованиями тренеру удавалось решать вопросы, то для выездных соревнований нужны были деньги. Подросток хоть был и юн, видеть жизнь умел. И он ушел из клуба, не желая создавать лишние сложности учителю. Тело подростка требовало физических нагрузок, регулярно получаемых на занятиях в клубе, и он решил тренироваться дома в таком же количестве, что и в клубе. Он разработал для себя систему физических упражнений, выстроенную на идее, что все, что тебя окружает, может убить тебя в такой же мере, как и спасти. В этой системе тренировок подросток отвел значительное место идее преодоления боли. Часами набивал предплечья и голень деревянной частью швабры. Бесконечное число отжиманий на костяшках кулаков набили на кулаках огромные мозоли. В небольшой квартире была большая лоджия, там-то SilverSting и организовал себе место для тренировок. Из леса смог притащить довольно крупное бревно и, кое-как обтесав его, установил в углу лоджии. На дереве он отрабатывал выпады с любыми подручными предметами. Обычная палка после бесконечно отрабатываемых ударов становилась в руках подростка оружием. Когда же в его руках оказывался нож, то частота обновления бревен увеличивалась в разы. С дерева слетали щепки, а с запястья подростка очень часто капала кровь. Однажды порез оказался столь глубоким, что ему пришлось самому обратиться в травму.Хирург, оказавший помощь подростку,сказал, что еще совсем немного и он мог бы перерезать себе сухожилия. Врач не поверил подростку в его рассказ о причине глубокого пореза.Он поступил как требовал закон и сообщил туда, куда требует сообщать закон в подобном случае. Родителей подростка вызвали в соответствующую случаю организацию. Провели с ними разговор, результатом которого стало решение родителей разобрать спортивный комплекс, устроенный сыном на лоджии. SilverSting не стал идти против воли родителей, он решил, что если в квартире нельзя заниматься любимым делом, то значит на улице можно.
Семья подростка проживала на окраине города, совсем рядом находился большой заросший парк. Очень скоро SilverSting осознал, что на улице есть все, что ему нужно. Не надо было изобретать спортивный инвентарь для тренировок, не надо было искать подходящее место для занятий спортом. Не надо было соблюдать спортивный режим и семейный распорядок. Надо было присмотреться, разглядеть возможности, которые давала улица.И подросток, воспитавший в себе упорство для достижения цели, принялся познавать улицу.
Улица любит стремящихся познать. Решительность подростка вознаграждалось сполна. Постепенно исчезалапривязанность к дому. Ограничивать понятие «дом» квартирой душа подростка отказывалась. К тому же, разногласия в семьеSilverSting прямо пропорционально исчезали. Чем меньше часов он проводил дома, тем реже случались домашние конфликты. Постепенно,к тому времени,Сыщикуже вывел для себя модель общения с семьей. На вопрос «как дела в школе» следовало отвечать, «все хорошо» и вопросов больше не было. Родители Сыщика были вполне довольны, что сын не проводит дома много времени и не создает лишних сложностей своими интересами, а Сыщик был доволен чувством свободыот обязательств, которые, как ему казалось ранее, у него были. Он исправно посещал школу, с успеваемостью сложностей не было. Окончив школьные занятия, Сыщик не торопился на тренировки в клуб или домой. Закончив занятия, он оставался на улице в поисках похожих на него. И он нашел тех, кого искал. Сыщик видел подобных себе повсюду, видел подростков, собирающихся в стаи8. Он не хотел быть одиноким, он видел, что одному в этом месте не прожить. Его приняли, его понимали, от него ничего никто не хотел. Каждый делал то, что ему нравится и не делал того, чего не нравится тому, кто рядом. Они всегда были на улице, в любую погоду и в любое время суток. Никто не ждал никого, и все радовались пришедшему. Их объединяли совершенно разные интересы, за исключением одного общего – они любили музыку.
Сменили гитару на прилавок
Так однажды нам сказал прохожий в холодной трубе. Мы там пели. Пели, общались, проводили большую часть своего времени. В холодное время года мы перебирались в теплую трубу, правда, сложностей в теплой трубе было значительно больше, чем в холодной. Видимо, холод не любит никто, нитот, кто нарушает, нитот, кто охраняет. Сознательности от встречи с охраняющими закон в нас не прибавлялось. Мы никак не могли взять в толк, чем же мы мешаем прохожим. Нередко за нас заступались те, кому мы причиняли неудобства.Но, исполняющие свою работу,просто не могли поступить иначе. Мы,нарушающие, понимали их, они, охраняющие, понимали нас, и все оставалось по-прежнему, день ото дня. На нас старались не смотреть на улице, отворачивались в холодной трубе, не замечали в известном кафе9, точнее возле него. Нас это вполне устраивало.Время от времени, вокруг нас появлялись странные личности, которые с чрезмерным упорством пытались доказать нам,что мы конфликтуем с системой. Доказательства звучалискучно и однообразно, что даже в дискуссию вступать с ними большинству из нас не хотелось. Они были категоричны в своих суждениях. Навязчивость утомляла, мы избегали встреч с этими людьми. Правда, не все. Кто-то хватался за идею свободы и борьбы с системой. Постепенно общение с новоявленным борцом становилось в тягость. В борьбе против системы за свободу, человек становился частью системы и напрочь забывал о свободе. У каждого из нас был свой путь и своя история. Мы не считали, что в наших сложностях надо кого-то винить. Мы мало чем отличались от прохожих. Они также хотели петь и танцевать10,но не могли, у них была работа и ответственность. В нас было меньше ответственности и больше потребности в песнях. Хотя и других потребностей хватало, поэтому многие из нас жили подработкой.Кто-то выставлял на асфальт старые кепки или найденные на антресолях проеденные молью шляпы. Кто-то работал посменно в киосках, продавая все, что продавалось в том киоске. Мы с Сыщиком устроились на работу продавцами печатной продукции. Газеты, журналы, всевозможные кроссворды мы выкладывали в начале смены на лоток, который стоял в холодной трубе. Лоток не мешал охраняющим покой. Прохожие стали для нас покупателями. Покупателей было много, даже слишком много. Журналы, в особенности газеты и кроссворды, люди скупали быстро. Хозяин данной точки не мог нарадоваться на прибыль. Нас знали по песням и танцам, а теперь по веселой торговле.